Андрей Никитин - Дороги веков

• Название: Дороги веков
• Автор: Андрей Никитин
• Издательство: Melanar
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2005

…Если в первые годы на берегах Плещеева озера я находил стоянки на песчаных валах древнего берега, возвышающихся на два-четыре метра над озером, то, по мере того как накапливался опыт и возникали новые вопросы, мне все чаще приходилось спускаться в сырую озерную пойму…

Однако самое любопытное ожидало меня на Польце.

Копать это огромное многослойное поселение, где, словно визитные карточки, лежат черепки самых различных культур, отдаленных зачастую сотнями километров друг от друга, было трудно. Трудности возникали оттого, что подстегивали сроки: за лето надо было вскрыть большую площадь, чтобы освободить место для строительства железнодорожной станции, во всем требовалось разобраться сразу, все увидеть, сравнить, взвесить. Нельзя было остановиться, подумать, отложить на следующий сезон, чтобы вернуться с новыми силами и новыми мыслями: Вместе с тем копать было захватывающе интересно. Каждый день открывалось что-то новое — новые соотношения археологических комплексов, новые возможности истолкования прошлого, новые факты, понять которые удавалось порою спустя годы.

То было удивительное лето на берегу еще прозрачной тогда и рыбной реки, под солнцем и соснами, где прошлое переслаивалось настоящим, глубокая древность — современностью. Я рассказал об этом времени в своей книге «Дороги веков» — о том, как мы жили, копали и что находили…

Археология всегда была для меня не «наукой о древностях», как точно переводится это слово, а «наукой о прошлом», причем прошлое включало в себя не только историю человеческого общества, но и историю биосферы в целом… И потому речь здесь пойдет не столько о предметах, найденных при раскопках, сколько о закономерностях, на которые указывает анализ этих предметов; не столько о фактах, сколько о процессах, разворачивающихся на протяжении тысячелетий; не столько о следствиях, сколько о возможных причинах, истоки которых приходится искать иногда за пределами биосферы. А чтобы увидеть все это, понять, какое место в пространстве и времени занимает прошлое, ограниченное тем или иным квадратом раскопа, современный археолог должен уметь преодолевать эти границы, уметь подняться над ними, соединив в своем сознании результаты множества исследований. Вот почему сейчас я пишу не как только писатель или только археолог, а как оба они вместе.

Андрей Леонидович Никитин.

---

Сделал ли он всё, что хотел? Нет, конечно. Он сделал, что мог, а смог он в той или иной степени наложить свой отпечаток на все стороны российской жизни, прикоснуться ко всем её пружинам и винтикам, заменить в конечном счёте весь этот механизм новым, сделанным — худо, бедно ли, — но по своему желанию, смазать его и запустить вперёд на века.

Петра нельзя любить, нельзя ненавидеть. Он как бы вышел из человеческого состояния и перешёл в миф, став иной субстанцией, подлежащей лишь наблюдению и изучению, как некий феномен истории.

Вот и здесь, на берегах Плещеева озера, откуда, по существу, и начался его журавлиный, размашистый шаг, где, несмотря на почти что три столетия, ещё видны его следы, ещё гниют вбитые им в берег сваи, сохнет в музейной духоте растрескавшийся бот «Фортуна» (вот она, удача!) и память местных жителей передаёт изустно слышанные когда-то их предками самодержавные слова по поводу житейских пустяков, его нельзя обойти, забыть, то там, то тут замечая высокую тень, мелькающие длинные руки и скрип ботфортов, от которых несёт свежим дёгтем и ворванью… Как-то никогда не хватало мне времени справиться в старых кунсткамерных бумагах, в дворцовых архивах: а нет ли следа древностей с Плещеева озера? Ведь, судя до всему, Пётр мог знать о том, что на Польце встречаются древние вещи. Вёксу он знал хорошо, ходил по ней в Нерль и на Волгу, а берега её и изгибы русла должен был осматривать перед тем, как приказал спустить в половодье из Плещеева озера два самых больших судна для начала будущей Каспийской флотилии.

