Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу

• Название: Сенсация по заказу
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Полицейский детектив

В зените славы и на пороге нового открытия кончает жизнь самоубийством выдающийся биофизик. Нелепая и немыслимая смерть для деятельного и жизнелюбивого человека! Друзья не верят в его добровольный уход из жизни и настаивают на возобновлении расследования по этому делу. А. Б. Турецкому приходится погрузиться в заповедный мир большой науки, в котором царят поистине шекспировские страсти и который легко совмещает гениев и злодейства.

---

Ответ. Женщины у него не было, вот беда. Вопрос. Что вы имеете в виду? Его бросила женщина?

Ответ. Да какое там?! Вообще бабы не было — я ж говорю. Сколько мы здесь живем, считай, уже полтора года, как переехали, ни одной юбки я с ним не видел. Это кого хочешь доконает. А ведь он в нормальных кондициях был. Здоровый, в сущности, мужик. Одногодок мой.

Вопрос. Ошибаетесь. Белов был старше вас на четыре года.

Ответ. Правда, что ли? А как выглядел… Так, может, без баб и лучше?

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СЛЕДОВАТЕЛЕМ СМАГИНЫМ СВИДЕТЕЛЯ МАЙЗЕЛЯ:

Вопрос. Когда вы последний раз видели Белова? Ответ. Позавчера.

Вопрос. То есть больше чем за сутки до его гибели?

Ответ. А во сколько он… умер? Будьте любезны, сообщите мне время.

Вопрос. Отвечайте по существу вопроса. Когда вы последний раз видели Белова по отношению к тому моменту, когда вместе с Колывановым обнаружили его труп?

Ответ. Действительно, выходит, больше чем за сутки. Сегодня — понедельник. В воскресенье мы не виделись. Но в субботу разговаривали. Сначала по телефону, а потом встретились в Лаборатории. У нас не разрешена одна техническая проблема, и я предложил Антону Феликсовичу посмотреть вариант моего решения.

Вопрос. И в воскресенье не виделись?

Ответ. Нет. Я же сказал, что нет. Молодой человек, зачем вы переспрашиваете то, что уже зафиксировано?

Вопрос. И по телефону вы с Беловым тоже не разговаривали?

Ответ. Постойте-ка… Нет, я же был с внуком на рыбалке, какой телефон? Я не беру с собой телефон на рыбалку. Это все знают и могут подтвердить.

Вопрос. Извините, а кто — все?

Ответ. Ну… наши сотрудники.

Вопрос. Сотрудники лаборатории, в которой вы работали вместе с Беловым?

Ответ. Да.

Вопрос. Как вы думаете, отчего Белов покончил с собой?

Ответ (пауза). Это… такая трагедия… Я не знаю, что вам сказать. Мне нечего ответить на этот вопрос.

Вопрос. Вы подозреваете кого-нибудь в причастности к гибели Антона Феликсовича Белова? Ответ. Его убили?!

Вопрос. Следствие разберется. Отвечайте на заданный вопрос.

Ответ. К сожалению, мне нечего сказать.

Вопрос. У Белова были враги?

Ответ. Смотря что вы под этим понимаете. В научной сфере — да. Но скорее, тогда не враги, а противники. Для большого ученого, теории которого активно обсуждаются, это в порядке вещей. Но я не думаю… Да нет! Просто не представляю себе, чтобы кто-то мог пойти на такой шаг… нет, это просто немыслимо. Это заслуженные ученые, кандидаты и доктора наук, академики.

Вопрос. Не хотите ли вы сделать какое-либо специальное заявление следствию? Ответ. Я? Нет.

На этом месте допрос заканчивался, и на этом же месте Турецкий задумался. Почему Смагин задал Май-зелю такой вопрос? Такой формальный и такой серьезный? Видимо, у него были основания, ведь все прочие вопросы и Колыванову, и Майзелю он задавал очень по делу, за исключением отдельных мелких промахов. Толковый парень, Турецкий в нем не ошибся. А какие могли быть основания? Майзель вел себя так, что дал повод заподозрить в знании дополнительных обстоятельств дела? Выражение лица? Интонация? Или Смагин что-то заметил? Или просто интуиция?

Может быть, Смагин рассуждал так. Колыванов свидетельствовал, что покойный Белов был с головой погружен в работу. Значит, кому же больше знать о его жизни, как не коллеге, который к тому же обнаружил тело Белова — пришел к нему домой. Вполне может быть…

Турецкий прочитал также допросы профессора Колдина и научного сотрудника Лаборатории Ляпина, но тут информации было еще меньше, чем у Майзеля, который хоть тело-то нашел.

