Ольга Степнова - Своя Беда не тянет

• Название: Своя Беда не тянет
• Автор: Ольга Степнова
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-2294

Когда муж уходит, просто шагнув за перила балкона, расположенного на четвертом этаже, это уж точно — беда. Именно так поступил Глеб Сазонов, решив покинуть свою Беду, как он ласково дразнил любимую женщину. Ему-то, бывшему десантнику, такие прыжки не в диковинку… И тут началось… Сибирский город одно за другим стали сотрясать землетрясения. А в школе, где работал Глеб, произошло убийство, и именно он в числе подозреваемых. А не надо было пистолет в сарае держать. Все бы перенес педагог-десантник, но снова беда: на этот раз… Беда пропала! Видно, по своей журналистской привычке сунула нос куда не надо — и теперь ищи ее, свищи! Как удалось выяснить, очень уж заинтересовалась она преступлением, а потому решила ловить бандитов на живца. То есть… на себя!

---

Беда прерывистым торможением снизила скорость и ушла в поворот, на какую-то заснеженную дорогу, где еле угадывалась колея. Она подозрительно хорошо знала все окольные пути.

— Ты куда? — спросил я.

— Тут можно срезать и выехать в двух кварталах от моего дома.

— Ты сдурела! Возвращаться туда, откуда мы сперли тачку? Давай к Ильичу, там нас никто не будет искать!

Но она закусила удила, и спорить с ней было бесполезно.

— Заткнись. Я в этом больше понимаю.

— Ну да, — вспомнил я, — вторая древнейшая! С криминалом накоротке! Куда нам — педагогам.

— Я это, не понял, ребята, вы кто — проститутка и сутенер? — подал голос Женька.

— Вторая, батя, это журналистика, — объяснил я.

Погони за нами не было. Беда сумела уйти, у нее опять куча очков, но то, что мы натворили, придется расхлебывать вместе, хочет того она или нет. И если британские сенаторы точно так же решают политические проблемы, то непонятно, почему Англия такая скучная, стабильная страна.

Мы притормозили в каком-то темном дворе, оставили там многострадальный «Ланцер» с простреленным колесом и двинули к дому Беды. Народу на улице поубавилось, толчки прекратились, и граждане вернулись в свои теплые квартиры. Женька вышагивал сзади, покорно и молча поджидая, в какую переделку он еще может попасть с учителем и журналисткой. Я не сразу заметил, что у Женьки руки в наручниках, просто удивился, отчего он их держит все время за спиной. Какая-то бабка шла мимо и буркнула:

— Ходют тут в кандалах! И где же охрана?

— Отступай, мамаша, я прикрою! — крикнул я, и она ускорилась, прижав к груди раздутую сумку.

Не доходя до своего дома, Беда приказала нам:

— Стойте здесь, я сейчас приеду.

Мы с Возлюбленным покорно остались ждать ее за углом дома, но она вдруг вернулась большими скачками и, запыхавшись, скомандовала:

— Ключи давай! Я отверткой не умею заводить.

Я покорно вручил ей ключи от «Ауди», и через минуту около нас притормозила моя родная, верная «селедка». И как я мог перепутать свою машину? У них даже цвет разный: моя вишневая, та белая.

До Ильича мы добрались без приключений. Нас больше не душил смех, мир перестал казаться веселым, а опасности нереальными.

Ильич открыл дверь голый по пояс, в кальсонах с оттянутыми коленками, и физиономией, на которой ясно читалось, что никаких гостей так поздно он не ждет.

— Ильич, — запыхавшись, прошептала Беда, протискиваясь в узкий коридорчик, — в прошлой серии мы тебя спасали, теперь ты нас спасай!

— А, ребята! Так вы кино снимаете! — заорал вдруг Возлюбленный, и заулыбался разбитым ртом.

Ильич с ужасом уставился сначала на его жуткую сине-красную рожу, потом на руки в наручниках. Троцкий молча нащупал на вешалке дубленку, натянул ее прямо на голое тело, поймал босыми ногами ботинки и выкатился из квартиры со словами:

— Вы уж тут без меня поснимайте, а я к Нэльке пошел.

Вот за что я люблю Ильича, так это за то, что он никогда не задает вопросов. И чем подозрительнее ситуация, тем больше он смотрит на нее сквозь пальцы.

* * *

— Дрянь трава, — сказала утром Беда, проснувшись.

Я с трудом въехал в действительность, и обнаружил себя в квартире шефа, на его холостяцком диване. Рядом лежала Беда. Как и я, она была в джинсах. Женька спал на полу. Свет почему-то был включен, и люстра слепила четырьмя роскошными рожками.

Я поискал глазами часы, они висели на стене — роскошные, старинные, с боем. Они совсем не вписывались в холостяцкий быт, даже украшенный джакузи. Большая стрелка не добралась до шести, за окном темень, значит, еще очень рано. Надеюсь, Ильич хорошо устроился у своей Нэльки. Я знаю, там у него есть весь необходимый запас одежды — от носков до рубашек и пиджаков. Вот только день вчера был неявочный. Он бегает к толстой веселой Нэльке по вторникам, четвергам и субботам, а сегодня пятница. Или среда? Или что? Или где? Или как?

Я не я, и натворить такого не мог. Я объявляю «траве» войну. А заодно и всем политикам, которые не видят в ней ничего плохого.

— Дрянь трава, — повторила Беда, — Афганская, наверное.

— Или из Чуйской долины, — вспомнил я ее уроки.

— Да, с бурятской такого не накуролесишь.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил я с надеждой на то, что все, что помню я — неправда и глюк.

