Ким Ньюмен - Дракула Энди Уорхола

• Название: Дракула Энди Уорхола
• Автор: Ким Ньюмен
• Издательство: Азбука-Классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-439-7

В новой антологии собраны тридцать пять классических и современных историй о вампирах, принадлежащих перу таких известных авторов, как Клайв Баркер, Роберт Блох, Нил Гейман, Тацит Ли, Ким Ньюмен, Кристофер Фаулер, Брайан Ламли и других.

Загадочные, жестокие, аристократичные, сексуальные, бесстрастные, как сама смерть, и способные па самую жгучую страсть, – вампиры уже не первое столетие остаются притягательной и модной темой мировой литературы и кинематографа.

Исторгнутые извечной тьмой или порожденные человеческими суевериями; исчадия зла или жертвы рокового недуга; звероподобные кровопийцы или утонченные ценители алого вина жизни – вампиры обязательно завладеют если не вашей кровью, то неотступным вниманием.

---

Эди обрезала волосы под стать вихрам Энди и стала подражать ему в одежде – особенно это заметно на фотографиях и светских мероприятиях. Они были похожи на бесполых близнецов или на клонов, но на самом деле стремились следовать во всем самым жутким из обитателей мира тьмы, древней чете вампиров. Р.Д. Ленг (R. D. Laing) в своем исследовании, озаглавленном «Хельга и Генрих» («Helga and Heinrich», 1970), предполагает, что, прожив вместе века, супруги-вампиры начинают терять свою индивидуальность и у них формируется единое сознание, которое оказывается разделено между двумя немощными на вид телами: каждый из них может закончить предложение, начатое другим, стоит только сознанию, мелькающему между ними, перенестись из одного черепа в другой; на жертву они набрасываются хищным рефлекторным движением. Если один из супругов гибнет, другой разлагается от горя. Возможно, Эди и была готова зайти так далеко – в конце концов она совершила самоубийство, – но Энди был слишком независим, чтобы что-либо совершить или намертво привязать себя к кому или к чему бы то ни было. Он видел в ней лишь зеркало, в которое не хотел смотреться – потому что отражение напоминало ему о том, что он все еще живой, – и частенько демонстрировал ей трюк, позаимствованный у Харпо Маркса (Harpo Marx): победоносно изрыгал изо рта молоко или извлекал из кулака грецкий орех – и все это для того, чтобы показать ей, кто здесь копия, а кто оригинал. Заявив, что он хотел бы, чтобы все были одинаковы, Энди сформулировал идею солипсизма, а не равноправия: все должны быть как он, но именно он должен быть образцом.

Конклин. Там же.

Он стал кормиться чаще – не столько, чтобы утолить голод, сколько для дела. Жертва, пойманная им перед самым рассветом, была последней из трех, схваченных им за эту апрельскую ночь. Он подстерег молодую гречанку, швею, работающую в квартале, где много мастерских по пошиву одежды: она возвращалась домой после долгого трудового дня. Она пришла в такой ужас, что не издала ни звука, когда Джонни впился ей в горло. Кровь хлынула в его разверстую пасть, и он сделал глоток. Он утолял свою страсть, свою нужду. Это была не просто кровь – это были деньги.

У девушки, которую он затащил в темный проулок, были огромные, испуганные глаза. Когда он пустил ей кровь, ее дух тут же вошел в него. Ее звали Тана – Смерть. Это имя застряло у него в горле, преградив путь змееподобному течению его мыслей, которое начинало бурлить каждый раз, когда он кормился. Ей скорее подошло бы имя Зоя – Жизнь. Но что с ее кровью? Там не было ни наркотиков, ни болезни, ни безумия. Она вдруг начала мысленно бороться с ним. Девушка управляла своим духом, она могла сопротивляться Джонни на уровне более высоком, чем физический. Он был потрясен ее непредвиденным мастерством.

Джонни прервал свое кровавое причастие и швырнул тело девушки на груду картонных коробок. Он был возбужден и напуган. Дух Таны вырвался из его сознания и рухнул обратно в нее. Она бесшумно всхлипнула, разинув рот.

– Смерть, – произнес Джонни, словно заклиная ее.

Кровь девушки переполнила его так, что он был готов лопнуть. Запавшие вены у него во рту и на шее забились в болезненной эрекции. После обильной кормежки у него появлялся уродливый второй подбородок, под нижней челюстью набухал зоб, а щеки и грудь вспыхивали бордовым цветом. И он не мог до конца закрыть рот, до отказа набитый огромными, острыми клыками.

Джонни даже подумал, не прикончить ли ему Тану, в соответствии с пророчеством, содержащимся в ее имени.

Но нет, он не должен был убивать во время кормежки. Джонни брал от каждой жертвы лишь понемногу, хотя жертв ему требовалось немало, – стараясь по возможности не убивать. Если ему придется убить человека, он сделает это, но не возьмет его крови – что во многом противоречило отцовскому инстинкту воина, в соответствии с которым победу над поверженным противником необходимо отпраздновать по крайней мере одним полным глотком горячей крови. Но это Америка, здесь все по-другому.

