Вера Мутафчиева - Дело султана Джема

• Название: Дело султана Джема
• Автор: Вера Мутафчиева
• Издательство: Свят
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Вера Мутафчиева окончила исторический факультет Софийского университета. Научный сотрудник Института истории и старший научный сотрудник Института балканистики Болгарской академии наук. Секретарь Союза болгарских писателей. Автор многих исторических романов.

В «Деле султана Джема» прослеживается развитие одного из наиболее загадочных событий европейской истории – похищение брата турецкого султана Джема и его использование в различных политических и военных махинациях. Интрига действия насыщена богатым философским подтекстом, дающим толкование происходящему сразу с, нескольких точек зрения.

---

Я собрался уходить. Дело близилось к вечеру, и надо было найти моих людей, чтоб начать очередной обход. Я не очень спешил, потому что на улице валил снег пополам с дождем и буйствовал морской ветер. «Будь проклято мое ремесло!» – думал я, завидуя тем двадцати молодцам, которые весь вечер будут слушать песни и греться у мангала.

Я стоял у двери и размышлял, куда мне двинуться, когда шиир заговорил:

– Не о Рустеме спою я вам, друзья, сегодня Вы уже много раз слушали о Рустеме. Согласны ли вы послушать одну незавершенную песню?

– За незавершенные не платят, – в шутку бросил кто-то.

– За нее уже заплачено, – тихо произнес шиир.

– Давай! Пока поешь, придумаешь конец.

– Нет. Она нелегко мне дается, друзья. Не приходилось вам замечать – когда говоришь искренне, без вымысла и украшений, всегда трудно. Будто слова даны нам не для того, чтобы раскрыть свое сердце, а чтобы спрятать его… И все же – слушайте!

Песня, прямо вам скажу, была никудышная. Шиир на все голоса повторял, как радуется он тому, что он здесь, что он наконец снова дома, ибо нет ничего страшнее на свете, чем изгнание, и тот, кто однажды был изгнан, перестает быть человеком… Что-то в этом роде.

Я видел, что и остальным слушателям песня не нравится. Кому какое дело до чьей-то там сердечной тоски, раскаянья и прочего. Люди любят, чтобы в песне было побольше разных историй. Но так как пел он бесплатно, да и честно признался, что еще не докончил песню и будет доделывать, люди слушали. А я снова принялся рассуждать. Я был совершенно убежден, что это не Саади, – слишком явные совпадения всегда подозрительны. Мало того, что шиир сам признается в том, что он шиир, он еще поет песню об изгнании. Нате, мол, глядите, вот я возвращаюсь из изгнания и жажду поскорее поделиться в вами, как оно ужасно.

«Тут что-то подстроено, – подумал я. – Мне, наверно, нарочно наплели, будто сюда должен прибыть какой-то поэт с поручением от Джема, чтобы я переусердствовал перед турецкими властями и тем выказал, что нахожусь на службе у чужестранцев. Турки преспокойно отправят меня на тот свет, и кое-кто таким способом от меня отделается, потому что я слишком много знаю, да и, что греха таить, служил одновременно двум хозяевам, а случалось, и больше чем двум».

Дело становилось и впрямь опасным. И я уже прикидывал, как мне поскорей унести ноги, чтобы те, кто его задумал, не успели довести до конца. Стал тихонько открывать дверь, надеясь незаметно выскользнуть, но тут шиир окликнул меня:

– Отчего ты покидаешь нас, друг? Неужели так не понравилась тебе моя песня?

– Что ты! – Я растерялся. Выглядело так, будто он знал, кто я и что мне нужно, и притворной любезностью собрался меня удержать. – Прекрасная песнь, но меня ждет дело.

– У всех на этом свете есть дело. – Шиир встал и подошел ко мне, а я обмер: сейчас он подопрет дверь и кого-нибудь кликнет! – У всех, кроме поэта Саади…

– Это кто ж такой? – спросил я, как дурак, уже не сомневаясь, что попался.

– Кто? Я. Почему один лишь я никому не нужен, один лишь я никуда не спешу? Вот что значит изгнание, друг! Моя песнь неудачна, я сам сознаю это: изгнание разрывает все связи между тобой и людьми…

Я стоял точно пораженный громом. Саади!.. Как поверить, что он без побоев признается в этом, что чистосердечным признанием сам устремляется навстречу смерти. Чего, черт подери, от меня хотят?

– Ты – Саади? – от растерянности переспросил я. – Вроде я где-то слышал… Не помню.

– Ты слышал обо мне в рассказах о султане Джеме, верно? Да, я тот самый Саади, что провел со своим господином тринадцать лет в изгнании. И перенес столько страданий, сколько не в силах вынести человек. Но теперь я снова среди своих! Наконец-то!

Как прикажете понимать это? Я озирался, точно загнанный зверь. Низкое, прокопченное помещение с голыми стенами и незастланными лавками; красноватые отблески мангала в темных сумерках зимнего вечера; двадцать бандитов с испитыми, заросшими физиономиями и этот незнакомец!.. Как раскусить его? Он стоял передо мной, все приметы совпадали. Он открыл мне свое имя, свое занятие, признал, что вернулся после тринадцати лет изгнания…

– А чем ты докажешь, – сказал я, мокрый от страха, – что ты и есть тот самый Саади?

