Хосе Ривера - Пучина

• Название: Пучина
• Автор: Хосе Ривера
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

---

— Сеньор Баррера, — прервал я его, — я никогда не предполагал, что на Вичаде существуют такие крупные предприятия, как ваше.

— Не мое оно, не мое! Я скромный служащий, которому платят две тысячи фунтов в год, не считая представительских расходов.

Он нагло впился в меня льстивыми глазами, затем вытер лицо шелковым платком, погладил узел галстука и распрощался, несколько раз попросив передать отсутствующим мужчинам привет и его возмущение налетом грабителей; Он рассчитывал, по его словам, скоро приехать опять, чтобы извиниться лично.

Грисельда проводила его до речки и задержалась там дольше, чем требует простое прощанье.

— Откуда появился этот тип? — напустился я на Алисию, когда мы остались одни.

— Он приехал на лошади тем берегом, и Грисельда перевезла его в лодке.

— Ты была раньше знакома с ним?

— Нет.

— Он нравится тебе?

— Нет.

— Ты принимаешь от него эти духи?

— Нет.

— Отлично! Отлично!

И, выхватив флакон из кармана ее передника, я с яростью бросил его о камни прямо к ногам возвращавшейся Грисельды.

— Вы с ума сошли! Вы с ума сошли!

Алисия, обиженная и недоумевающая, открыла машину и принялась шить. Временами слышались только жужжанье колеса и болтовня попугая на жердочке.

Грисельда, понимая, что не следует оставлять нас одних, сказала, лукаво улыбаясь:

— Этот Баррера, если ему что взбредет в голову, обязательно добьется своего. Теперь ему загорелось раздобыть изумруды, и он глаз не сводит с моих серег. Он готов вырвать их у меня из ушей!

— Как бы он не унес их вместе с хозяйкой, — добавил я, громко рассмеявшись. И я ушел в корраль, не слушая взволнованно кричавшую мне вслед Грисельду:

— Очень хорошо, что уходите. Все равно вы не правы.

Забравшись на изгородь, я дал волю своей злобе. Солнце палило нестерпимо. Вдруг вдали, над пальмовой рощей, я заметил густую колеблющуюся тучу пыли и вскоре на фоне леса разглядел силуэт всадника, который скакал во весь опор по степи, изгибаясь в седле и размахивая арканом. Пампа гудела от конского топота. Через некоторое время на равнину выехали другие всадники, а затем я разглядел табун, от которого то и дело отбегали молодые кобылицы, игриво брыкаясь и становясь на дыбы. Я уже явственно различал голоса всадников, просивших открыть ворота, и не успел я снять засов, как табун с громким фырканьем и ржаньем устремился в корраль.

Франко, дон Рафаэль и мулат Корреа соскочили с храпящих взмыленных коней, которые остановились у изгороди и принялись тереться об нее головами.

— Что же вы не взяли меня с собой?

— Кто встает с зарей, причащается дважды. Еще успеете научиться бросать аркан.

Пока мужчины запирали ворота загонов, закладывая их толстыми жердями, прибежали Алисия и Грисельда. Они принялись разглядывать через просветы частокола шумный табун, сбившийся у ограды корраля. Алисия, держа в руках шитье, вслух выражала свой восторг лошадьми, их лоснящимися боками, развевающимися по ветру гривами и звонким цокотом копыт. «Это моя! Нет, эта — всех красивей! Смотрите, как она встает на дыбы!» Кони дико ржали, порывисто дыша и вздымая пыль. Казалось, самый воздух был насыщен радостью жизни и ощущением грубой силы.

Корреа был счастлив.

— Поймали голубчика! Вон этого черного, гривастого с белыми бабками. И на него нашлась управа; лучше бы ему не родиться. Все мулаты боятся его, как огня, а вот посмотрите, сбросит он сына моей матери?

— Что ты собираешься делать, проклятый? — проворчала старуха. — Это тебе не мать, а лошадь.

Воодушевленный нашим вниманием, мулат заявил, обращаясь к Алисии:

— Эту затею я посвящаю вам. Как позавтракаете, так я и двинусь.

Почувствовав запах пролитых на землю духов, он сказал, раздувая ноздри:

— А... Женщиной пахнет, женщиной пахнет!

Сам мулат отказался от завтрака. Он сунул в рот горсть печеных бананов, оторвал кусок мяса и промочил глотку крепким кофе. Затем под ворчанье Себастьяны он вышел во двор с седлом на плече.

Мы тоже поспешили с завтраком: новизна предстоящего зрелища волновала нас. Алисия мысленно молилась за Антонио.

— Хозяева, — плакала старуха, — не дайте этому зверю убить моего курчавого.

Мы достали сыромятные ремни и короткие путы из крепкого сизалевого каната.

Жеребец увертывался от аркана, прячась среди метавшегося по карралю табуна. Франко приказал открыть ворота соседнего загона и отделить кобыл. Когда конь остался один, он бросился к изгороди, но мулат накинул на него аркан. Жеребец делал отчаянные прыжки, стараясь сбросить с опозоренной шеи петлю. Он задыхался, гневно храпел, всхлипывал, пока в изнеможении не рухнул на землю вверх копытами.

