Роберт Лесли - Медведи и Я

• Название: Медведи и Я
• Автор: Роберт Лесли
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1988

История о том, как в лесах Канадского Севера человек вырастил трех осиротевших медвежат.

Автор, Роберт Франклин Лесли, — прекрасный натуралист, великолепно знает природу и животный мир Канады. Написана книга увлекательно, с любовью и добрым юмором. Лесли наполовину индеец, и его отношение с природой носит отпечаток давнего и полного единения с природой, так присущего когда-то обитателям Североамериканского континента.

---

Я лег на землю, тем самым облегчив медвежатам спуск, лишь бы они снова не вцеплялись в меня когтями, соскальзывая вниз.

— Слезайте, трусишки! — приказал я.

Я не избегал опасных ситуаций специально, но долго еще после этой встречи с большим медведем я размышлял над тем, как важно обучить медведей простым сигналам опасности, чтобы они мгновенно взбирались на дерево при встрече со своими злейшими врагами. (К тому же, царапины от когтей зарастают, а вот порванные брюки и рубашки чинить здесь, в лесу, трудновато.) Принимая во внимание, что у рыси, волка, росомахи, пумы, самцов вапити и других оленей зрение лучше, чем у медведя, я потратил немало часов, ломая голову над тем, как именно медведица-мать приказывает своим детенышам залезть на дерево и спуститься вниз, как только минует опасность. До этого я так и не додумался, но случайно придумал собственный способ. Мы только-только начали ежеутренний обход и шли вдоль берега озера, как из небольшого оврага прямо перед нами появилась самка лося с двумя малышами. При первой встрече с этим громадным животным медвежата испытали ужас и снова бросились к моим ногам, чтобы залезть мне на плечи. Бросив палку, с которой я шел, я хлопнул в ладоши и заорал: «Дерево!». Расти и Дасти повиновались мгновенно, проявив природную сообразительность. Хлопок в ладоши и команда «Дерево!» с тех пор стали для медвежат сигналом, побуждавшим их в считанные секунды залезть на самое высокое хвойное дерево поблизости. Когда лосиха прошла, я позвал их, и они спустились. Все оказалось очень просто.

Я заметил, однако, что Скреч залез на дерево последним. Сначала он визжал, чтобы я поднял его, и только потом последовал за братом и сестрой. На следующее утро мы переворачивали дерн, прикрывавший ходы полевок на лугу, где росли костер и просо. Из не замеченной нами засады с пыхтеньем выскочили два взрослых барсука и начали быстро догонять медвежат, которые пустились наутек.

«Дерево!» — закричал я, хлопнув в ладоши, когда медвежата достигли леса. Расти и Дасти залезли на дерево, а Скреч, услышав команду, повернул и побежал ко мне. Оба барсука помчались наперерез ему, вцепились в горло трусливого медвежонка и задушили бы его, если бы тут не подоспел я со своим тяжелым альпенштоком. Мне хотелось приласкать медвежонка и перевязать его кровоточащие раны, но вместо этого я хлопнул в ладоши у него перед носом и строго приказал: «Дерево!» Даже присоединившись к Дасти и Расти, малыш продолжал плакать, чтобы меня разжалобить. Хотя Скреч заметно медленнее других усваивал новое, он доказал позднее, что и забывает не так быстро, как они.

Хотя медвежата были щедро одарены инстинктивным знанием и природным умом, оказалось совсем не просто обучить их самостоятельности, необходимой для независимой жизни. С каждым днем они все больше старались мне угодить, по-моему, гораздо больше, чем самая преданная собака.

Вместо того чтобы грубо пресечь эти проявления зарождающейся привязанности, я стал изобретать разные ситуации, общие для всех нас, включая разные моменты добывания пищи, ее деление, обороны, нападения и отдыха. Я стремился максимально развить то, что было заложено в медвежатах от природы. Конечно, это было нелегко — согласовать повадки медведя и привычки человека. Вероятно, в результате всем было одинаково противно делить на всех одного хомяка или один гриб, но когда мы натыкались на ягодные поляны или на четыре гриба сразу, медвежата уступали моему желанию делить добычу поровну. Я заставлял себя глотать четвертушку сырого гриба, чтобы они поняли, чего я добиваюсь.

Опираясь на восприимчивость медвежат и готовность мне подчиняться, я научил их умению слушать — из массы звуков выделять нужный. Когда звуки, издаваемые верещащими сверчками, стрекочущими цикадами, жуками-древоточцами, птицами, лягушками и белками, сливались в беспорядочный шум, я нарочно не предостерегал медвежат при внезапном появлении голодной самки койота с отвисшими сосками или старой, хромой, подагрической рыси, чтобы обострить у медведей от природы острый слух. Оба эти хищника очень опасны, когда голодны, но медлительны. И для обороны, и для нападения необходимо выработать как можно раньше умение услышать нужный звук среди более громких, но не столь важных. Расти и Дасти усваивали науку очень быстро, но Скреч часто испытывал не только мое терпение, но и терпение брата и сестры.

