Самуэлла Фингарет - Богат и славен город Москва

• Название: Богат и славен город Москва
• Автор: Самуэлла Фингарет
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1980

Историческая повесть о расцвете на Руси зодчества и живописи в начале XV века, после победы русских на Куликовом поле, когда Москва становится стольным городом.

Иллюстрации Е. Александровой.

---

Ответил Юрию Всеволодовичу сам Едигей:

– Повелитель Вселенной раздаёт улусы, когда считает нужным. Каждый русский князь пусть служит Орде, как служил при Батые. Кто провинится, того сумеем наказать.

– Зачем тебе, князь, свой улус? Живи в Орде. Орда любит горячих. – Это сказал Мирза, один из ордынских военачальников, друг Едигея.

Едигею шутка понравилась. Он оскалил крупные жёлтые зубы. Сидящие в шатре рассмеялись.

– Бежать немедля, – сказал Юрий Всеволодович Захару, едва, покинув шатёр, они оказались вблизи оставленных лошадей.

– Твоя правда, князь. Надо уходить, пока живы.

ГЛАВА 2 Побег

Когда человек несётся к цели, его конь подобен ветру.

Восточная поговорка

Как только стемнело, Пантюшка пробрался в шатёр князя Холмского. – Это я, Пантюшка, – прошептал он, вглядываясь в чёрную пустоту. – Пришёл вот.

Ответа не последовало.

– Пантюшка я. Есть здесь кто?

Молчание.

«Должно быть, пируют у хана. Спрячусь. Дождусь».

Пантюшка ощупью двинулся к сундуку, заполз в щель между сундуком и стенкой шатра, лёг и приготовился ждать. Вскоре его сморил сон.

Ночью ордынский разъезд из пяти всадников услыхал приглушённый топот копыт. Пять сыромятных плетей одновременно свистнуло в воздухе. Пять крепких коротконогих лошадок распластались над ковылём.

Месяц ушёл за тучу. Увидеть тех, за кем пустились в погоню, преследователи смогли лишь тогда, когда зажали убегавших в кольцо. Одно плохо—разглядывать не пришлось. Завязался короткий бешеный бой.

Взжиг! Изогнутые ордынские клинки обрушились на прямые. Взжиг! Взжиг!

Долго ли впятером с двумя справиться?

Но двое оказались шайтанами, принявшими обличье людей. Взжиг! Ордынец, рассечённый до пояса, рухнул на землю. Взжиг! Взжиг! Второй и третий покатились, ломая кости. На голову четвёртого обрушилась палица – не успел и вскрикнуть.

Пятого настигло копьё в тот момент, когда он пытался повернуть коня, чтобы уйти в степь.

– Всё. Отбились. Не ранен, Юрий Всеволодович?

– Цел. Без труда отбились. Они сильны впятером на одного нападать. А нас двое пришлось. Излови их коней.

– Дело. С запасными конями уйдём… Эх, жаль мальчонку. Обещали и не помогли. Небось дожидается. Ведь сгинет в Орде.

– Чужих жалеть – сердца не хватит. Своих вызволять надо.

– Может, и так. Куда дорогу будем прокладывать?

– Известно куда – на Москву!

Кони под всадниками взяли с места и понеслись, легко выбрасывая крепкие ноги. Рядом на привязи побежали две запасные лошадки, оставившие на поле недолгой битвы своих порубленных седоков.

* * *

Пантюшка проснулся сразу, словно хозяин толкнул сапогом в бок.

Полог в шатре был распахнут. В проёме виднелся кусок посветлевшего неба без звёзд.

«До света проспал», – испугался Пантюшка и осторожно выглянул. Хорошо, что успел разглядеть того, кто стоял посередине шатра, и не подал голоса. Не сносить бы ему головы.

Даже в Орде, где жестокость считалась делом обычным, был человек, о котором все говорили: «Он за пазухой носит ярость». Звали этого человека Капьтагай. Его привёз Хажибей, а откуда привёз, не сказывал. У самого Капьтагая не спросишь. Он родился глухим и немым.

Немой телохранитель – находка. Капьтагая приметил сначала Мирза, потом Едигей. Попав к Всемогущему в милость, Капьтагай стал заносчив, вытворял, что хотел. Дружбу он ни с кем не водил, к одному Хажибею наведывался. Они вдвоём, что ни день, в степь выезжали, а для чего – про это никто не знал. «Я немого, как сына родного, полюбил, – отвечал Хажибей на расспросы. – Такого яростного человека во всей Вселенной не сыщешь».

Вот этот-то Капьтагай и стоял посреди шатра. Его рысьи глаза прощупывали темноту. В руке светилась полоска ножа.

«Пропал, – успел подумать Пантюшка, – сейчас полоснёт».

В два прыжка Капьтагай очутился рядом. Пантюшка вобрал голову в плечи и перестал дышать. Он не видел, как немой сдёрнул с крышки сундука брошенный князем кафтан. Да и не мог Пантюшка догадаться, что не он, а кафтан привлёк к сундуку Капьтагая. Рысьи глаза разглядели золотые цветы и травы, едва мерцающие в темноте на красном, словно алая кровь, поле. Красивый наряд. В таком не стыдно пройтись мимо белых, расшитых узорами юрт.

