Георгий Флоровский - Восточные Отцы IV века

• Название: Восточные Отцы IV века
• Автор: Георгий Флоровский
• Издательство: YMCA-Press
• Жанр: Религия
• Год: 1931

Протоиерей Георгий Флоровский (1893-1979) — русский православный богослов, философ и историк, автор трудов по патристике, богословию, истории русского религиозного сознания. Его книги — итог многолетней работы над полной историей православного Предания, начиная с раннего христианства и заканчивая нашей эпохой. В книге «Восточные отцы IV века» автор с исчерпывающей глубиной исследует нравственные начала веры, ярко выраженные в судьбах великих учителей и отцов Церкви IV века — свтт. Афанасия Великого, Кирилла Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста и др.

Текст приводится по изданию: Г.В. Флоровский. Восточные отцы IV века (из чтений в Православном Богословском институте в Париже). Париж, 1931. + Добавления.

---

Это восстановление, исцеление и обращение человека невозможно, неисполнимо естественными силами. Есть необратимость в зле, инерция ложного движения. Для спасения требуется и необходимо новотворческое действие Божие. Правда, св. Григорий допускает некое самоисчерпание зла, невозможность для зла быть нескончаемым, бесконечным, беспредельным, — ибо это есть свойства бытия, предполагающие причастность Сущему, причастность благу. Он хочет сказать, что только для стремления к добру есть бесконечная среда, делающая возможным бесконечное движение. Ибо предел недоступен. В противоположном же направлении нет бесконечного протяжения. «Так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, говорит Григорий, то по сему самому за пределами зла следует преемство добра»… Это рассуждение связано с мнением св. Григория об исчерпывающей полноте грядущего восстановления, о невозможности последнего упорства во зле, устойчивости зла. Однако, при этом Григорий уже предполагает пришествие Христово, явление Искупителя, предполагает искупление совершившимся, и как раз не может допустить ограничения в объеме этого искупительного действия. Помимо Богоявления во Христе он не говорит о самоисчерпании зла. Напротив, в Воплощении Слова он видит единственный выход из «черного и мрачного моря человеческой жизни». В искупительном деле Христа он, подобно св. Афанасию видит прежде всего возвращение жизни, победу над смертью и смертностью. Это невозможно иначе, как чрез соединение Божественной жизни с составом человеческим, — жизни свойственно истребление смерти… «Присноживущий принимает на себя телесное рождение, не в жизни имея нужду, но нас возвращая от смерти к жизни… и собственным телом Своим дает естеству начало воскресения, силою Своей совоставив целого человека», т. е. все человеческое естество… Св. Григорий предлагает и другое обоснование необходимости Божественного вмешательства в мир человеческих зол, вслед за Оригеном говорит о выкупе диаволу, точнее о выкупе у диавола. Человек согрешил добровольно, — постольку диавол справедливо властвует над ним, как отдавшимся ему в рабство. Потому, с одной стороны, неполезно и несправедливо насильственное врачевание», — это значило бы нанести естеству (нашему) ущерб в величайшем из благ», в свободе… Это было бы «лишением Богоподобной чести». С другой стороны, было несправедливо употребить насилие и полновластие против диавола, приобретшего падшего человека в рабство… Отсюда единственный способ освобождения, — выкуп по договору… Очевидно, что лукавый демон не обменял бы лучшего на худшее. Во Христе он привлечен и как бы очарован (а не устрашен) необычайностью жизни и чудесами. Он спрашивает цену и получает в надежде, что «если чрез смерть он овладеет плотью, то овладеет и всею находящейся в ней силой». Расчет обманщика был обманут, — «проглотив приманку плоти, пронзается удою Божества»… В этой неудачной «юридической» теории св. Григорий следует Оригену и даже сгущает краски. Не говоря уже о том, что она плохо согласуется с основным строем богословской системы Григория, она внутренне противоречива. Основная мысль, что только Бог может справедливо избавить человека от греха оборачивается выводом об обмане; и Григорий доказывает, что обманщика только обманывать и подобает, — «так и здесь по закону справедливости обманщик воспринимает то, чему семена вложил по собственно му произволению, и обманувший человека приманкой удовольствия и сам обманывается человеческим видом». Григорий впадает здесь в неуместный и недоказательный антропопатизм. Нужно припомнить, что эту теорию со всею резкостью опровергал св. Григорий Богослов. — Во всяком случае основная цель воплощения Слова есть «воскресение и обожение человека». Он «вступил в единение с нашим (естеством), чтобы оно чрез соединение с Божеством стало Божественным, изъято было от смерти, избавлено от мучительства сопротивника»… Это язык Афанасия и Иринея.

