Петр Знаменский - Руководство по истории Русской Церкви

• Название: Руководство по истории Русской Церкви
• Автор: Петр Знаменский
• Жанр: Религия
• Год: 1870

Профессор Петр Васильевич Знаменский (27.03.1836-02.05.1917) бесспорно принадлежит к числу выдающихся представителей российской церковно-исторической науки 2-й половины XIX, начала XX столетий.

Всю свою долгую жизнь П. В. Знаменский выступал против изолированности богословской науки и церковного учительства вообще от движения науки светской и от явлений мирской жизни. В своих трудах он поддерживал богословское направление, которое «стремилось объять всю человеческую жизнь, научить людей находить Христа не в одном отрешении от мира и действительной жизни, а во всех, даже самых темных углах самой этой жизни оставаться истинными христианами среди самого мира, со всею ее обыденной суетою и дрязгами»

Эта книга безусловно является главным сочинением Знаменского, принесшим ему широкую известность. «Меткие характеристики, живописные очерки, художественность изложения, — писала «Богословская энциклопедия», — делают «Руководство» хорошей книгой для чтения вообще».

---

В религиозной жизни самих русских Максим выступил на борьбу против множества суеверий и апокрифов. Сюда относятся: его послание о посте в понедельник, разбор сказания об Иуде, обличение на сказание Афродитиана Перса о рождестве Христовом, против глаголющих — «Христа во священство поставили», к глаголющим, «яко всю светлую седмицу солнце не зайде», против веры, что «погребения ради убитаго и утопленнаго бывают стужи», о рукописании, которое будто бы Адам дал дьяволу. Максим разобрал так же Луцидариус и решил, что это не Луцидарий, а Тенебрарий, которого нужно избегать, как гангрены. Его сильно возмущало распространение в России знакомых ему еще по Италии астрологических суеверий. В полемике против астрологии он преимущественно опровергал Николая Немчина, который увлек ею дьяка великого князя Мисюря Мунехина, боярина Карпова и еще какого-то игумена. В астрологических бреднях Николая Немчина нашло себе отголосок знакомое нам ожидание скорой кончины мира, не пропавшее и после 1492 года. Распространилось мнение, которое высказывается в летописях и в посланиях псковского елеазаровского монаха Филофея к великому князю Василию и дьяку Мунехину, что Москва есть последнее апокалипсическое царство, третий Рим, а четвертому уже не быть. Николай Немчин писал Мунехину, что в 1524 году будет странам и царствам, обычаям и достоинствам, скотам, белугам морским и всем земнородным несомненное изменение. В своих сочинениях о звездочетной прелести Максим излагал историю астрологии, описывал увлечение ею в Италии, рассказывал случаи, где ее предсказания оказались ложными, и противополагал ей православное учение о промысле Божием и о свободе человека. В разных сочинениях он обличал и другие суеверия, веру во встречи, колдовство и т. п., указывал и средство освободиться от них — образование через сближение с просвещенными народами запада; но при этом предостерегал русских людей от схоластической философии и от тогдашнего крайнего увлечения запада классической мудростью. На науку он смотрел исключительно с религиозной точки зрения, как на служительницу веры, и в образец научных исследований ставил творения Иоанна Дамаскина.

Во многих сочинениях Максим касался и нравственных нестроений русского общества. Он обличал современные ему распри, придворные смуты, неправый суд, притеснения сильными слабых, пьянство, разврат и прочее. Будучи поражен противоречием между внешней набожностью и нравственной жизнью русского народа, он выставлял эту черту общественной религиозности с особенной резкостью, например в «Сказании живущим во гресех неотступно, а каноны всякими и молитвами молящимся по вся дни, чающим спасение получити», и в «Словесах от лица Пресвятыя Богородицы к лихоимцам и скверным и всякия злобы исполненным, а каноны всякими различными песньми угождати чающим», обличал тех, которые не ели мяса в понедельник, а по целым дням пьянствовали, соблюдали посты — и терзали бедных подручников. Замечательно его слово по поводу большого пожара в Твери «О том, какия речи рекл бы к Содетелю всех епископ тверский, сожжену бывшу соборному храму и всему дому его, и како отвещает ему Господь». Епископ Акакий в этом слове представлен жалующимся, за что пришел на него гнев Божий, когда он со своей стороны совершал все дела благочестия; Господь отвечает на это, что люди всего более прогневляют Его своим фарисейством, предлагая Ему доброгласных пений и колоколов шум, многоценное икон украшение, мир благоухание, златые венцы, и в то же время не милуя нищих и сирот, не отставая от неправд и лихв, пьянства, языческих обычаев и пр. Подобные обличения должны были сильно задевать патриотическое чувство русских и вооружать их против смелого пришельца, тем более, что немногие могли и понимать настоящий смысл этих обличений, а скорее видели в них нечто вроде стригольничества или жидовства. В «Слове к хотящим оставляти жены своя без вины и идти в иноческое житие» он обратил внимание на обрядовый взгляд своих современников на монашество и доказывал, что, с одной стороны, можно исполнять заповеди Божий и в белеческом чине, а с другой — можно оставаться мирянином и в черных ризах.

