Питер Акройд - Повесть о Платоне

• Название: Повесть о Платоне
• Автор: Питер Акройд
• Жанр: Современная проза

В «Повести о Платоне» Акройд предлагает нам перенестись в будущее — в 3700 год нашей эры. Однако он остается верен прежним своим темам. Это связь между прошлым, настоящим и будущим. Это поиски человеком своего скрытого «я». И наконец, это Лондон, древний и молодой город, ставший полноправным героем многих книг писателя.

---

Эта история во многих отношениях горька и печальна, но нет причин сомневаться в том, что она в целом правдива. Хотя некоторые детали еще нуждаются в проверке и уточнении, существование Аида и горы Олимп, как и созвездия Лиры, уже доказано. Несчастливая судьба Орфея, таким образом, представляет собой центральный и подлинный факт древней истории. Вы можете теперь войти в демонстрационный зал и осмотреть воссозданного там пса о трех головах, а затем я отдам краткую дань второй эпохе нашей земли.

17

Эпоха Апостолов была эпохой страданий и плача, когда сама земля считалась источником зла и все жившие на ней были осуждены как грешники. Боги покинули ее, и люди верили, что природный мир осквернил свое духовное наследие предательством. Апостолы распространяли доктрину, согласно которой человеческий род в прошлом совершил некий ужасный проступок, суть которого неизвестна и который может быть искуплен лишь молитвами и покаянием; вскоре боль стала цениться ради нее самой. Апостолы утверждали также, что многообразные боги теперь соединились в одно божество, которое прячется в облаке или, реже, в ослепительном свете. Этот бог, согласно заявлениям апостолов, уже обрек часть своих творений на вечную муку в области, называемой «адом»; ее местоположение пока не установлено, но мы считаем, что она находится где-то недалеко от Аида. В чем, однако, мы уверены — это в том, что религия апостолов воистину была религией крови и страданий. Вот почему в ту стародавнюю пору ангелы посещали землю лишь изредка, а если все же наведывались, то совсем ненадолго, ибо, как сообщил нам сам Гавриил, на разумную беседу рассчитывать не приходилось.

Причины последующего краха религии в точности нам неизвестны, хотя можно предположить, что она оказалась подорвана определенными внутренними противоречиями. Утверждая, к примеру, такие ценности, как сочувствие и сострадание, она преследовала тех, кто не соглашался с ее верховенством; она возвеличивала всемогущее божество, настаивая при этом, что всякая личность свободно выбирает спасительный или гибельный путь. Эти парадоксы держались много веков, но в конце концов вера рухнула, уступив место иным, на вид более складным и правдоподобным, объяснениям, дававшимся в эпоху Крота.

18

Платон. Я ощущал такой восторг, что мог говорить без запинки.

Душа. Как я сказала перед тем, как ты перебил меня, ты обрел голос.

Платон. И горожанам этот голос понравился. Я словно бы защищаю их, защищая при этом себя. Пока я изучаю и истолковываю прошлое, они могут о нем не беспокоиться. Я дарую им убежденность, и этого достаточно.

Душа. Но они слушают очень внимательно.

Платон. И смеются.

Душа. Нет. Ты их неправильно понял. Этот смех — всего-навсего восхищение твоим ораторским даром. Помнишь, как ты рассказывал о последних днях эпохи Крота? Это было великолепно.

19

Века, которыми завершилась эпоха Крота, являют нам, возможно, самые величественные и ужасные сцены во всей земной истории. Кому под силу, к примеру, верно отобразить отчаяние, которым был преисполнен культ паутин и сетей, распространившийся среди людей в те последние годы? Они носили эти мрачные одеяния словно бы в знак благоговения и вместе с тем рабства, как будто пытаясь скрыть с их помощью свою собственную тьму. Легковерные, подобно их предкам, они внушили себе новое суеверие, суеверие прогресса, но в крайности своего состояния не ведали, куда ведет их этот прогресс, если вообще ведет куда-либо. Ничто, впрочем, не могло подготовить их к ужасу конца.