Св. Григорий предчувствует; «домостроительство Бога Слова по человечеству» и иудей и эллин равно найдут «невероятным и неприличным». Иудейский и эллинский соблазны повторяются в христианских ересях, — в арианстве и аполлинаризме. Учение о Богочеловеческом единстве св. Григорий и раскрывает в противоположность этим ересям и под сотериологическим углом зрения. «Ибо одному только давшему жизнь в начале возможно и вместе с тем прилично было бы и воззвать жизнь погибающую». И вместе с тем, «что было бы за исправление нашей природы, если бы… Божество восприняло в единение с Собою какое-либо иное небесное существо»… Так от реальности искупления надлежит заключать о двояком единосущии Христа, во «единстве ипостаси» Богочеловека. Выражения «две природы» Григорий видимо избегает и даже выражается так: «двоякое познаем во Христе, — Божеское и человеческое, по естеству — Божеское, а по домостроительству — человеческое». Для описания Богочеловечеекого единства он не имеет определенной терминологии, — говорит и о sunάjeia, и о mίxiz или krasiz, — называет Христа «Богоносцем», иногда ограничивается голым: έnwsiς… Это только известная словесная беспечность или небрежность: как «смешение», он определяет и органическое единство тела; как sunάjeia определяет он и Троическое нераздельное единство. Образ соединения естеств, конечно, остается для нас непостижимым, отчасти его уясняет сопребывание души с телом. В полемике с аполлинаризмом св. Григорий с большой полнотой излагает учение о человечестве Спасителя. И, прежде всего, подчеркивает полноту воспринятого человечества. «Никто из христиан не говорит, что соединившийся с Богом человек был половинный, но во всей целости вступил в соединение с Божескою силою»… Ведь «нельзя назвать человеком того, у кого не достает чего-либо такого, без чего не полна его природа»… Это бесспорно под сотериологическим углом зрения. Господь пришел и воплотился ради спасения, — «погибало же не тело, но гиб всецелый человек, срастворенный душею; если надлежит сказать слово справедливое, то прежде тела гибла душа»… Господь приходит спасти погибшую овцу, — «и находит погибшее, и восприемлет на собственные рамена целую овцу, а не одну только кожу овцы», ибо «не в части овцы последовало заблуждение, но вся совратилась, — и возвращает ее всю». Моющие одежду никогда так не поступают, приводит Григорий другое сравнение, — чтобы одни пятна оставить, а другие свести, но всю ткань с одного конца до другого очищают от загрязнения, чтобы одежда стала одинаковой цены, во всех частях своих от мытья получив равную чистоту. «Так, поелику жизнь человеческая осквернена грехом в начале и в конце и во всех средних частях, омывающая сила должна была коснуться всего и не делать так, чтобы одно уврачевано было очищением, а другое оставлено без уврачевания»… Нужно припомнить, что для Григория «человек» есть имя естества… Св. Григорий подчеркивает целостность человеческого состава: «Тело без души есть мертвец, а душа без разума есть скот»… В частности Григорий (снова против аполлинаристов) подчеркивает тождественность плоти Христа «с остальным человечеством», — «ибо мы знаем, из чего было составлено тело Его, когда по человечески жил Он между людьми». Телесное домостроительство смущает многих, замечает Григорий — «человеческое рождение, возрастание от младенчества до совершеннолетия, вкушение, питие, утомление, сон, печаль, слезы, оклеветание, судилище, крест, смерть, положение во гроб, — все сие, входя в таинство, ослабляет как то веру людей низкого рода мыслей». И в ответе он развивает апологию человеческой природы. Во всем перечисленном нет ничего порочного, — постыдны только порочные страсти… «Бог же рождается, — говорит Григорий, — не в пороке каком, но в естестве человеческом», а в составе человеческом нет ничего противного добродетели. В самом рождении нет ничего нечистого. Нечисто сластолюбие и вожделение, а не рождение человека в мир. И «что же неприличного содержит в себе наше таинство, когда Бог вступил в единение с человеческой жизнью посредством того, чем естество борется со смертью», замечает Григорий. Не воспринята Господом только страсть, — в узком смысле этого слова. Григорий так подробно и часто говорит о телесности Спасителя в обличение учения аполлинаристов о «небесной плоти Христа», которым они старались обойти соблазн воплощения, — напрасно и неудачно старались, ибо все тварное равно бесконечно удалено от Творца, а обожествление плоти неприлично для Божества.

