Роберт Лесли - Медведи и Я

• Название: Медведи и Я
• Автор: Роберт Лесли
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1988

История о том, как в лесах Канадского Севера человек вырастил трех осиротевших медвежат.

Автор, Роберт Франклин Лесли, — прекрасный натуралист, великолепно знает природу и животный мир Канады. Написана книга увлекательно, с любовью и добрым юмором. Лесли наполовину индеец, и его отношение с природой носит отпечаток давнего и полного единения с природой, так присущего когда-то обитателям Североамериканского континента.

---

Промокнув до костей под дождем, лившем не переставая целую неделю, и не найдя никаких следов, я вернулся домой, чтобы хорошенько подумать, как быть дальше. Когда небо прояснилось и южный ветер чинук принес в первых числах ноября тепло индейского лета, я стал ежедневно, захватив с собой завтрак, взбираться на известковые минареты, высившиеся по обе стороны Отет-Крика, на которых мы прежде часто сиживали с Расти, озирая горы Оминека. С этого наблюдательного поста я снова и снова разглядывал в бинокль каждое дерево на каждом из окрестных склонов; не пропуская ни одного озерца на уступах, внимательно изучал прибрежные заросли; пристально вглядывался в каждый луг, каждое болотце, во все черничники, где еще оставались кое-где последние ягоды; обследовал каждый каньон, каждый гребень горы и каждую впадину. Горные козы и бараны Далля уже спустились в зону лесов; вапити, олени и снежные бараны откочевали с пастбищ в другие места. Над зоной кустарника грелись на солнышке медведи-гризли, охраняя выбранные для зимней спячки пещеры, куда они залягут при первом дыхании северной бури. Черные медведи бродили по краю лесного пояса, отыскивая семена и орехи, припрятанные земляными белками и бурундуками в укромных местах под камнями. Если бы Дасти и Скреч были живы и бродили в этих местах, я бы их обязательно заметил. С каждым разом я все больше терял надежду и, возвращаясь вечерами домой, все чаще подумывал о том, чтобы сесть в каноэ и уплыть в Форт-Сент-Джеймс.

Если же я собирался провести зиму на озере Такла, пора было не мешкая к ней готовиться, запастись дровами, наловить и накоптить рыбы, проконопатить щели дома свежим мхом и поправить просевшую крышу, а я никак не мог заставить себя приняться за эти неотложные дела. По ночам температура опускалась до двадцати трех — двадцати шести градусов ниже нуля. В лесу стоял туман, и то и дело оттуда доносился треск — это лопалась кора на деревьях. Наловив немного нерки и напилив на несколько дней дров, я снова пускался по привычному маршруту моих медведей, надеясь напасть на какой-нибудь след, подсказавший бы мне, что кто-то из них — Дасти, Скреч или Спуки — остался в живых.

Однажды в довольно ветреный день, когда я сидел, заворожено наблюдая колышущуюся листву тополей на темном фоне хемлоков, воздух вдруг наполнился тревожными голосами перелетных птиц. Образовав косяки, и дружно поднявшись с озера, все сразу полетели на юг. Целую неделю прибрежная полоса озера шириной в два километра была занята готовящимися к отлету водоплавающими птицами, так бывало каждый год, но никогда еще я не видел, чтобы птицы снимались так дружно и покидали Таклу с такой поспешностью. Длинным неровным строем, оглашая воздух трубными кликами и свистом, два часа кружили над озером лебеди, а потом устремились к рисовым болотам Миннесоты. Три дня и три ночи без умолку гоготали гуси и крякали утки, сбиваясь в стаи, и, построив свои маршевые порядки, отлетали на юг.

Но вот улетели перелетные птицы, и в холодеющие северные леса вернулась тишина и покой. Оляпки и другие зимующие птицы, тихонько посвистывая, летали над ручьем, садясь иногда на выступающие из воды камни.

Маленький дрозд-отшельник, все лето распевавший у меня на крыше свои прекрасные песни, какие только можно услышать в Канаде, вдруг камнем упал на землю. За пять минут до смерти спев мне свою последнюю, может быть, самую лучшую песню.

Становилось все холоднее, а к вечеру прихватывал такой мороз, что я перестал сидеть на крыльце, любуясь, как озерная форель, охотясь за ручейниками, высоко выскакивает из воды и, громко плеснув, снова исчезает в глубине. Смолкали крики шумливых соек, затихали синички-гаечки, когда в лесу начинали свой ночной концерт великие певцы — волки.