Этот красочный и величественный спуск — суда под всеми флагами, с командой, а по берегам с канатами и баграми множество народа, проводящего, протаскивающего петровские корабли через залитые пойменные мысы, — для переславцев был тоже «окном в Европу». А как же? Их озеро, замкнутое холмами, лесами и болотами, выпускающее лишь тонкую извилистую нитку Вёксы, по которой летом не всегда легко спускаются длинные переславские лодки «на три волны», вдруг оказалось, как в давно забытые времена, началом пути по всей матушке Волге, к Астрахани, а там и в Индию.

Насколько детские мечты о далёких восточных странах тревожили душу этого неуёмного человека, связавшего воедино своё увлечение морем, кораблями, водой с теми юношескими порывами, которые ощутил он впервые именно на Плещеевом озере, где строил свой первый флот, видно хотя бы из того, что и тридцать четыре года спустя, задумав так и не состоявшийся Персидский поход, заехав в Переславль, он первым делом осведомился о судьбе своей потешной флотилии. Император хотел взглянуть на сказку своей юности, которую он осуществил за прошедшие годы не один десяток раз. Но галеры и яхты, полузабытые и никому, кроме него, не нужные, гнили на приколе у городских валов на Трубеже. И тогда впервые, как почти всё, что он делал, на обрывке листа был начертан грозный указ переславскому бурграту — первый указ об охране памятников славного прошлого России: «Надлежит вам беречи остатки кораблей, яхт и галеры; а буде опустите: то взыскано будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегших сей указ. Пётр, в Переславле, в 7 день февраля 1722 года».

Он спускал со стапелей корабли, которые могли нести его — и несли! — в любые концы света; он строил города, приступом брал крепости и перекраивал, менял карту мира; он потрясал и укреплял царства; он любил женщин, и ту, что оказалась для него самой сладкой, родила ему кучу дочерей и сына, сделал императрицей, хотя была она всего лишь солдатской потаскушкой. Это он явил миру шестую часть его суши и всю её назвал Россией.

Нам ли, сметающим кистью песок с черепка, следящим по часам за наступлением десятиминутного перерыва, равнять себя с этим гигантом? И нечего здесь сваливать вину на обстоятельства, на происхождение, эпоху, подвернувшегося Лефорта, Бориса Васильевича Голицына, старика Ромодановского, Сашку Меншикова, шведского короля и Чигиринских казаков, — не в них дело, дружок! Каждому из нас судьба отмеривает куда больше того, чего он заслуживает. Но если в мерный сосуд войти может только определённая однажды мера жидкости, то в каждом из нас ежеминутно умирают так и не открытые нами самими миры, когда — по лености ли душевной, по страху или непонятливости — проходим мимо алмазных россыпей жизни, чтобы дрожать от жадности над слюдяными блёстками, играющими на дне ручья.

Так — или примерно так — выдал мне сплеча свою точку зрению на Петра и на все эти, как он назвал их, «неврастенические штучки» мой приятель, главный инженер Купанского торфопредприятия, прибавив, что ему вполне хватает его болтов, гаек и подвижного состава, чтобы не ощущать в себе «комплекс», который мучает всяких археологов, думающих не о деле, а о том, как бы ещё с него, Данилова, содрать хотя бы пару сотен рублей на перевеивание песочка. Вот так. А теперь ему надо ехать, потому что мотовоз уже подошёл, у Талиц их прохода ждёт встречный состав, надо спешить…

И я не мог не признать, что в общем-то он опять прав. Ибо главное не то, что мы думаем, чувствуем, понимаем, а то, что делаем. Это и есть тот момент, когда мы вторгаемся в жизнь. А примет ли она нас, оценит или выбросит за борт — скажут идущие за нами.