Франко сел на повергнутого коня и, схватив за уши, оттянул его гордую голову назад, а мулат надел путы и подвязал к репице хвоста веревку. Так они усмиряли его и, вместо того чтобы вести под уздцы, тянули за хвост, пока несчастный конь, упиравшийся в землю, не оказался за пределами корраля. Там на него надели шоры, и седло впервые сжало бока непокорного скакуна.

Из корраля тем временем выпустили беспокойный косяк кобылиц, и они с громким ржаньем разбежались по степи; жеребец, обернувшись к равнине, пугливо и злобно дрожал.

Когда с коня снимали путы, всадник крикнул:

— Мама, дай ладанку!

Франко и дон Рафаэль велели оседлать лошадей и для себя, но мулат попросил пока не мешать ему.

— Поезжайте следом, и если конь вздумает упасть на спину, накиньте на него аркан, чтобы он не придавил меня.

Себастьяна завопила. Антонио надел ладанку на шею, перекрестился и быстрым движением сорвал с коня шоры.

Ни дикий мул, в ужасе старающийся сбросить с себя впившегося ему в затылок ягуара, ни яростно ревущий бык, кружащийся по арене с воткнутыми в хребет бандерильями, ни морская корова, почувствовавшая гарпун, не проявили бы той ярости, с какой жеребец ощутил первый удар хлыста. Он рванулся с диким ржанием, сотрясая землю ударами своих копыт; мы с замиранием сердца, следили за Корреа, а Фидель и дон Рафо не отставали от него, размахивая плащами. Конь, с приросшим к седлу всадником, то отчаянно брыкаясь, то поднимаясь на дыбы, описывал большие круги, а потом, подобно кентавру, вихрем унесся в степь, и мы едва могли различить вдалеке белую рубаху мулата.

Всадники вернулись к вечеру. Пальмы приветствовали их, качая кронами.

Жеребец пришел разбитым, взмыленным, покорным, не чувствуя ни хлыста, ни шпор. Не пользуясь шорами, его расседлали, стреножили, и он неподвижно замер у раскрытых ворот корраля.

Мы радостно обнимали Корреа.

— Что вы скажете о моем увальне? — гордо повторяла Себастьяна.

— Я ему всем обязан, — произнес Франко, обращаясь ко мне. — Это его выдумка — устроить для нас лучшее развлечение в Касанаре. Мы как раз в эти дни загоняли лошадей Субьеты и поймали этого жеребца. Он был мой, а теперь он ваш. Как его объезжали, вы видели сами.

Ночью, при свете полной луны, король пампы, опозоренный и обессиленный, жалобным ржаньем простился со своим могуществом.

Признаюсь, к стыду своему, что на этой неделе я поступил дурно. Я начал ухаживать за Грисельдой и имел скандальный успех.

В те дни, когда Алисию трясла лихорадка, я был как нельзя более нежен и внимателен к ней, но теперь, спрашивая свою совесть, я понимаю, что мне доставляло не меньшее удовольствие встречаться с хозяйкой, ухаживая за больной, чем заботиться об Алисии.

Раз Грисельда проходила мимо моего гамака, и я, заигрывая, схватил ее за передник. Она замахнулась на меня, словно собираясь дать мне пощечину, но, убедившись, что Алисия спит, принялась щекотать меня:

— Бесстыдник, я знала, что нравлюсь тебе.

Грисельда наклонилась к моей груди. Серьги, свесившись вперед, ударились о ее щеки.

— Это те самые изумруды, которых добивается Баррера?

— Да, но я отдам их тебе.

— А как мне их снять?

— Вот так, — ответила она, укусив меня за ухо, и убежала, давясь от смеха. Но через несколько минут вернулась, приложив палец к губам.

— Только, чтобы муж не знал. И твоя жена тоже.

Однако честность охладила мою кровь, и я с рыцарской стойкостью прогнал искушение. Как мог я, бежавший от всех соблазнов, обесчестить друга, соблазнив его жену, которая была для меня всего лишь женщиной, самой обыкновенной женщиной? Но в первую очередь мое решение было продиктовано сознанием, что Алисия обходилась со мной теперь уже не просто с безразличием, а с плохо скрываемой пренебрежительностью. С тех пор я вновь почувствовал себя влюбленным в нее и начал ее идеализировать.

Мне казалось теперь, что раньше я был близорук и видел свою подругу совсем не такой, как она есть. Верно, она не красавица, но, когда она проходит мимо мужчин, они улыбаются ей. Меня пленяло в ней больше всего очарование ее грустного, почти презрительного взгляда и приобретенная, ценою несчастья, печальная задумчивость. В ее застенчивых устах голос приобретал воркующую мягкость, красноречивую выразительность, а длинные ресницы резко оттеняли ее похожие на темный миндаль глаза. Солнце окрасило ее лицо легким загаром, и родинки на щеках стали менее заметны. Слегка пополневшая, она все же казалась мне выше ростом.