Однажды я засиделся до темноты, вытаскивая застрявшие в руках и ногах колючки кошачьего когтя и прислушиваясь к звукам ночных животных, которые с тех пор, как утихомирились медведи, куницы и пеканы, мирно кормились бок о бок, не мешая друг другу. Гудзонские бурундуковые белки уже улеглись в спячку, зато летяги резвились вовсю, вознаграждая себя за вынужденный отдых; последний килограмм овсянки, оставшийся от моих запасов, я скормил этим зверькам, которые стали прыгать ко мне прямо на шляпу, спину или плечи, и делали это так плавно, что я бы и не заметил, если бы они не теребили меня за воротник, выпрашивая новую подачку, которую они тут же прятали за щеки.

Вытащив последнюю колючку, я уже собрался было уйти в дом, чтобы зажарить на ужин лосося, как вдруг с другой стороны озера, поросшей густым ельником и кедрачом, послышалось слабое тарахтение моторки. Я боялся встречи с Ларчем или с кем-нибудь еще из знакомых индейцев, зная, как они относятся к медведям. Я решил, что попрошусь в лодку и уеду отсюда. Но почему-то мне показалось, что лодка незнакомая и это не Ларч, а кроме Ларча никто обо мне не знал. Всех Бобров, которые были сторонниками создания провинциального парка, давно выжили из Британской Колумбии их противники; поэтому я подумал, что это, наверное, какой-нибудь случайный охотник, ищущий на ночь пристанища, так как хижина Ларча была заперта на замок. Железный, хотя и неписаный, закон Севера гласил, что если на двери висит замок, никто, кроме хозяина, ни при каких обстоятельствах не может войти в дом, какими бы правами он ни пользовался на этой территории. Множество заброшенных хижин разваливалось и ветшало без хозяйской руки, но никто не смел к ним притронуться, поскольку неизвестно было, кому они принадлежат; обычай соблюдался неукоснительно. Когда лодка доплыла до середины озера, я разглядел в бинокль, что в ней сидит один индеец; он низко наклонил голову, спасая лицо от холодного юго-западного ветра. Я бросился в дом, развел жаркий огонь в печи и стал стряпать ужин для незнакомого гостя. Я знал, что это не Ларч, потому что лодка была до отказа нагружена ящиками, да Ларч никогда и не ездил на моторке типа «Гудзонов залив».

По открытой улыбке я узнал в молодом индейце жителя озерного края; он бросил мне причальный канат, потом заглушил мотор и привязал лодку к причалу, сколоченному из плавника. Ветер усиливался, и мы решили на всякий случай вытащить лодку на берег, чтобы она не разбилась ночью о бревна причала.

— Меня зовут Марк, — сказал индеец, пожимая мне руку. Индейцы в этих краях почти никогда не называют своей фамилии.

По дороге к хижине Марк сказал, что он родом из талтанов и живет на озере Палисейд, которое находится северней озера Бэр-Лейк и приблизительно в ста милях от верхней оконечности озера Такла. Марк ездил в Форт-Сент-Джеймс, чтобы купить на зиму кое-какие припасы, которых нельзя достать в Такла-Лендинге. Сейчас он занимается золотоискательством, а раньше был траппером, и у них с Ларчем был общий участок протяженностью в сто двадцать километров, между озерами Такла и Цайта.

— Мы покончили с трапперством, — сказал Марк. — Зимой мы зарабатываем примерно столько же изготовлением снегоступов. Хижина у нас что надо — в ней и минус пятьдесят не страшны. Хорошенькая, пухленькая скво из племени секани стряпает на нас. Летом добываем золото.

На пороге он остановился и обернулся ко мне с вопросом:

— А как поживают медведи?

Я пригласил его войти в дом и там поведал свою историю.

— Ей-ей, это были они! Я повстречал их на середине озера, они плыли в сторону хижины Ларча — двое трехлеток и один матерый медведь.

Для Дасти и Скреча хижина Ларча, конечно же, была связана с воспоминаниями о счастливом времени и с чувством безопасности; поэтому после того, что случилось с бедным Расти, они вполне могли туда отправиться, хотя бы им пришлось для этого проделать вплавь целых пять миль.

— А что говорят в Форт-Сент-Джеймсе?

Какой-то янки рассказывал, что стрелял по трем медведям, которые чуть было не бросились вплавь за его лодкой. Там был большой черный самец и два других — помоложе. Он говорил, что подстрелил одного, с белым пятнышком на груди. Раненый медведь стоял и крутил головой, как будто хотел ему что-то сказать. Говорил, что ранил еще и второго, тот упал ничком, но потом поднялся и поковылял прочь. Он разрядил им вслед целую обойму, пока они не скрылись в кустах. Как по-твоему — похоже это на твоих медведей?

Я был так поражен, что не сразу ответил.

— Никакого сомнения! — сказал я наконец. — Для этих медведей вид лодки означал веселую прогулку по озеру с купанием и рыбной ловлей.

Теперь я по крайней мере знал, что случилось с медведями:

— Завтра же отправлюсь на тот берег, если только ветер утихнет.

После ужина мы долго сидели у очага, курили трубки и, кажется, были злы на весь свет.