Вмиг Капьтагай сорвал с себя латы, сбросил синий, подбитый овчиной халат. Кафтан русского князя пришёлся ему не впору, оказался велик. Это обстоятельство немого ничуть не смутило. Он закатал рукава и затянул пояс потуже. Справившись, откинул тяжёлую крышку и заглянул внутрь. Пусто. Не может быть, чтобы в таком большом, обитом железом сундуке ничего не водилось. Наверное, что-нибудь да припрятано, только в темноте не видать. Не долго думая, Капьтагай прыгнул в сундук. Островерхий шишак зацепился за крышку, слетел с головы и покатился со звоном.

Всё, что случилось дальше, произошло словно и не с Пантюшкой, а с кем-то другим. Не помня себя, он вскочил, двумя руками прихлопнул тяжелую крышку, повернул на три оборота торчавший в скважине ключ, подобрал всё, что сбросил с себя Капьтагай, и бросился вон. Вдогонку ему из сундука несся грохот. Пантюшка, не слушая, опрометью мчался прочь.

Землянка, куда он влетел, невысоким бугром торчала в стороне от Хажибеевой юрты. Здесь среди котлов и горшочков Пантюшка жил. Хозяин сюда почти не заглядывал.

– Я тебя наусил? – сказал он однажды Пантюшке.

– Научил, хозяин.

– Хоросо наусил?

– Хорошо.

Учил Хажибей трёххвостой плетью. Порол за любую оплошность.

– Делай, как наусил. Хоросий сернила делай. Моим сернйлом все любят, во всей Вселенной любят.

Это было правдой. Слава о чернилах Хажибеевой варки шла далеко. Торговые гости, приезжая в Орду, наведывались к Хажибею, чтоб запастись на продажу его чернилами. О стойкости Хажибеевых чернил красноречивее слов говорили руки Пантюшки, чёрные от постоянной варки чернильных орешков и клея. Оттереть чернильные пятна не удавалось ни водой, ни тряпицей.

«Вот и ладно, что стойкие, – подумал Пантюшка, косясь на котлы и горшочки и освобождая ноги от ненавистных оков. – Хоть под дождь попаду, хоть в Итиле искупаюсь, всё одно – не сойдут».

Он бросил оковы в большой котёл – пусть тонут. Затем опустил в котёл свою голову и помотал волосами в чёрной, чуть густоватой жиже.

– Теперь не скажешь, что я похож на Чингисова жеребца, – сказал он вслух, вытащив голову и вытирая волосы грязной тряпицей.

«Волоси у тебя, как у лосади великого Чингисхана», – любил говорить хозяин и без нужды дёргал Пантюшку за рыжие лохмы.

– И за вихры таскать больше не будешь, – добавил Пантюшка. Не беда, что хозяин не слышал. Всё равно скоро узнает, что один из его рабов убежал.

Пантюшка взял тонкую палочку и, обмакнув её в тот же котёл, начернил ресницы и брови. Потом подцепил из горшочка с вишнёвым клеем тёмную прозрачную каплю и промазал углы глаз. Кожа от клея стянулась. Глаза превратились в щёлки.

Если б Пантюшка мог посмотреться в ручей или в медный таз, он бы себя не узнал. Ордынец и только.

Оставалось надеть поверх своей рвани Капьтагаевы халат, латы и шлем и покинуть землянку.

Когда преображённый Пантюшка вышел наружу, Орда ещё мирно спала. Не колыхались пологи юрт, не дымились костры. Предутренняя тишина стояла от земли и до неба. Спали не только люди. Небольшими холмами между недвижных юрт лежали верблюды. Опустив головы до земли, дремали стреноженные кони.

Пантюшка выбрал лошадку поменьше, вскарабкался на неё.

«До Итиля бы добраться, а за Итиль, сказывают, ордынцы редко наведываются».

Он ударил голыми пятками по мохнатым бокам. Лошадка заторопилась. Привычной дорогой она вынесла Пантюшку в открытую степь.

Однако далеко уйти не пришлось.

Едва взошло солнце и метёлочки ковылей стали стряхивать капли росы, показался сторожевой отряд. Немало таких отрядов рыскало по степи и ночью и днём. Пантюшка об этом знал, но надеялся проскочить. Даже теперь, столкнувшись с разъездом, он не подумал сдаться.

– Скорее, скорее, – понукал он лошадку. Лошадка спешила. Но кони преследователей мчались проворней.

Всё ближе топот копыт. Фырканье лошадей, гортанные крики…

Последнее, что Пантюшка услышал, был свист аркана и собственный сдавленный хрип.

Аркан захлестнул плечи и шею. Пантюшка рухнул на землю, теряя сознание.

Когда он открыл глаза, он увидел прозрачное небо, опрокинутое над землёй голубой бездонной чашей. Солнце уже поднялось. От прогретой земли поднимался запах полыни. Пантюшка повёл глазами. Во все стороны от него расходилась холмистая степь, поросшая весенними травами.

На всём обозримом пространстве не было видно ни единой души. Ордынцы исчезли, как провалились.

Пантюшка ощупал себя – не побит, схватился за шею – свободен!

Латы и шлем спасли его от ушибов, но где же аркан?