Танит Ли - Красны как кровь

• Название: Красны как кровь
• Автор: Танит Ли
• Издательство: Азбука-Классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-439-7

В новой антологии собраны тридцать пять классических и современных историй о вампирах, принадлежащих перу таких известных авторов, как Клайв Баркер, Роберт Блох, Нил Гейман, Тацит Ли, Ким Ньюмен, Кристофер Фаулер, Брайан Ламли и других.

Загадочные, жестокие, аристократичные, сексуальные, бесстрастные, как сама смерть, и способные па самую жгучую страсть, – вампиры уже не первое столетие остаются притягательной и модной темой мировой литературы и кинематографа.

Исторгнутые извечной тьмой или порожденные человеческими суевериями; исчадия зла или жертвы рокового недуга; звероподобные кровопийцы или утонченные ценители алого вина жизни – вампиры обязательно завладеют если не вашей кровью, то неотступным вниманием.

---

– Принцесса, – произнес он, – простите меня, но я должен донести до вас дурные известия.

– Так доноси, – ответила девочка, играя с длинным стеблем сорванного бледного цветка, распускающегося ночью.

– Ваша мачеха, эта проклятая ревнивая ведьма, замыслила погубить вас. Тут ничего не поделаешь, но вы должны бежать из дворца нынче же ночью. Если позволите, я провожу вас в лес. Там найдутся те, кто позаботится о вас, пока вы не сможете вернуться без опаски.

Бьянка взглянула на него – покорно, доверчиво.

– Тогда я пойду с тобой, – сказала она.

И они зашагали по тайной тропе, потом по подземному ходу, потом миновали запутанный фруктовый сад и выбрались на грунтовую дорогу, бегущую между запущенных кустов живой изгороди.

Ночь пульсировала фиолетово-черным, когда они наконец достигли леса. Ветви над головой хлестали друг друга, переплетались, точно морозный узор на окне, а небо тускло просвечивало меж ними, словно синее стекло.

– Я устала, – вздохнула Бьянка. – Можно мне немножко отдохнуть?

– Конечно. Вон на ту полянку ночью приходят поиграть лисы. Смотрите туда – и увидите их.

– Ты такой умный, – заметила Бьянка. – И такой красивый.

Она села на поросшую мхом кочку и принялась глядеть на поляну.

Егерь бесшумно вытащил нож, спрятал его в складках плаща и склонился над девушкой.

– Что вы шепчете? – спросил он сурово, кладя ладонь на ее угольно-черные волосы.

– Всего лишь стишок, которому научила меня мама. Охотник сгреб в кулак ее густые пряди и развернул девушку так, что ее белое горло оказалось перед ним, открытое, готовое для ножа. Но мужчина не ударил, ибо в руке он сжимал сейчас золотистые локоны смеющейся Королевы-Колдуньи, которая, хохоча, обвила его руками.

– Добрый мой, сладкий мой, это была всего лишь проверка. Разве я не ведьма? И разве ты не любишь меня?

Охотник вздрогнул, ибо он любил ее, а она прижалась к нему вплотную, так что, казалось, ее сердце стучит в его собственном теле.

– Отложи нож. Отбрось глупый крест. Нам не нужны эти вещи. Король и на четверть не такой мужчина, как ты.

И егерь повиновался ей, отшвырнув нож И распятие, – они упали далеко, где-то среди корявых корней. Он сжал ее в объятиях, лицо женщины уткнулось в его шею, и боль ее поцелуя стала последним, что почувствовал мужчина в этом мире.

Небо окрасилось угольно-черным. Лес был еще чернее неба. Никакие лисы на поляне не играли. Взошла луна и украсила белым кружевом сучья и пустые глаза егеря. Бьянка утерла рот мертвым цветком.

– Семеро спят, семеро нет, – произнесла Бьянка. – Древо к древу. Кровь к крови. Ты ко мне.

Раздался звук, подобный семи гигантским разрывам, – далеко, за деревьями, за щебеночной дорогой, за фруктовым садом, за подземным ходом. А затем – семь тяжелых шлепков босой ноги. Ближе. И ближе. И ближе.

Гоп, гоп, гоп, гоп. Гоп, гоп, гоп.

Во фруктовом саду – семеро черных, встрепенувшихся. На щебеночной дороге, между кустов живой изгороди – семеро черных, крадущихся. Кусты шуршат, ветки трещат.

Через лес, на поляну – семеро корявых, согбенных, низкорослых существ. Древесно-черная мшистая шерсть, древесно-черные лысые маски. Глаза – сверкающие щели, рты – сырые пещеры. Бороды – лишайник. Пальцы – сучковатые хрящи. Ухмыляются. Падают на колени. Прижимают лица к земле.

– Добро пожаловать, – сказала Бьянка.

Королева-Колдунья стояла перед окном со стеклом цвета разбавленного вина. Но смотрела она в магическое зеркало.

– Зеркало. Кого ты видишь?

– Я вижу вас, госпожа. Я вижу человека в лесу. Он вышел на охоту, но не на оленя. Его глаза открыты, но он мертв. Я вижу все на земле. Кроме одного.

Королева-Колдунья зажала ладонями уши. За окном лежал сад, пустой сад, лишившийся семи черных и корявых карликовых деревьев.

– Бьянка, – выдохнула Королева.

Окна были завешены, и свет не проникал в них. Свет лился из полого сосуда – сноп света, точно копна золотистой пшеницы. Свет горел на четырех мечах – мечах, показывающих на восток и на запад, на юг и на север.

Четыре ветра свистели в покоях, играя серебристо-серой пылью Времени.