– Зачем мне доказывать это, друг? Я не ищу за пережитое мною ни награды, ни славы. Прости, что окликнул тебя. Знаешь – это от боли. Боюсь я, что кто-нибудь может так же, как ты, повернуться спиной к великому моему предостережению…

Он стоял задумавшись, и в тот короткий миг, который должен был все решить, я тоже стоял и думал: а вдруг это и вправду Саади? Поэты – они ведь ушибленные, с них станет – возьмет да и начнет хвалиться и плакаться, если подвернется охотник послушать. Такие дела… Неужто подвалила мне этакая удача? И потом – допустим, обознался я, что за беда? Сам ведь признался, что он Саади, а мне именно Саади и велено убрать. Вот он, голубчик, милости просим! А если не Саади он, так вольно же ему было себя за него выдавать!

В этот короткий миг надумал я смелую штуку:

– Пусть твою песню услышат и другие, люди, твоя милость. А? Это тут близко, через две улицы. Пойдешь?

Он мигом вышел из задумчивости и поглядел на меня. Глаза заблестели, лицо прояснилось. Тот, кто называл себя именем Саади (клянусь честью! – не только тогда, я вообще так и не поверил, что этот шиир был Саади), подошел к мангалу, простился со сбродом, что сидел там, и взял свой саз.

– Ты не замерзнешь, больно легко одет? – спросил я. В нашем ремесле тоже ведь люди не бесчеловечные.

– Нет, – ответил он. – Идем!

Он дрожал от нетерпения. А у меня, как на грех, не было при себе оружия, я ведь не по службе заглянул в ту кофейню. Потому, как свернули мы в одну безлюдную улочку, пришлось мне огреть его кулаком – собрался с силами (шиир шел на шаг впереди меня) и ударил его по голове. Он упал, а я продолжал наносить удары, чтобы подольше не приходил в чувство. Взвалил его на плечо, был он не тяжелый (и этим тоже подтвердил описание, которое мне дали).

В Анталье такое зрелище не в диковинку, так что я особенно и не прятался. Отнес его в порт – там всегда стоит стража, а мне требовались два свидетеля. Вместе затолкали мы его в мешок, сунули туда же еще камень.

Будь другой час и другая погода – скажем, теплое время, да утречком, – мы бы его по всем правилам отвезли в лодке подальше в море, хотя это и не имеет значения, достаточно и двух аршин глубины. Но я заметил, в зимние вечера любое дело делаешь без охоты. Так что мы просто-напросто подкатили мешок к краю пристани и спихнули в воду.

Почему я сперва не снес его к правителю, чтобы тот опознал его, привел в чувство и допросил? Да потому, что был почти уверен (насколько в таких делах можно быть уверенным), что шиир только выдает себя за Саади.

Да, вы правы: тем и окончилось столь долгое возвращение на родину поэта Саади.

Показания Антуана де Жимеля, начальника французской королевской стражи при султане Джеме, о событиях с ноября 1494 года по февраль 1495 года

Вы слышали, я предсказывал, что займу этот пост, едва лишь мой государь получит султана Джема от Александра VI Борджиа. Сомнений у меня не было: король Карл VIII не может не взять верх. Слишком истерзана была Италия междоусобными войнами, слишком продажны были ее правители, слишком печальным было положение ее народа. По какому праву примешиваю я к истории Джема слово «народ»? Прошу прощения, но это слово примешивали к историям и более ничтожным.

Как бы то ни было, 31 декабря 1494 года, всего за один час до полуночи, мой король вступил в Рим. Звезды предрекли ему в тот год крупные удачи, и он спешил завладеть последней, самой крупной удачей, Джемом, до того, как этот год истечет.

Старая лиса Александр VI добился своего: принудил моего короля взять Рим силой и тем навлечь на себя укоры всего христианского мира. И еще к одному был он принужден: отнестись с безграничной любезностью к самому папе, коль скоро он совершил насилие над его столицей. Король понимал эти хитрые расчеты папы и нарочно целых две недели не покидал своих покоев – мы разместились во дворце Сан-Марко. Он ждал посланцев Александра. Но папа дулся, ожидал извинений. И в конце концов направили послов мы.

Переговоры между Александром Борджиа и королем заняли еще две недели. По всем остальным пунктам договора (Карл на законных основаниях занимает Неаполь, оставляет свои войска в шести папских крепостях, возглавляет поход на Турцию) обе стороны достигли согласия за два часа. Но Джем! Сколько хлопот доставил Джем нашим кардиналам и вельможам!

Да, вы правы, собственно, не Джем, а папа. Джема король даже не видел еще. Вот послушайте, что потребовал папа взамен султана Джема. Во-первых, залог в пятьсот тысяч дукатов. Во-вторых, шестьдесят французских дворян – тоже в качестве залога. В-третьих, султан Джем должен оставаться в пределах Папства, пусть и под французской стражей. И наконец, в-четвертых, спустя шесть месяцев он должен быть возвращен папе. После чего мы получим обратно деньги, заложников, а также заверения в совершеннейшем почтении.