Барбара Навроцкая - Останови часы в одиннадцать

• Название: Останови часы в одиннадцать
• Автор: Барбара Навроцкая
• Издательство: Орбита
• Жанр: Детектив
• Год: 1989
• ISBN: 5-85210-006-4

В романе Б. Навроцкой «Останови часы в одиннадцать» исследуется вопрос о том, к чему может привести приговор, вынесенный человеком, а не государством.

---

– Когда вы уезжаете? – спросил он.

– Сегодня. Мы собирались еще пообедать. Он кивнул головой.

– Я останусь здесь… иди. Он ждет. Я буду здесь до тех пор, пока вы не уедете. Баська, помни, это было на этой поляне, над рекой. Не надо… У тебя не должно быть никаких…

Она дерзко посмотрела ему в глаза.

– У меня нет и никогда не будет никаких угрызений совести, – сказала она твердо. – Не бойся. Я сама сюда пришла. Я этого хотела. Не ты.

Он улыбнулся: характер у нее тоже не изменился. Раньше она разрывала любые путы, имела собственное представление о чести, не терпела ничего показного. Говорила, что думала, и действовала открыто. Может быть, поэтому он ее и не забыл.

Она повернулась, чтобы идти.

– Я живу…

Она дала ему свой адрес и добавила, что может работать только в старых стенах Кракова. Адреса он не записал. Тогда казалось, что адрес ему никогда не пригодится. Он должен был выполнить задуманное. Такая задача исключала возобновление старых знакомств. Однажды он не смог не пойти на встречу с прошлым. Может быть, это объясняется внезапностью их встречи на поляне в Пиской Пуще? Но это случилось только однажды. Он не сомневался, что больше это не повторится. Он должен остаться один. С Ирэной он был один.

«Может, это не возле Малого рынка, а возле Марьяцкого костела? – думал он, блуждая по улицам Кракова. – Номер дома – шесть. Это я помню, но какая улица? Какая-то очень известная. Ее название происходит от ремесла. – Начал перечислять – Слесари, бочары, портные, ювелиры, каменотесы, стекольщики, каменщики, сапожники… Боже мой, что я за идиот. Сапожная. Надо возвратиться к Сукенницам[1]».

Он просмотрел список жильцов в подъезде. Нашел целых трех Барбар, но одна была написана вместе с мужем, Мачеем Баргело. Судя по номеру, мастерская помещалась высоко.

«Там, – сказал он уверенно. – Барбара Баргело. Б. Б. А если не там, попробую счастья с другими Барбарами».

Квартира находилась под самой крышей. Нажав па кнопку звонка, он все еще не был уверен, что попал куда следует. Долго никто не открывал, а потом послышался ее нетерпеливый голос.

– Я работаю, я ужасно заня… – говорила она, стоя уже в дверях, и тут же осеклась. – Входи, – сказала она, не колеблясь.

На ней был фартук, который сам с успехом мог бы сойти за абстрактную картину. Все еще не стерлись ее тонкие, аккуратно изваянные природой черты.

– Садись. Сейчас сварю кофе.

Она намочила тряпочку в терпентине, тщательно вытерла ею кисть, потом руки.

Потолок комнаты был косой, с одной стороны часть его была застеклена, по всем стенам стояли портреты. С них смотрели лица. Человеческие лица. Чаще всего старые, усталые.

– Иди! – крикнула она из-за двери.

Он остановился на пороге. Вторая комната была жилая и, как он успел заметить, очень хорошо обставленная.

– Лучше здесь. В мастерской, – запротестовал он.

– Хорошо, – согласилась она, не споря.

Взяла поднос с чашками, поставила его на пол перед единственным предметом – тахтой, накрытой ковром.

– Мне нравится здесь иногда вздремнуть, – объяснила она, – хотя воняет красками и терпентином.

Она села у его ног на подушку, рядом с подносом. Подала кофе и только тогда внимательно посмотрела ему в глаза:

– У тебя какие-нибудь неприятности?

Он пожал плечами. Обвел рукою стены, охватывая этим жестом портреты.

– Играешь в психологию? Заглядываешь людям в черепные коробки? Они это любят?

– Не знаю. Я люблю. Люди в массе не понимают, что портрет – это не фотография. И очень рады, когда похожи. Мою идею они чаще всего не замечают.

– И потому можешь на это жить? Разве не так?

– Пожалуй.

– А когда они тебя раскусят? Что будет тогда?

– Я перестану зарабатывать, и, может быть, один мой портрет когда-нибудь окажется в музее, – ответила она полушутя-полусерьезно.

– Они давно тебя должны разоблачить, Баська! – рассмеялся он.

– Спасибо за комплимент.

– Никакой не комплимент. Как странно, что они не видят, что ты рисуешь.

Она нахмурилась.

– Не так странно. Я не котируюсь на рынке. Мною не интересуются.

– Может, теперь заинтересуются. Идет смена курса, верно? Гуманизм снова в моде.

– Я никогда не интересовалась сменой курсов, – ощетинилась она.

Но он решил этого не замечать. Он хотел узнать, кем была и кем стала девушка, которую он любил.

