Жозеф Кессель - Дневная красавица

• Название: Дневная красавица
• Автор: Жозеф Кессель
• Издательство: Палимпсест: Республика
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-250-02467-X

Роман «Дневная Красавица» (экранизирован знаменитым Л.Буньюэлем), принадлежат перу мастеров французской прозы XX века: члена Французской академии Жозефа Кесселя (1898–1979), члена Гонкуровской академии Реймона Кено (1903–1976), лауреата ряда престижных литературных премий Жана Фрестье (1914–1983). Извечная литературная тема – любовь.

Книга адресуется широкому кругу читателей.

---

Однако она увидела профессора Анри, и защищающее ее облако рассеялось. Она несколько раз ужинала у него вместе с Пьером и теперь вспомнила, с какой трогательной радостью Пьер, разговаривая с ним, старался повторять слово «патрон» – единственное слово, в котором как нельзя лучше сочетались симпатия и глубокое уважение. От этого всплывшего в памяти слова вместе с неповторимой интонацией Пьера она чуть не упала в обморок: ведь раз профессор здесь, раз он идет к ней… Северина не успела додумать свою мысль. Врач уже держал ее руки в своих ладонях. Это был нервный человек маленького роста, сумевший остаться удивительно молодым. Эта моложавость придавала ему уверенности и позволяла избегать излишней осторожности в обращении с людьми.

– Милая моя, не теряйте самообладания, – сказал он. – Я отвечаю за его жизнь. Что касается остального, то здесь что-то определенное можно будет сказать только завтра.

– Я могу его видеть?

– Разумеется. Но он еще не пришел в себя. Завтра картина немного прояснится.

Практикант провел Северину к Пьеру. Она вошла уверенным шагом, но, хотя воображение ее и было готово ко многому, сейчас она смогла дойти лишь до середины палаты. Ей помешали приблизиться отнюдь не забинтованный лоб и не восковой цвет кожи Пьера. Помешала какая-то неестественная неподвижность его конечностей и лица, неподвижность, которая не походила ни на сон, ни на смерть, – бессильная, вялая неподвижность, от которой все тело Северины пронизала долгая дрожь, вызванная не только жалостью и ужасом, но и чувством мучительного сожаления и еще – Северина потом не признавалась себе в этом никогда – чувством отвращения. Неужели вот эта инертная, дряблая масса с обвисшим ртом, с опавшими, а не просто опущенными веками и есть прежде всегда такое подвижное и решительное лицо ее мужа? Было почти физически тяжело смотреть на всю эту расслабленную плоть, еще утром буквально лучившуюся щедростью молодости.

Северина не могла знать, что угрожает Пьеру, но в его чертах, устрашивших ее врожденный инстинкт здоровья, она прочитала, что наказание, против которого она вооружила неистовую любящую руку, обрело еще более жестокую форму, чем все те, от которых раньше ее бросало в холод.

– Я больше не могу, – прошептала она. – Мне нужно выйти.

За дверью ее ждал человек.

– Извините меня, – сказал он, – что я расспрашиваю вас в такую тяжелую минуту, но мне поручено расследование. Ваш муж пока еще не в состоянии говорить, может быть, вы могли бы что-нибудь объяснить.

Северина оперлась о стену. Ее вдруг поразила мысль, до этого не приходившая ей в голову. Она – сообщница Марселя, и ее арестуют.

– Ну, господин следователь, – воскликнул практикант, – откуда же мадам знает! Вам же господин Юссон сказал, что метили в него и что доктора Серизи ударили случайно.

Он отвел комиссара в сторону и сказал ему тихо:

– Я понимаю, это ваш долг, но все-таки пощадите эту несчастную женщину, не беспокойте ее хоть какое-то время. Они так друг друга любят, она же еле держится на ногах.

Северина посмотрела вслед комиссару, с трудом понимая, что пока ее оставили на свободе. Потом робко спросила:

– Вы говорите о Юссоне, вы его видели?

– Да я же, кажется, уже сказал вам, мадам…

Северина смутно припомнила, что по дороге в больницу практикант что-то рассказывал ей, но тогда ее сознание оказалось неспособным что-либо воспринимать. Она попросила его повторить. Только тут она с ужасающей ясностью установила для себя последовательность событий, начиная с того самого прыжка Марселя, увиденного ею, когда он лишь только обозначился в его мышцах и в линии затылка. Северина прокусила себе губу, чтобы не застонать: "Это я, я направила удар".

И, словно чувство ответственности за все произошедшее вдруг усилило опасность, которой подвергался Пьер, она прошептала:

– Он умрет.

– Нет, нет, я вас умоляю, успокойтесь, – сказал практикант. – Вы же слышали, что сказал патрон. Серизи выкарабкается, это бесспорно.

– Почему же он не шевелится?

– После такого удара это естественно. Но жить он будет, в этом я вам клянусь.

Северина почувствовала, что, хотя это заверение друга Пьера и было искренним, оно не снимало всех его тревог. Но какое имело значение, сколько продлится выздоровление и будет ли слишком неприятным лечение, если Пьер все-таки будет жить.