Священники той поры утратили визионерские качества и сделались простыми техниками; их познания были столь ограниченными, что главным их делом были преобразования цифр и чисел в материальном мире. Одна из групп в составе этой священнической касты была обучена обозревать небеса (в старинных текстах люди эти назывались астрономадами или астронумераторами) для того, чтобы поддерживать повсеместную уверенность в регулярности и предсказуемости движения светил. Именно это, как мы считаем, называлось наукой. Однако вдруг настал момент, когда один из наблюдателей заметил, что отдельные слабые области света каким-то образом исчезли. Другой наблюдатель, находившийся в другом районе земли, заметил пропажу некоторых иных отдаленных источников излучения. В страшной тревоге астронумераторы сошлись и стали совещаться; они пришли к выводу, что эти звезды и туманности исчезли просто потому, что на них никто не смотрел. Испытывая растущее отчаяние, техники принялись изучать свои карты и модели, чтобы составить список небесных объектов, которые не находились под непрерывным наблюдением. Эти объекты, конечно, тоже исчезли. Вожди эпохи Крота внезапно оказались перед фактом: элементы их вселенной переставали существовать, если не были предметом активных поисков или изучения. При жизни одного поколения сформировалась вера в то, что ночное небо со всеми его свойствами и характеристиками сотворено человеческим восприятием.

Все галактики и созвездия стали объектами постоянного внимания, как будто еще можно было поддерживать существование этой вселенной согласованным усилием воли. Но поздно. Техников охватило сомнение. Потом постепенно, сектор за сектором, погасли все звезды. Начавшись, процесс не мог быть остановлен; с одного затмившегося участка мрак растекался по всему ночному небу. Поскольку астрономады теперь считали себя ответственными за то, что они обозревали, они заметались, неспособные определять направление обзора хоть с какой-то уверенностью. И тьма распространялась.

Населению об этих событиях поначалу не сообщали, и люди не заметили отсутствия нескольких отдаленных звезд. Но когда медленно начали исчезать самые заметные фигуры ночного неба, возник великий, всепоглощающий страх. Иные заговорили о том, что надо молиться. Молиться? Но кому, чему? Люди давным-давно отказались от всякой идеи божества, находящегося внутри них или же внешнего по отношению к ним. Кто способен воссоздать те сцены ярости и отчаяния, что разыгрались, когда смысл восьмисотлетних деяний эпохи Крота стал наконец проясняться? Гнев людей поначалу обратился на священников, которые, как людям теперь казалось, всегда обманывали их и манипулировали ими; они обрушились с проклятиями на творцов разума, абстрактных суждений и подступающей тьмы. Но служители науки сами были в ужасе и замешательстве от разворачивавшихся над их головами событий. Они не понимали раньше и не поняли теперь, что вся их деятельность была магией, что их вселенная была эманацией человеческого сознания. А потом… потом вдруг померкло солнце.

Последовавший за этим период страха и злобы описан во многих хрониках. Люди эпохи Крота не видели, не могли видеть света в самих себе, и они яростно ополчились на темную и ложную действительность, которая была воздвигнута вокруг них. Иные дивились тому, что все еще живут, все еще дышат; но в большинстве своем те, что населяли эту гиблую цивилизацию, дали волю охватившей их жажде насилия и разрушения. Вначале они обратились против механизмов и тех, кто ими управлял, и, как сообщают наши историки, принялись жечь машины. В этом великом пожаре сгорели сети и паутины, служившие священным облачением для тогдашнего суеверного культа; люди разбили все экраны и световые знаки, посредством которых этот культ был организован. Потеряв контроль над своей вселенной, они вместе с ним утратили и веру в сотворившую ее цивилизацию. В ночи, которая окутала их мир, словно саваном, их вычислительные орудия, их средства связи и передвижения — все это теперь показалось им ненужным и бессмысленным. И они со всем этим разделались — уничтожили, сожгли дотла. И лишь тогда, среди изнеможения и безмолвного отчаяния, которыми был отмечен конец эпохи Крота, начал распространяться благодетельный человеческий свет.

Вскоре после великого пожара, когда пламя сошло на нет, возникло приглушенное, смутное, сумеречное свечение; его источником казалась сама земля, и, обволакивая людей, свет набирал силу. Наконец воцарился ясный день, и не было больше ночного неба, которое так долго обманывало людей и властвовало над ними; они возрадовались было, но затем испугались, увидев, что сияние исходит также и от них самих. Этот момент мы с достаточной определенностью можем считать началом эпохи Чаромудрия.

20

Платон. Я внушил горожанам такую убежденность, что никакого желания проверять услышанное у них не возникло. И я сам был убежден. Не ошибался ли?

Душа. Не могу сказать.

Платон. Что, если прошлое — сплошная выдумка или легенда?

Душа. Непохоже.

Платон. Позволь мне тогда спросить иначе. Что, если мое толкование книг ошибочно?