Руки Королевы-Колдуньи покачивались подобно трепещущим на ветру листьям, сухие губы Королевы-Колдуньи читали нараспев:

– Pater omnipotens, mittere digneris sanctum Angelum tuum de Infernis.[4]

Свет померк и вспыхнул еще ярче.

Там, меж рукоятей четырех мечей, стоял Ангел Люцифиэль, весь золотой, с укрытым тенью лицом, с раскинутыми, полыхающими за спиной крыльями.

– Ты взывала ко мне, и я знаю твою беду. Желание твое печально. Ты просишь о боли.

– Ты говоришь мне о боли, Владыка Люцифиэль, ты, который претерпел самую мучительную боль на свете.

Боль худшую, чем причиняют гвозди в ступнях и запястьях. Худшую, чем причиняют терновые шипы, и горькая чаша, и острие копья в боку. Тебя призывают для злых целей, но только не я, ведь я понимаю твою истинную природу, сын Божий, брат Сына Божия.

– Значит, ты узнала меня. Я дам тебе то, что ты просишь.

И Люцифиэль (которого называли Сатаной, Царем Мира, и который тем не менее являлся левой рукой, зловещей рукой замыслов Господа) выдернул из Эфира молнию и метнул ее в Королеву-Колдунью.

Молния попала женщине в грудь. Женщина упала.

Сноп света взметнулся и воспламенил золотистые глаза Ангела, и были глаза Ангела ужасны, хоть и лучилось в них сострадание, но тут мечи рассыпались, и Ангел исчез.

Королева-Колдунья тяжело поднялась с пола – не красавица более, но морщинистая, растрепанная, слюнявая старуха.

В самом сердце леса солнце не светило никогда – даже в полдень. В траве мелькали цветы, но бледные, бесцветные. Под черно-зеленой крышей царили вечные густые сумерки, в которых лихорадочно мельтешили мотыльки и бабочки-альбиносы. Стволы деревьев были гладкими, точно стебли водорослей. Летучие мыши порхали днем, летучие мыши и птицы, считавшие себя летучими мышами.

Здесь стоял склеп, поросший мхом. Выброшенные из него кости валялись у корней семи искривленных карликовых деревьев. Или того, что выглядело деревьями. Иногда они шевелились. Иногда во влажных тенях поблескивало что-то вроде глаза или зуба.

В прохладе, даруемой дверью гробницы, сидела Бьянка и расчесывала волосы.

Какое-то движение всколыхнуло плотный полумрак.

Семь деревьев повернули головы.

Из леса вышла старуха – сгорбленная, со склоненной головой, хищная, морщинистая и почти безволосая, словно гриф.

– Ну вот наконец и мы, – прошамкала карга хриплым голосом стервятника.

Она подковыляла ближе, бухнулась на колени и поклонилась, ткнувшись крючковатым носом в торф и блеклые цветы.

Бьянка сидела и смотрела на нее. Старуха поднялась. Во рту ее редким частоколом желтели гнилые зубы.

– Я принесла тебе почтение ведьм и три подарка, – сказала карга.

– Почему ты это сделала?

– Какая торопыга, а ведь всего четырнадцать годков. Почему? Потому что мы боимся тебя. Я принесла подарки, чтобы подлизаться.

Бьянка рассмеялась:

– Покажи.

Старуха сделала пасс в зеленом воздухе. Раз – и в руке у нее оказался затейливый шнурок, сработанный из человеческих волос.

– Вот поясок, который защитит тебя от штучек священников, от креста, и от потира, и от поганой святой воды. В него вплетены локоны девственницы, и женщины не лучшей, чем ей положено быть, и женщины умершей. А вот, – второй пасс – и старуха держит лакированную – синь по зеленому – гребенку, – гребешок из недр морских, русалочья пустяковина, чтобы очаровывать и покорять. Расчеши ею волосы – и океанский запах наполнит ноздри мужчин, ритм приливов и отливов забьет им уши, оглушит и скует точно цепями. И вот, – добавила старуха, – последнее, старый символ греховности, алый фрукт Евы, яблоко красное как кровь. Откуси – и познаешь Грех, коим похвалялся змий, да будет тебе известно. – Старуха сделала третий пасс и выудила из воздуха яблоко. Плод, шнурок и гребень она протянула Бьянке.

Девушка взглянула на семь корявых деревьев.

– Мне нравятся ее подарки, но я не вполне доверяю ей. Лысые маски высунулись из лохматых бород. Глазные щели сверкнули. Сучковатые лапы щелкнули.

– Все равно, – заявила Бьянка, – я позволю ей самой повязать мне поясок и расчесать мои волосы.

Старая карга жеманно повиновалась. Точно жаба, вперевалочку, приблизилась она к Бьянке. Она завязала пояс на ее талии. Она разделила на пряди эбеновые волосы. Зашипели искры – белые от пояска, радужные от гребня.

– А теперь, старуха, откуси кусочек от яблока.

– Какая честь, – кивнула ведьма, – ох и покичусь же я, рассказывая моим сестрам, как разделила сей плод с тобой.

И старая карга впилась кривыми зубами в яблоко, шумно чавкая, отгрызла кусок и проглотила, облизываясь.

Тогда Бьянка взяла яблоко и тоже откусила.

Откусила, закричала – и задохнулась, подавившись.

Прыжком вскочила она на ноги. Волосы взметнулись над ней подобно грозовой туче. Лицо стало синим, затем серым, затем вновь белым. Она упала в мертвенно-бледные цветы и осталась лежать – не шевелясь, не дыша.