Кто бы мог подумать, что из-за Нэнси и Сида поднимется такой шум? Джонни очень удивился, когда увидел в газете пространную статью, сообщавшую о еще одной страшной смерти в «Челси». Сида – да попробуй он пальцем тронуть Джонни, его мозг выгорел бы дотла – этого раба обвинили в убийстве. Его выпустили под залог, но потом вновь посадили за решетку за то, что он огрел бутылкой брата Патти Смит. На Рикерс-айленд Сид узнал, что в тюрьме слово «панк» имеет другое значение.[9] Снова выйдя на свободу, он вдруг умер от передозировки, причем свидетели были глубоко потрясены его загаром, несколько необычным для февраля. Причиной послужила то ли политическая ситуация в Иране, то ли деятельность Джонни: за то время, как Сид был под замком и в завязке, героин стал не в пример чище, чем прежде. Видимо, персы стали вкладывать больше денег в наркоторговлю, чтобы тем самым вывезти наркотики за рубеж, или дилерам пришлось конкурировать с драком. Поскольку Сид был человеком известным, то его нелепая кончина стала предметом тщательного полицейского расследования. Тайное могло стать явным: кто-нибудь вроде Рокетса Редглэра, который торговал наркотой в № 100, мог вспомнить, что видел Сида и Нэнси в ночь убийства в компании вампира. Джонни и представить себе не мог, что певец, не умеющий петь, может быть знаменит. Газетные заголовки произвели впечатление даже на Энди, который раздумывал, не сделать ли ему портрет Сида, чтобы запечатлеть момент.

Джонни опустился возле Таны на колени и шарфом зажал ей рану на горле. Он взял ее руку и поднес к импровизированной повязке – чтобы она поняла, где прижать. В ее ненавидящих глазах он не увидел своего отражения. Для нее его не существовало.

Отлично.

Джонни оставил девушку и отправился ловить такси.

Он теперь жил в пентхаузе, в Брэмфорде, в викторианском доме из бурого песчаника, имеющем добрую славу. За аренду он платил ежемесячно, наличными. Для него было важно иметь хорошее жилье, ведь требовалось где-то хранить одежду и гроб, испещренный потеками трансильванской грязи. В глубине души Джонни был традиционалистом. Как и Энди, который весьма ценил американскую старинную мебель – американская старина, ха-ха! – и безделушки в стиле ар-деко; он заполнял свой дом трофеями прошлого, а на «Фабрике» тем временем спускал в сортир искусство будущего.

У Джонни было более 11 500 000 долларов на разных счетах и заначки наличными в банковских сейфах по всему городу. Он намеревался вскорости заплатить с части этих денег подоходный налог. В момент откровенности он обсудил свое предприятие с Черчвард. В этом городе она была единственным по-настоящему опытным вампиром, разумеется, после Энди, который вдруг замыкался, стоило спросить его про кормежку, хотя Джонни было известно, что тот кусает всех своих помощников. Джонни и Пенелопа так и не смогли понять, является ли его деятельность законной или нет, но рассудили, что лучше об этом помалкивать. Продажа собственной крови – это законный «серый» бизнес, чего не скажешь о нападении на людей и убийстве. От этих способов ему пришлось отказаться полностью, хотя он признал, что нормы поведения, принятые в Америке, по всей видимости, отличаются от тех, что характерны для его захолустной европейской родины. Не то чтобы нападения и убийства случались здесь реже, чем в Румынии, но власти поднимали вокруг них значительно больше шума.

Впрочем, такие как Тана, выжившие после его ласк, могли бы возразить, что сила его обаяния – это то же принуждение, и что он применил к ним особый вид насилия или ограбил их. Сюда можно было бы даже притянуть статью о запрете на изъятие органов. Как выразилась Пенелопа, скоро нельзя будет безо всяких опасений поймать какого-нибудь мистера Закускера и спокойно высосать его, не получив от него предварительно подпись на специальной форме, подтверждающую добровольное согласие.

Первую серьезную попытку уничтожить Джонни предприняли не церковники и не стражи закона, а преступники.

Он мешал их торговле героином и коксом. Странновато одетая парочка чернокожих явилась за ним с серебряными бритвами в руках. В нем вдруг проснулась отцовская безжалостность, и он растерзал обоих, в клочья разодрав их одежду и лица, чтобы другим было неповадно. Из «Дэйли Багл» он узнал их имена: Янгблад Прист и Томми Гиббс. Джонни задумался, не были ли те чернокожие, которых он встретил возле «Челси» в ночь своего знакомства с Энди, как-то связаны с этими гарлемскими отморозками. Он еще несколько раз бросил мысленный взгляд на тех парней – на обоих вместе и на каждого в отдельности. Они были похожи на близнецов, хотя у одного из них кожа была темнее. Один был с ножом, у другого под плащом скрывался арбалет. С ними справиться было бы сложнее.

«Триады Мотт-стрит» завели себе собственного вампира – этакого китайского болванчика, связанного молитвами, написанными на бумажке и приклеенными ему на лоб. Они стали откармливать его и получать собственный драк. Оказавшись в таком унизительном положении, через месяц их питомец выдохся окончательно, его тело рассыпалось в прах и разошлось по рукам. Вскоре невольники-носферату, взятые в рабство и вскоре угасшие от истощения, стали обычным явлением. Другие вампиры принялись сами продавать собственный драк – и в Америке, и в других странах. Уж коли мода на что-то пошла в Нью-Йорке – она всюду просочится.