— «Ланцер», который ты угнал, разгромленный сарай, здание РОВД, ты, выводящий Женьку, землетряс, паника, погоня и снова ты — с гранатой.

— С гранатой?! — подскочил я.

— Да, — она с силой потерла виски и села. — С гранатой, которую испекла Салима.

— Ребята, вы кто? — с пола жалобно спросил Возлюбленный.

— Учитель и журналист, — вежливо напомнил я.

— Писатель и педагог, — почти согласилась со мною Беда.

Но Женьку это не успокоило.

— Давайте, ребята, я того, обратно в ментовку пойду. Скажу, что не удрал, а эвакуировался!

— Сначала, — сказала Беда, садясь, и натягивая на себя тонкий свитерок, — ты расскажешь все нам.

— Никаких разборок натощак, — приказал я и пошел на кухню обшаривать холодильник. Уже имеем то, что имеем, и глупо придумывать, что делать дальше, на голодный желудок. В холодильнике я обнаружил скучный холостяцкий наборчик: пельмени, кетчуп, пиво, вобла, кофе и пачки презервативов — вот уж не знал, что их тоже хранят в холодильнике.

Пока я варил пельмени, Беда плескалась в душе и отвратительно пела. У нее хватало для этого бодрости духа, у меня же руки тряслись, когда я расставлял тарелки. На кухню приплелся грустный Возлюбленный, понюхал воздух, как голодная собака и тяжело вздохнул.

— Да у него руки в наручниках! — примчалась на кухню Беда. — Чего ж ты молчишь-то? — засмеялась она, и я вздрогнул от этого смеха. Теперь я всегда буду вздрагивать от чужого смеха, и вспоминать про британских политиков.

— Кто вы, ребята? — грустно спросил Женька.

Физиономия у него за прошедшие сутки лучше не стала. Отеки как будто усилились, синяков прибавилось, и правая бровь сильно рассечена, хотя брови у него были в порядке, я помню. Наручники оказались как из «Детского мира» — поддались одному повороту отвертки. Женька не смог сразу действовать руками, так и сидел, держа их за спиной. Свои пельмени он не съел, а всосал, прямо из тарелки без помощи рук. Беда с интересом посмотрела, как он это сделал, и отдала ему свою порцию.

— Ну, рассказывай, — ухмыльнулась она, откидываясь на спинку стула и затягиваясь первой на сегодня сигаретой.

— Может, его в ванну сначала? — спросил я.

— Ванна не убежит, — резюмировала Элка, и как всегда, ее слово оказалось последним. Женька сразу понял, чья дудка тут первая, развернулся своим неуклюжим корпусом к Беде и спросил:

— Вас как зовут?

Беда засмеялась в облаке сигаретного дыма, она, как и я поняла, что Женька по-прежнему пытается выяснить ответ на свой главный вопрос: «Ребята, вы кто?»

— Элла, — сказала она тоном, каким признаются, что на главных ролях.

Женька кивнул своей безобразной башкой и, положив руки-клешни на стол, стал рассказывать.

— Когда Глеб принес ведро с водой, я под печку место в сарае искал. Буржуйка — дрянь, я в подвалах теплее живу, чем он со своею буржуйкой. Я печки-конфетки кладу, потому что печных дел мастер. Только кирпича бы где стыр… достать.

— Глеб с ведром пришел, — не дала ему Беда рассказать, какой он небесполезный человек.

— Да, принес какую-то бутылку и ведро с водой. Говорит, помойся, а то вонючий очень…

— Я так не говорил…

— Да ух ты господи, намекнул только. А я, между прочим, на баню копейку всегда нахожу, хоть и в подвалах проживаю.

— Глеб принес бутылку и…, — Беда опять не позволила рассказать ему о себе симпатичные подробности.

— И сказал: «Сиди тихо с такой рожей, не высовывайся. Ученики — дети, учителя — дамы, испугаются». Сказал, что закроет меня снаружи на замок. Сказал, что мыться нужно из тазика. А куда писать не сказал! Вот, — Беда фыркнула, и мне показалось, что Женька покраснел под своими синяками. — Не сказал! — чуть не плача, повторил Женька.

Я достал из холодильника второй пакет пельменей. Беда посмотрела на меня с отвращением. Большие мужики должны много кушать, но понимают это только сами большие мужики и восточные женщины. Я снова включил печку, чтобы вода закипела.

— Не сказал, — подтвердил я. — Я всегда пользуюсь школьным туалетом. После ремонта там тепло, светло, и не капает. Как-то я не подумал про эту сторону жизни, а ты не напомнил.

— Я постеснялся, — сказал Женька, и Беда опять фыркнула. — Прижало меня сильно. Почки отбиты, скрутило — сил нет. Думаю, в тазик — неудобно, человек там моется все-таки, в ведро помойное под умывальником — вонять будет. В общем, прости, брат, вышел я из сарая.

— Вышел?! — заорал я.

— Вышел, — Женька опустил косматую голову. — Вернее, вылез. Ты же закрыл меня на замок. Окно у тебя выходит не на школу. Там сугроб, елка, забор и снова сугроб. Я окно подергал, не открывается. Тогда я раму выставил, хилая такая рама, одинарная. Думал сначала просто из окна на улицу… того, пописать, но как представил, увидит кто… Вылез я и под елку побежал, за сугроб, никто меня не видел. Уже обратно помчался, а тут — как тряхнет! Алтайские боги продолжают сердиться, — продемонстрировал Женька свою осведомленность и замолчал, уставившись на Беду щелочкой-глазом.