Колдин заявил, что не верит в естественную смерть своего шефа, но ничем подкреплять это высказывание не стал. Ну с ним еще предстояло встретиться. Ляпин вообще был ни рыба ни мясо.

Еще допрошены были две женщины-лаборантки и сторож. Сторож в момент убийства спал в Лаборатории, а обе лаборантки находились в Москве, ездили оформлять документы на какое-то оборудование. Сказать всем троим оказалось нечего. Сторож даже не знал, как Белова звать по имени-отчеству, а лаборантки, похоже, пребывали в состоянии, близком к шоку, и отвечали односложно. Никого не подозревали и ни о чем не догадывались.

Турецкий прочитал заключение баллистиков. Потом медицинское заключение. Потом отдельное мнение медика Кондрашова. Это был ординатор местной больницы с большим стажем, которого лемежская милиция регулярно привлекала для экспертных показаний (об этом была приписка Смагина, а инициатива — оперуполномоченного старшего лейтенанта Ананко). Кондратов был согласен с экспертом-криминалистом, который ссылался на патологоанатома. Кондрашов вполне однозначно полагал самоубийство.

Итак, три профессиональных в медицинском плане человека квалифицировали суицид. Турецкий мысленно поставил галочку в этом месте.

Еще были протоколы с показаниями трех соседей (Лебедюк К. К., Самосин Н. В., Захарова К. А.), которые ничего не видели и не слышали, а о Белове отзывались исключительно положительно — в том смысле, что дома он толком и не бывал, а когда бывал, то обычно его было не слышно и не видно (в отличие, кстати, от Колыванова — на это особо указали Лебедюк и Захарова).

Ну и в довершение всего — рапорт опера, старлея Ананко. Тут информации было вообще ноль целых ноль десятых, потому она вся перекрывалась тем, что уже рассказал следователь Смагин, и тем, что прочитал Турецкий в других показаниях. Хотя с опером стоило побеседовать лично, оперы бумагу не любят, но ушки у них на макушке и глаза где надо.

…

ДНЕВНИК БЕЛОВА

«…Сегодня в Лаборатории мы закончили важную часть работы. К-р! Принесет ли он пользу? Пользу в моем понимании этого слова…

Бог есть любовь? Возможно. Безусловно то, что человек жаждет любви и жаждет быть любимым. Человек в познании мира всегда шел двояко. Желание сохранить чувство любви в любой ситуации рождало понимание высших законов. Оно рождало пророков и мессий. Заповеди, оставленные ими, их информационное поле сохранялось века и тысячелетия, оплодотворяя культуру народов и цивилизаций. Следование этим заповедям, духовные практики, оставленные великими, рождали поколения духовных лидеров, без которых любое государство постепенно вырождалось. С их помощью формировались общечеловеческие мораль и этика, идеология, правовые нормы. Все это рождало общественные и точные науки. Любому экономическому укладу предшествуют глубинные теоретические концепции. Одновременно познание шло через накопление опыта. Классификация явлений окружающего мира, сравнение, анализ, эксперименты и опыты вели к развитию способностей, интеллекта. И те, кто не ограничился этим, шли дальше: к духовным целям и принципам.

Религия рождала науку. Наука создавала системное понимание мира. И затем, по мере развития, все более тяготела к религии, что в конечном счете приведет к их объединению в рамках нового мировосприятия, где они будут не исключать, а дополнять и взаимно обогащать друг друга. И такое познание было свойственно любому процессу развития!

Итак, очередной этап пройден. В такие минуты я часто вспоминаю, что мой отец был врачом. У него была любимая фраза: «Люди славили мудреца за его любовь к ним, однако, если бы они не сказали об этом, мудрец так и не узнал бы, что любит их». Уж не знаю, откуда он ее выудил, только повторял бессчетное количество раз. Отец лечил так, как мало кому удавалось. Впрочем, он говорил на старый манер: врачевал. По своему духу и темпераменту он, конечно, гораздо больше был ученым, нежели врачом. Отец всегда оставался самим собою, и его никогда не покидала тяжесть ответственности — она была для него тем же, что для наших тел — земное тяготение, которое заставляет мускулы совершать усилия, постоянно напрягаться, преодолевать тяжесть тела, но без которого жизнь была бы немыслимой.

Хорошо помню, как я ушел со второго курса физмата и занялся биологией. (Отец уже умер и не знал об этом.) Это новое решение, принятое с такой же головокружительной быстротой, с какой я принимал предыдущие, было попыткой проникнуть в смысл основных ценностей жизни и хоть немного искупить свою вину перед отцом, — попыткой запальчивой и наивной, поскольку я не имел понятия о том, что, собственно, такое профессия врача. Но хотел приблизиться к ней! Оправдать меня может лишь то, что я окончил факультет и в то же время не оставил главной своей цели…