Человечество Спасителя, во-первых, развивается по первозданной норме естества. Во-вторых, — обожествляется в соединении с Богом. Это и есть спасение естества, — спасение, оживотворение и восстановление в начатке. По выражению Григория, Бог Слово затем и «сделался плотью по человеколюбию… и принял на Себя все наше естество, — чтобы чрез срастворение с Божеским обожествилось человеческое, и начатком оным освятился вместе весь состав нашего естества». Соединенное с Божеством человеческое естество подъемлется на равную высоту; и возносится именно то, что подъемлется из уничиженности. «И все вообще, что ни есть в естестве нашем немощного и тленного, срастворившись с Божеством, соделалось тем, что есть Божество». Вслед за Оригеном Григорий резко различает два фазиса в развитии или обожении человеческого естества во Христе. Первый — до воскресения, — время врачевания и врачевания послушанием. Смерть, вошедшая чрез преслушание первого человека, изгоняется «послушанием второго человека», говорит он. «Истинный Врач» освобождает от болезни одержимых недугом за то что отступили от Божьей воли, — «единением с Божьей волей». Вместе с тем Божество врачует и тело и душу. «По соединении Божества с каждою из частей человека, — говорит Григорий, — в обоих явились признаки всепревосходящего естества. Ибо тело обнаруживало (находящееся в нем) Божество, совершая исцеления чрез прикосновение, а душа показывала Божественную силу могущественною силою». Однако предстояло еще страдание и смерть, крестное жертвоприношение, когда Спаситель «в неизреченном и невиданном людьми священнодействии Самого Себя принес в жертву и в приношение за нас, будучи вместе и священником и агнец Божиим, взъемлющим грех мира»… Это значит, что немощь плоти не была еще оживотворена Божеством. И в Гефсиманском молении сказывается «немощь, одинаковая с человеческой». Впрочем, Григорий вслед за Оригеном объясняет: «смиренные речения, выражающие человеческий страх и состояние страха, Господь усвояет себе, чтобы показать, что Он имел истинно нашу природу, чрез приобщение к немощам заверяя действительность своего человеческого естества». Григорий подчеркивает особенность смерти Спасителя. Смерть вообще есть разлучение души и тела, причем, потерявши в душе свою «жизненную силу», тело разлагается. Смерть Спасителя есть действительная смерть, — душа и тело разделились. Однако, «Соединивши в Себе то и другое, т. е. душу и тело, не отделяется ни от той, ни от другой». И в этом начало воскресения. Ибо и душа, и тело остаются в общении с Божеством, т. е. с Жизнью. В самой смерти обоженное тело Спасителя остается нетленным, и чрез нетление тела уничтожается смертность. Душа же входит в рай и вселяется в дланях Отчих… Воссоединение души и тела становится необходимым «Ибо единством Божеского естества, равно присущего и в теле и в душе, разрозненное снова соединяется вместе. И таким образом смерть происходит от разъединения соединенного, воскресение же от соединения разделенного»… И это было воскресением всего естества. Господь дает человеческому естеству «силу (или возможность) воскресения», dύnamiς. Господь сошел во ад, в «сие велеречивое сердце земли», — «чтобы уничтожить там великий во зле ум и просветить тьму, чтобы смертное было поглощено жизнью, а зло обратилось в ничтожество»… В тридневие смерти Господь уничтожает «все скопление зла, собиравшееся от устроения мира», уничтожает не в борьбе, но одним нисхождением своим, — «одно простое и непостижимое пришествие Жизни и присутствие Света для сидящих во тьме и сени смертной произвело полное уничтожение и исчезновение смерти и тьмы». Так смерть Господа оказалась воскресением и совоскресением всего человеческого естества. Начинается второй фазис Богочеловеческой жизни, — окончательное обожение и прославление человеческого естества. «Явившая в себе Бога плоть после того, как чрез нее исполнилось великое таинство смерти, чрез растворение претворяется в высшее и божественное, соделавшись Христом и Господом, преложившись и изменившись в то, чем был Явившийся в сей плоти». Человек становится превыше всякого имени, что свойственно Божеству (Ср. Фил. 2:10). «Тленное естество чрез срастворение с Божественным, претворившись в преобладающее, соделалось причастным силы Божества, подобно тому, как капля уксуса, смешанная с морем, при чем естественное качество этой жидкости уже не сохраняется в беcпредельности пребывающего вещества»… Так совершилось спасение: «пришло царство жизни и разрушилась держава смерти, — явилось новое рождение, другая жизнь, претворение самой природы нашей». В своем воскресении Христос «совоскресил все лежащее», разрешил узы и болезни смерти, чтобы проложить нам «путь к рождению чрез воскресение», путь «к возрождению от смерти». В этом смысле Христос есть Путь, Воскресение и Жизнь. Так Бог творит новое небо и новую землю. «Ибо устроение Церкви есть мироздание».