Анна Богданова - Пять лет замужества. Условно

• Название: Пять лет замужества. Условно
• Автор: Анна Богданова
• Жанр: История

Вот это завещание оставила Анфисе тётка! Огромная столичная квартира, особняк в Подмосковье, тридцать килограммов золота и бриллиантов, нехилый счёт в швейцарском банке могут достаться ей – но при условии, что девушка в течение трёх месяцев выйдет замуж за жителя города N, откуда покойная тётушка была родом. И не просто выйдет – а проживёт с ним в законном браке пять лет. От такого богатства ещё никто не отказывался – и Анфиса рванула на поиски жениха. Но в захолустном городишке не оказалось свободных мужчин употребимого возраста. Что делать: упустить несметные сокровища – или хватать и тащить в загс первого встречного, будь он юноша, старикашка или последний алкаш?..

---

– Я тебя, суку, со света сживу, – пошла куда глаза глядят.

Тут надо заметить, что со свету она Анфису не сжила – более того, побаиваться её стала: никогда с ней в дальнейшем не заговаривала, стараясь спрятаться за шубами и дублёнками в новом отстроенном крытом рынке.

Что же касается нашей героини, то после той знаменательной ночи она решила работать только на себя, никому не подчиняться, иными словами, организовать своё дело. Средств у неё к тому времени было для этого достаточно – настолько, что она позволила себе передохнуть год – пока строился новый рынок, пока время не стёрло в умах коллег неприятные ассоциации, её касающиеся.

А по прошествии двенадцати месяцев, накупив всё на том же дешёвом рынке Москвы, где приобретались носки, рубашки и супермодные дублёнки с шубами, гору лифчиков и трусов, Анфиса арендовала место на первом этаже недавно отстроенного крытого и бестолкового рынка и принялась бойко торговать женским нижнем бельём с лотка в узком проходе, соединяющем вещевой рынок с рынком продуктовым.

Торговала бы она сама так и торговала, если б одним хмурым, серым, слизистым даже каким-то, словно шляпка гриба после проливного ночного дождя, мартовским утром перед ней не предстала в бежевом прорезиненном плаще с навесной кокеткой, какие были очень распространены в пятидесятых годах прошлого столетия, грузная девица со здоровым свекольным румянцем на щеках, который давно исчез, стёрся с лиц жителей больших городов.

«Этой нужно что-нибудь попроще, какой-нибудь хлопковый бюстгальтер с широким кружевом», – подумала тогда Анфиса, но барышня со свекольными щеками и в бежевом плаще с навесной кокеткой, кажется, покупать ничего не собиралась. Она стояла, глядя телячьим, каким-то водянистым, отсутствующим взором на прилавок – рот её постепенно открывался всё больше то ли от многообразия ассортимента, то ли от собственных, невесть каких мыслей.

Так и простояла она минут десять, как истукан, а героиня наша уж и не мечтала продать ей простой хлопковый лифчик с широким кружевом, поняв, что эта пышная особа подошла к её лотку по какой-то совсем другой причине. Анфиса незаметно принялась с любопытством разглядывать её – то кося глазами, то исподлобья, нагнувшись над коробками с товаром, делая вид, что страшно занята, пересчитывая его.

Если говорить о внешности девицы, то она была полной противоположностью хозяйке лотка с нижнем бельём – Бог обделил её какой бы то ни было контрастностью. Вся белёсая – брови, волосы, которые очень низко обрамляли лоб, были настолько светлыми, что казалось, незнакомка всю жизнь свою провела под палящим солнцем. Губы её, слишком пухлые и влажные, придавали лицу не столько выражение наивности или чувственности, сколько глуповатости, даже, осмелюсь заметить, некоторой дебилости.

– Девушка, может, вам помочь? – любезно осведомилась Анфиса, когда уж столь долгое стояние странной девушки у её лотка стало несколько подозрительным.

– Да! Да! Да! Помочь! Да! – возбуждённо заголосила та. – Мне нужно, нужно... – и она словно выключилась.

– Я думаю, вам подойдёт вот этот, взгляните, – Анфиса протянула ей тот самый простой хлопковый лифчик с широким кружевом. – У меня глаз намётан, можете не сомневаться!

– Крас-сивый, – протянула девица. – Но он мне не нужен.

– Не понимаю, – Анфиса играла роль дурочки – она уже минут пять назад поняла, что престранная девица ничего у неё не купит и стоит возле неё по какому-то совершенно другому поводу, по какому именно, Распекаева ещё не разгадала, но то, что толстуха оказалась в безвыходном положении, она почувствовала сразу, потому как не только глаз у нашей героини был намётан касательно размеров бюстгальтеров, но и вообще у нее от природы имелся поразительный для её возраста жизненный опыт.

– Мне работа нужна. Я у вас хочу работать, помогать! Я бы для вас всё делать стала! – горячо заговорила девица, и по щекам её будто разливался свекольный сок, выступая на висках, ушах, подбородке, с поразительной быстротой просачиваясь на шею.

Видимо, Анфиса явилась конечной остановкой в её поиске работы – никто на рынке, как вещевом, так и продуктовом не желал брать её. И на то имелось две веские причины. Во-первых, девица была явно туповата и оставлять её торговать одну слишком опасно – непременно будут недостачи, просчёты и, ещё чего доброго, скандалы с покупателями. Во-вторых, ей негде было жить и кроме паспорта, где указано, что престранную особу звать-величать Людмилой Матвеевной Подлипкиной, что прописана она в никому неизвестной деревне, какой и на карте-то не отыскать, с чудным названием Бобрыкино, в доме № 15, что она не замужем и ей двадцать пять лет, никаких документов у неё не было.