– Поэтому я не понимаю, как ты можешь жить, – сказал он провокационно, – люди твоей профессии обязательно гонятся за успехом.

– От этой гонки бывает одышка, – прервала она его резко. – Не путай художников с ловкачами, держащими нос по ветру. Я писала портреты, – сказала она уже спокойно, – и во времена авангарда, и сейчас, и дальше буду заниматься тем же. Это все только кодовые названия. За ними скрывались тактические уловки разных людей, ловких и менее ловких, дьявольски умных и просто дураков. Прогрессивное искусство очень легко отличить, как хвойное дерево от лиственного. Пусть никто не убеждает меня в обратном, – бросила она гневно.

Тут он вспомнил, что прошло 28 лет и все, в том числе и людей, хорошо знакомых людей, надо выстраивать в этой перспективе.

– Тебя интересуют социальные преобразования! – сказал он истасканную фразу с оттенком упрека.

Она не хотела замечать в его словах издевки.

– Я не люблю лозунги, – сказала она прямо. – Хотя на самом деле все так и есть. Может быть, это покажется смешным, но в лозунгах содержится правда. Мы сделали из правды лозунги, идиоты, и теперь не знаем, как от них избавиться. – Она остановилась. – Меня интересует все, что меняется. Нет ничего ужаснее застоя. Жизнь в принципе очень коротка, кончается она абсурдно, и было бы нелепо, если бы человек не хотел построить что-то более разумное, чем то, что он получил в наследство. Увековечивать, копировать – бессмысленное занятие. Творить, да, это еще чего-то стоит перед лицом быстротечной жизни.

При слове «быстротечной» у него внутри что-то екнуло, как будто его ткнули иголкой. Ему захотелось ответить ей тем же.

– В тебе говорит художник, – сказал он с горечью. – Все вы, в сущности, тянули, тянете и будете тянуть влево. Каким бы это «лево» ни было.

Она упрямо замотала головой:

– Я не тяну в какое-то абстрактное «лево». Должна тебя разочаровать. Я реалистка. Сегодня коммунисты определяют все перемены в мире. И будут определять завтра. Скажи, зачем ты ко мне пришел? С того дня в пуще прошло много лет.

Последняя се фраза показалась ему почти бестактной, неделикатной, хотя обвинять ее в этом было не совсем справедливо, поскольку он отыскал ее сам.

– Оставь этот день, Баська. Хорошо? – сказал он чересчур резко. – Я сам не знаю, зачем пришел. Хотел тебя видеть.

– А мои слова все испортили? Да? – Она улыбнулась. – Я к этому привыкла. Но ты знаешь, что я не люблю принуждать себя врать. Даже для старых друзей.

– Дело не в этом, Баська, – сказал он устало. – Политика меня интересует постольку-поскольку. Еще вчера я должен был поехать в Яшовец в неплохой дом отдыха горняков. На десять дней. Не получилось.

– В ноябре на курортах скука смертная, – охотно согласилась она. – Я не люблю проводить отпуск на одном месте. Летом мы всегда ездим. Ты хорошо сделал, что пришел, – добавила она несмело.

Он улыбнулся и погладил ее по волосам.

– Не знаю. Вечером я уезжаю, – сказал он решительно. В ее глазах мелькнуло удивление:

– Куда?

– В Закопане, – когда он сюда входил, он не знал, что туда поедет.

– По проторенному пути? – съязвила Баська.

– Почему?

– Обычная трасса, – сказала Баська, – из Кракова в Закопане. – Но спокойствие ее было чисто внешним, на самом деле она пыталась понять, чего он от нее хотел или хочет, но не смогла и переменила тактику.

– Что тебя беспокоит, Франэк? – она произнесла это имя нерешительно, тихо, а может быть, ему только так показалось. И в этом не было бы ничего странного, если бы она считала, что оно давно уже забыто и никогда не было настоящим. – Через минуту будет поздно, – предостерегла она. – Помни. Я тебя предупреждала.

«Ха, если бы через минуту, – подумал он. – Уже давно поздно. По крайней мере 28 лет».

– Тсс… Бася, девочка моя… Ее передернуло.

– Не говори так, так говорил мне когда-то один парень. Я была до смерти влюблена в него. А он, наверно, этого не замечал, потому что ушел. У него были более важные дела. Уже давно нет того парня и той девушки, и не надо вызывать духов.

«Нет, – согласился он мысленно. – Нет той девушки. А у него не было более важных дел. Это важные дела выбрали его. Небольшая, но принципиальная разница. Помешала любви. Может, Баська всегда была такая, как сегодня, только я об этом не знал. Откуда я мог знать, кого я люблю? У меня не было времени разбираться в этом. Я даже не знал тогда, что она умеет рисовать. Тайные встречи темными вечерами, теплой весной, несколько дней одного лета. Небольшое местечко. Неизвестно откуда появляющийся и внезапно исчезающий поклонник. Она не обращала никакого внимания на общественное мнение. То была любовь, самая настоящая. Я не буду говорить ей об этом сейчас. Я не мог сделать этого тогда, а сегодня это выглядело бы шутовством. К тому же неизвестно, надо ли ей это. Правду она знает».