33

Из Москвы вернулся Вадим и привёз пополнение. Правда, временное.

Толя — машинист на рефрижераторе, широкоплечий, крепко сбитый русоволосый паренёк, весёлый, компанейский, каким обычно бывает спокойный, сильный человек. У него две недели свободного времени, и приехал он к нам, чтобы размяться на лопате, посмотреть то, чего ещё не видел, половить рыбу и понырять в Плещеевом озере.

Каких только людей не заносит попутный ветер романтики в наши экспедиции! Археологов до последнего времени не так уж и много, почти все друг друга в лицо знаем, а вот участники экспедиций… Студенты не в счёт, тем более студенты-историки. Следом за историками тянется длинная вереница представителей всех областей науки и техники. В археологические экспедиции правдами и неправдами, поскольку спрос здесь намного меньше, чем предложение, пытаются попасть врачи, поэты, учителя, архитекторы, инженеры, биологи, художники, моряки, журналисты, математики, радиотехники и многие другие.

Как-то в одной из экспедиций мне показали доктора математических наук, только что вернувшегося после чтения лекций в ряде зарубежных университетов. Профессор был молод, в тренировочном костюме и сандалетах на босу ногу вполне сходил за третьекурсника, под видом которого, тщательно скрывая своё истинное звание и положение, он весело размахивал лопатой на раскопе в течение полутора месяцев…

И самое, на мой взгляд, замечательное в этом подборе — не разнообразие профессий, а, так сказать, «единообразие» людей: в экспедицию тянутся, как правило, хорошие люди.

34

— Правее! Ещё на шаг! Полшага! Чуток левей… Есть. Так держи!..

Вадим, склонившийся к окуляру теодолита, распрямляется:

— Да что с тобой?!

Одной рукой Толя пытается удержать рейку в строго вертикальном положении, а другой время от времени со всей силы хлопает себя по спине: слепни.

— Заели, дьяволы!

— Крепись, отец, крепись! Ну что такое слепни по сравнению с точностью отсчёта… — начинает Вадим снисходительное поучение, но тут же сам шлёпает себя со всего размаху по плечу. — Вот стервец!

Пока школьники снимают дёрн на новом раскопе возле реки, Вадим с Толей занялись съёмкой той части Польца, которая лежит за разъездными путями. Красные, распаренные, они шагают в одних трусах и кедах по недавней гари, в ожесточении замахиваясь на пикирующих слепней то рейкой, то треногой от теодолита. Вдобавок ко всему Вадим изысканно поносит и себя, и уехавшего Сашу, с которым они до того прокладывали здесь ходы: отметки, как всегда, не совпадают!

— Привет труженикам! — улыбаясь металлической улыбкой, семенит по шпалам Пичужкин. — Никак у меня, старика, хотите хлеб отбивать? Ну как успехи-то ваши? Рыбку ловите?

— Когда как, Владимир Александрович, когда как… То щурёнка заблеснишь, то окунька вытянешь… Вот только язи не берут!

— А вы червей не мочите. Вон слепней сколько!

Толя, во время разговора следивший за подкрадывающимися к нему кровопийцами, исхитрился и прикрыл ладонью сразу двоих.

— Есть уже. Это что же — два язя?

— Как повезёт, как повезёт! Постараться, так можно и трёх вытащить сразу. Сейчас самое время на язей переключаться — самая важная рыба в реке теперь…

К полудню на всём пространстве нового раскопа был снят дёрн. Длинная четырёхметровая траншея протянулась вдоль насыпи к реке, захватив колдобины старой, теперь уже заброшенной дороги. И, просматривая первые находки, я вижу, что мы не только сменили место раскопок, спустившись со второй на первую террасу Вёксы, но и шагнули в другую эпоху — из каменного века в ранний железный век. Как всегда, об этом нас оповестили черепки, лежавшие сразу же под дёрном. Черепки — «визитные карточки» эпох.