Наша же героиня, пока Людмила Подлипкина рассказывала ей душещипательную историю о своей нелёгкой судьбе и о причине, которая, собственно, и побудила её приехать в столицу, присматривалась к ней, пытаясь разгадать натуру девушки из Бобрыкино и думая, как она, Анфиса, сможет использовать её в своём бизнесе.

Оказалось, что Людмила Подлипкина прибыла в Москву, дабы отыскать обманщика и кобелину (она так и выразилась в порыве гнева – «кобелину»), некого Гошу Монькина – студента ветеринарной академии, что приезжал к ним в Бобрыкино этой зимой из Москвы на двухмесячную практику. Он увлёк её на сеновал, соблазнил хмурым студёным вечером, обесчестил, растоптал её девичье достоинство, а через неделю, уезжая, обещал вернуться и забрать Люсю в Москву, да, видно, напрочь забыл о существовании Подлипкиной, стоило ему только миновать вывеску с перечёркнутым названием деревни.

Ни через неделю, ни через месяц, ясное дело, за бедной Люсей никто не приехал, а сама она почувствовала что-то неладное в своём организме – больно часто тошнота стала к горлу подступать, да голова кружиться, чего раньше с ней никогда не бывало. (В скобках замечу, что Люся Подлипкина обладала крепким здоровьем и немереной силой – ни разу в жизни не болела, если не считать ветрянки в нежном возрасте, которая оставила на её круглом лице несколько крупных рытвин, да время от времени дёргающейся в нервном тике щеки, что явилось последствием её встречи с медведем в зарослях малины в чаще леса. Шестилетняя Люсенька даже попыталась было постоять за свою территорию, но когда Топтыгин встал на задние лапы и громко заревел... нет, пожалуй, то был не рёв, а нечто похожее на истошное мычание коровы, девочка, побросав палку и лукошко в разные стороны, помчалась куда глаза глядят. Дома она появилась под вечер с дёргающейся правой щекой и судорожно мигающим правым же глазом.)

Через две недели после отъезда кобелины обесчещенная девица знала уж наверняка, что носит у себя под сердцем не то сына, не то дочь того самого прыщавого студента, который обманом, уговорами и обещаниями затащил её на холодный влажный стог сена в деревянном кособоком сарае с дырами и щелями, похожем на дуршлаг.

– И забеременела я ни с того ни с сего, – плакалась Люся нашей героине и, надо сказать, совершенно не лукавила – она действительно не поняла, как это получилось – она отчётливо помнила, как Гоша, пообещав подарить флакон духов, заманил её на сеновал, помнила, как карабкалась на него (на сеновал), помнила жаркие объятия и поцелуи... Последней её отчётливой мыслью было: «Странно, тут должно быть очень холодно, а я вся горю – и уши у меня горят, и щёки, и всё остальное! С чего бы это? Наверное, от стыда». После этой случайно забредшей в её голову мыслишки, она словно рассудок потеряла и обрела его лишь тогда, когда Монькин вжикнул молнией на ширинке и торжественно вручил ей пузатую склянку с одеколоном, на этикетке которого крупными буквами было написано: «Lisht» и «Made in France». Удивительно, но аромат этого «Made in France» чрезвычайно походил на запах вонючего аэрозольного препарата, именуемого дихлофосом, для истребления таких опасных насекомых, какими являются мухи, которые способствуют распространению многих инфекционных заболеваний, как то: дизентерия, брюшной тиф, полиомиелит... Да что там говорить! Даже яйца глистов переносят эти широко распространённые двукрылые насекомые!

После сего события влюблённая Люся пару раз встречалась с Гошей Монькиным, предварительно надушившись подаренным ей одеколоном, но надо сказать, что более не было между ними никакой связи, кроме воздушно-капельной (если таковая существует в природе). Может, студент из Москвы нашёл в Бобрыкино кого-то получше Люси Подлипкиной, посимпатичнее да постройнее, может, его вкус замыкался исключительно на девственницах (бывают и такие представители мужской части населения земного шара, уверяю вас), а, может, его отталкивал запах того одеколона, который он сам же и подарил ей знаменательным вечером на сеновале в дырявом сарае.

Напоследок, скорее всего, ради красного словца Гоша пообещал наивной, доверчивой Люсе, честь которой была поругана и утеряна теперь безвозвратно, вернуться за ней через неделю. Но, как, наверное, читатель уже догадался, никто за бедной Люсей не приехал, не забрал её в столицу с ребёнком под сердцем и, надо заметить, насколько бы Подлипкина ни была глупой и наивной, она тоже это поняла и засуетилась. Купила билет до Москвы и прибыла в столицу сама – мол, если гора не идёт к Магомету, то Магомет должен идти к горе, оставив в доме № 15 деревни Бобрыкино отца, сильно увлекающегося самым популярным напитком, да и продуктом вышеназванной деревни – самогоном. Да, да, продуктом! Некоторые жители деревни Бобрыкино вовсе ничего не ели, а только пили, потому что тратить деньги на продукты питания считали поступком сверхлегкомысленным.