Предоставленные сами себе — когда я промывал унцию-другую золотых крупинок в лотке или в своем канале, — медвежата проводили время, подстраивая друг другу хитроумные каверзы, скатываясь единым рычащим мохнатым клубком с обрыва или с вершины скалы, криками и фырканьем рассказывали мне о своих обидах. Они пытались втянуть меня, как раньше втягивали мать, в свои забавы и ссоры. Недели сменяли друг друга, и мне становилось все труднее оставаться в стороне, когда они втягивали меня в свои игры.

У меня никогда и в мыслях не было баловать медвежат. Строго говоря, моя опека была лишь частью их детства, и им предстояло из нее вырасти. Я был при них вроде дядьки. Исполняя эту обязанность, я стремился приучить их, насколько возможно, к строгой дисциплине, как у медведицы-матери, не допуская ни малейшего ослушания, дерзости или воровства. Ни одна медведица не потерпит ослушания, и я никогда не прощал беспричинных капризов. Я позволял им веселиться вовсю, когда это веселье было вызвано здоровыми играми. Но я осторожничал до крайности, был, по мнению индейцев, строже, чем любая медведица.

Медведица так щедра на ласку со своими малышами, что человеку до нее далеко. Она улаживает ссоры медвежат поцелуями и нежными звуками, она переносит их за шкирку в чистый рай медвежьего детства, где все они смеются, играют, едят, пьют и… к чертям завтрашний день. То, что медвежата сумели приспособиться к моему жесткому миру, гораздо удивительнее, чем те уступки, на которые пришлось пойти мне.

Но случалось, что у меня лопалось терпение, и тогда я всей душой присоединялся к совету покойного Уильяма Т. Хорнадея: «Если твой враг обидит тебя, подари ему медвежонка-барибала». Помню, как-то раз Расти и Дасти согнали с гнезда куропатку в одном из субтундровых лугов севернее Наггет-Крика. Это произошло так быстро, что, хотя я был всего в нескольких метрах, я не смог предупредить несчастья. Эти двое, привыкнув глотать и жевать лягушек, хомяков, леммингов и полевок, еще ни разу не имели дела с такой крупной добычей, как куропатка. Пока они гоняли несчастную птицу и вырывали у нее перья, Скреч залез в гнездо и слопал все шесть яиц. Чтобы продлить удовольствие, Расти и Дасти продолжали вырывать перья и отфутболивать кричащую птицу друг другу, пока она, вконец ощипанная, не издохла, и тогда эта парочка впервые серьезно подралась над ее тушкой. Больше для науки, чем для наказания, я отобрал мертвую птицу и сунул ее в барсучью нору. В таких случаях моя роль воспитателя была мне противна.

Как-то в один очень удачливый день я так увлекся своим старательским делом, что совсем забыл о проказливой троице. Медвежатам было запрещено одним уходить в заросли кошачьего когтя на северном берегу Наггет-Крика, потому что там одна дикая утка, моя старая приятельница, высиживала девять яиц, из которых вот-вот должны были вылупиться утята. В тот день утка вдруг взвилась вверх и кружила то надо мной, то над своим гнездом, громко возвещая об ужасной трагедии.

Я так и не примирился с жестокостью природы, которая позволяет зверям разорять птичьи гнезда.

Расти, Дасти и Скреч, очень чувствительные к колебаниям моего настроения, если они понимали, в чем дело, в тот вечер уползли под лавку и забились в самый дальний угол. Я не стал их ругать за злодейство. Они сами поняли по моим отчаянным крикам и подавленному настроению, как я к этому отнесся. Обсуждать было нечего. Они меня не обманывали сознательно, просто тайком от меня ушли за реку, на запрещенную территорию. Это было что-то вроде первородного греха, и тут уж ничего не поделаешь. Много позже, когда я уже спал, три маленьких разбойника осторожно приползли ко мне под одеяло, тихонько скуля, вымаливая утраченное душевное спокойствие. Я уверен, что они ожидали наказания, ведь медведи очень обижаются на несправедливость или оскорбление. Они всегда наказывают своих обидчиков. Очевидно, и сейчас эти трое ожидали, что их накажут, как и всегда, когда они воровали что-нибудь на кухне.

После того как Расти открыл остальным, как вкусны большие черные муравьи, все трое порой часами преследовали и пожирали любое насекомое, ползающее или летающее. Любопытный эпизод связан с гнездом шершней. Дасти была гораздо наблюдательнее и агрессивнее братьев, и, найдя гнездо, которое свисало с большой ольховой ветки, она сделала вид, будто ей до него не достать, заставила Скреча залезть на дерево и сбить миниатюрную постройку на землю. Скреч вообще обладал настоящим талантом попадать в переделки. Он сбил гнездо с третьего удара, но разъяренные обитатели успели искусать его уши, нос и голые подошвы. Пока он, сидя на дереве, визжал от боли, Расти и Дасти не только слопали оставшихся в гнезде шершней, но разжевали и проглотили их бумажный домик.