Остаток дня она провела у постели больного. Он был по-прежнему неподвижен. Иногда Северина, охваченная испугом, склонялась над ним, слушала его сердце. Оно тихо билось. Тогда она успокаивалась и запрещала себе думать о странном бездействии всех его мышц.

Когда начало смеркаться, профессор Анри пришел сменить повязку и осмотреть рану. Северина невольно подняла глаза на это темное отверстие. Через него вытекла самая дорогая для нее кровь и, может быть, что-то еще более драгоценное. Она видела оружие, которое проделало эту дыру. Раздеваясь, Марсель всегда клал под подушку револьвер и нож с бежевой роговой ручкой. Северина держала его в руках, поглаживая стопор. У нее застучали зубы.

– Лучше будет, если вы пойдете домой и попытаетесь уснуть, – сказал профессор. – За Серизи будет хороший уход, я гарантирую. А вам, вам понадобятся силы завтра. Завтрашний день многое решит… Речь здесь идет не о жизни, но… В общем, посмотрим. Идите отдохните.

Она повиновалась с каким-то тайным удовлетворением. Однако домой она не пошла. У нее возникло глухое, неодолимое желание, которого она испугалась лишь в тот момент, когда назвала шоферу адрес Юссона. Некий закон мощного тяготения нес ее к этому человеку, с которого все началось, которым, казалось, все должно было и кончиться, к единственному человеку, который знал о ней все.

Едва Северина увидела Юссона, как тут же поняла, что тот ждал ее прихода.

– Я знал, – отсутствующим голосом произнес он. Он провел ее в гостиную, полную роскоши и покоя.

Хотя лето было в самом разгаре, в камине полыхали дрова. Юссон сел напротив огня, опустил вниз длинные кисти рук.

– Ничего нового, так ведь? – спросил он таким же странно-отрешенным голосом. – Я только что звонил в больницу. Там сейчас определяется цена моего спасения.

Северина молчала, но у нее уже возникло и постепенно начало усиливаться необычное ощущение внутреннего благополучия. Юссон был сейчас единственным человеком, общество которого она могла выносить, и он произносил те единственные слова, которые она была способна воспринимать.

Юссон смотрел то на огонь, то на свои руки, которые постоянно подносил к огню. Такое было ощущение, что он хочет их там расплавить. Он продолжал:

– Когда он упал, у меня тут же появилась уверенность, что он не умрет. В воздухе витало нечто худшее.

Он с трудом поднял глаза на Северину и спросил:

– Вы были настолько уверены, что я расскажу? Молодая женщина ответила лишь легким взмахом ресниц.

– Как вы его любили, – немного помолчав, сказал Юссон. – Человеку вроде меня такое неведомо… И я допустил эту ошибку. Я не предполагал, на что может толкнуть подобное чувство…

Северина внимательным взглядом выразила согласие с ним. "Ему не дано было понять того, что было во мне самого хорошего, – подумала она. – А Пьеру не дано было понять худшего… Если бы он догадался, он, может быть, удержал бы меня или стал бы лечить. Но если бы он догадался, он не был бы Пьером".

– А тот-то, с ножом, – сказал внезапно Юссон, – тоже ведь какая страсть.

Он вздрогнул, придвинулся еще ближе к огню. Его голова дрожала от печали, по силе своей превосходившей печаль всех действующих лиц этой драмы.

– И только у меня одного, – прошептал он, – не оказалось никакой благородной причины. Вы все трое смертельно ранены, а я ускользнул. Почему? Во имя чего? Ради того, чтобы иметь возможность возобновить свои маленькие опыты?

Он слабо усмехнулся и задумчиво продолжал:

– Как хорошо нам сегодня вдвоем. На всей земле никто – даже самые алчущие любовники – не испытывают в этот вечер такой потребности друг в друге, как мы с вами.

– Скажите, – спросила Северина, – когда вы увидели Марселя, вы сразу поняли, что это я послала его?

Юссон мягко поправил:

– Послали мы.

Потом он погрузился в состояние беспредметной мечтательности. Прервал его мысли шум ровного дыхания. Северина уснула на диване, на котором сидела с того момента, как вошла к нему в квартиру.

"Скольких бессонниц, скольких мучений стоит ей этот сон, – подумал Юссон. – А завтра…"

Он вспомнил об опасениях профессора Анри, о расследовании, которое начнется. Каким образом эта несчастная с лицом сломленного ребенка сумеет сохранить крохи еще оставшегося у нее в голове здравомыслия? Он, конечно, поможет, но только от чего он может ее уберечь?

Юссон подошел к Северине. Во сне она выглядела такой чистой, такой невинной. Неужели это та самая женщина, которую он видел распростертой на красном покрывале там, куда сам же и направил ее однажды солнечным утром? Да и сам он, разве в это мгновение он был тем же человеком, который на жалкую мольбу Дневной Красавицы ответил безнравственным уклончивым жестом, тем жестом, который, по сути, и проделал позже дыру в виске Пьера? Его собственная тайна, в которую он столько раз вглядывался с неуемной и тщетной алчностью, покоилась на целомудренном лице Северины.