Участие Максима в споре иосифлян с их противниками.

В споре иосифлян с их противниками Максим с самого же начала встал на сторону белозерских иноков. Он близко сошелся с главным борцом против иосифлян, Вассианом, и пустился заодно с ним обличать монахов-стяжателей. В своем «Стязании о известном иноческом жительстве» он изложил свои мысли о монастырских вотчинах в форме спора Актимона с Филоктимоном. В речах Актимона он описал здесь жалкое положение монастырских крестьян, их скудость и нищету, платимые ими высокие росты и тяжкие оброки, и в параллель с этим — роскошную жизнь самих монахов. Сбитый в стязании на всех пунктах, Филоктимон прибегает к обычному оправданию иосифлян, что вотчинное владение монастырей нисколько не нарушает монашеской нестяжательности, потому что в монастырях все богатство общее, а не частных лиц. Актимон резко замечает на это, что так можно оправдаться и разбойникам, если они грабят не для себя каждый, а в пользу всей шайки. Те же мысли Максим развил в «Слове душеполезном зело внимающим ему» и в «Повести страшной о совершенном иноческом жительстве». В последней он выставляет в пример русским инокам картезианских монахов запада; вся повесть написана очень горячо; Максим доходит в ней даже до проклятий монахам-вотчинникам. Проклятия эти врагами его были отнесены к русским чудотворцам, которые владели селами. Своими речами против монастырских вотчин Максим, разумеется, сильно раздражал против себя всех иосифлян, а это не могло пройти даром для инока пришельца, как проходило до поры до времени князю-иноку Вассиану. К большему для него несчастию, после свержения благоволившего к нему митрополита Варлаама митрополитом сделался ревностный иосифлянин Даниил. Кроме того, иосифляне были сильны при дворе — это обстоятельство давало обличениям против них весьма опасный политический смысл, тем более, что Максим был скоро втянут и в политические вопросы. В своих сочинениях он, например, резко обличал неправды, лихоимство и жестокости властей, говорил, что такого неправосудия, как у русских, нет даже у латинян-ляхов. Было известно, что он, как грек, нередко высказывал негодование против независимости Русской церкви от греков, говорил, что русские митрополиты поставляются «самочинно и безчинно», без благословения патриарха. Заметили его сношения с турецким послом; заметили, что келья его часто посещалась недовольными и опальными людьми, вроде боярина Берсеня Беклемишева и дьяка Жареного, с которыми он толковал о политическом состоянии Руси, о деспотизме великого князя, о митрополите Данииле, как потаковнике властей и проч. Очень вероятно, что Максим доходил и до личного столкновения с великим князем, высказавшись против его развода с Соломонией. После этого беспокойного обличителя заключили в цепях в симоновскую тюрьму. В 1525 году он был подвергнут допросу на соборе. Кроме подозрений относительно политических идей и поведения Максима, собор, как уже сказано, выставил против него еще важные церковные обвинения — порчу богослужебных книг, которые он взялся исправлять, и погрешности в его переводах.

Судьба Максима.

Максима приговорили к заточению в неприязненный к нему Иосифов монастырь. Много пришлось ему потерпеть там от дыма в курной келье, от оков, холода и голода. Вассиан пока уцелел, только лишился милости великого князя. Но в 1531 году и его притянули к суду. Собор осудил его за порчу книг, потому что он был горячим участником в исправлениях Максима, за хулы против Кормчей («кривила, а не правила», «от диавола писаны, а не от Святаго Духа»), за неисправность его собственного сборника правил, вольнодумство в духе жидовствующих, за название Христа тварию, наконец, за сочинения против монастырских вотчин и за хулу против русских чудотворцев, владевших селами. Вассиан не винился ни в чем, держал себя на соборе заносчиво, говорил резкие речи; при указании на русских чудотворцев, на святителя Иону бывший боярин сказал: «Не знаю, чудотворец он был или нет. Говорят, в Калязине Макар чудеса творит, а был мужик сельский». На собор вызвали из заточения и Максима; снова повторены были все вины, за которые осудил его собор 1525 года, и пополнены новыми подробностями и новыми обвинениями политического характера. Он держался очень униженно, кланялся собору в ноги и молил простить его немощи. Собор оставил его по-прежнему под церковным запрещением, но смягчил его участь переводом из Иосифова монастыря в тверской Отрочь. Вассиан же был послан на его место в Волоцкий монастырь, где и умер в тесном заточении. Из заточения Максим не раз просил правительство отпустить его на Афон; о том же просили за него восточные патриархи при Грозном, но все эти просьбы остались без исполнения. По низвержении с кафедры митрополита Даниила участь Максима облегчилась; ему дозволено было ходить в церковь и причащаться. В Твери он продолжал свою литературную деятельность, писал к разным лицам послания в оправдание своих книжных исправлений, свое исповедание веры, отзывы на разные современные события и вопросы.