Бенвенуто Челлини - Жизнь Бенвенуто Челлини

• Название: Жизнь Бенвенуто Челлини
• Автор: Бенвенуто Челлини
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-00800-45-699-00800-4

Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571) — одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения. Это увлекательный рассказ о достойно прожитой жизни, отмеченной большими творческими дерзаниями, увенчавшимися успехом благодаря независимому духу и непреклонной энергии человека. О становлении своего таланта и о драматических эпизодах своей судьбы Челлини рассказал богатым разговорным языком, обладающим своеобразным и незабываемым очарованием. Перевод с итальянского М. Лозинского

---

CXXVII

Когда так прошло немного дней, появился в Риме кардинал феррарский; каковой когда пошел учинить приветствие папе, папа так его задержал, что настало время ужина. И так как папа был искуснейший человек, то ему хотелось иметь побольше досугу, чтобы поговорить с кардиналом об этих французских делишках. И так как за выпивкой говорятся такие вещи, которые вне такого дела иной раз и не сказались бы; то поэтому, так как этот великий король Франциск во всех своих делах был весьма щедр, кардинал, который хорошо знал вкус короля, также и он вполне угодил папе, гораздо больше даже, нежели папа ожидал; так что папа пришел вот в какое веселье как поэтому, а также и потому, что имел обыкновение раз в неделю учинять весьма здоровенный кутеж, так что потом его выблевывал. Когда кардинал увидел доброе расположение папы, способное оказывать милости, он попросил меня от имени короля с великой настойчивостью, заявляя, что король имеет великое к тому желание. Тогда папа, чувствуя, что приближается к часу своего блева, и так как чрезмерное изобилие вина также делало свое дело, сказал кардиналу с великим смехом: «Сейчас же, сейчас же я хочу, чтобы вы отвели его домой». И, отдав точные распоряжения, встал из-за стола; а кардинал тотчас же послал за мной, пока синьор Пьер Луиджи про это не узнал, потому что он бы не дал мне никоим образом выйти из тюрьмы. Пришел папский посланец вместе с двумя вельможами сказанного кардинала феррарского, и в пятом часу ночи они взяли меня из сказанной темницы[283] и привели меня перед кардинала, каковой оказал мне неописуемый прием; и там, хорошо устроенный, я остался себе жить. Мессер Антонио, брат кастеллана и на его месте, пожелал, чтобы я оплатил ему все издержки, со всеми теми прибавками, которых обычно хотят пристава и подобный народ, и не пожелал соблюсти ничего из того, что покойный кастеллан завещал, чтобы для меня было сделано. Это мне стоило многих десятков скудо, также и потому, что кардинал мне потом сказал, чтобы я очень остерегался, если я желаю блага своей жизни, и что если бы в тот вечер он меня не взял из этой темницы, то мне бы никогда не выйти; ибо он уже слышал, будто папа весьма жалеет, что меня выпустил.

CXXVIII

Мне необходимо вернуться на шаг назад, потому что в моем капитоло встречается все то, о чем я говорю. Когда я жил эти несколько дней в комнате у кардинала, а затем в потайном саду у папы, то среди прочих моих дорогих друзей меня навестил один казначей, мессер Биндо Альтовити, какового по имени звали Бернардо Галуцци, каковому я доверил стоимость нескольких сот скудо, и этот юноша в потайном саду у папы меня навестил и хотел мне все вернуть, на что я ему сказал, что не сумел бы отдать свое имущество ни более дорогому другу, ни в место, где бы я считал, что оно будет более сохранно; каковой мой друг, казалось, корчился, до того не хотел, и я чуть ли не силой заставил его сохранить. Выйдя в последний раз из замка, я узнал, что этот бедный юноша, этот сказанный Бернардо Галуцци, разорился; так что я лишился своего имущества. И еще, в то время, когда я был в темнице, ужасный сон: мне были изображены, словно как бы пером написаны у меня на лбу, слова величайшей важности; и тот, кто мне их изобразил, повторил мне добрых три раза, чтобы я молчал и не передавал их другим. Когда я проснулся, я почувствовал, что у меня лоб запачкан. Поэтому в моем капитоло о тюрьме встречается множество таких вот вещей. И еще мне было сказано, причем я не знал, что такое я говорю, все то, что потом случилось с синьором Пьер Луиджи,[284] до того ясно и до того точно, что я сам рассудил, что это ангел небесный мне это внушил. И еще я не хочу оставить в стороне одну вещь, величайшую, какая случалась с другими людьми; и это для подтверждения божественности Бога и его тайн, каковой удостоил меня этого удостоиться; что с тех пор, как я это увидел,[285] у меня осталось сияние, удивительное дело, над моей головой, каковое очевидно всякого рода человеку, которому я хотел его показать, каковых было весьма немного. Это видно на моей тени утром при восходе солнца вплоть до двух часов по солнцу, и много лучше видно, когда на травке бывает этакая влажная роса; также видно и вечером при закате солнца. Я это заметил во Франции, в Париже, потому что воздух в тамошних местах настолько более чист от туманов, что там оно виделось выраженным много лучше, нежели в Италии, потому что туманы здесь много более часты; но не бывает, чтобы я во всяком случае его не видел; и я могу показывать его другим, но не так хорошо, как в этих сказанных местах. Я хочу списать свой капитоло, сочиненный в тюрьме и в похвалу сказанной тюрьме; затем продолжу хорошее и худое, случавшееся со мной от времени до времени, а также и то, которое со мной случится в моей жизни.

Это капитоло я пишу для Лука Мартини,[286] обращаясь в нем к нему, как здесь можно слышать.

Кто хочет знать о всемогущем Боге

И можно ли сравниться с ним хоть вмале,

Тот должен, я скажу, побыть в остроге,

Пусть тяготят его семья, печали

И немощи телесного недуга,

Да пусть еще придет из дальней дали.

А чтоб еще славней была заслуга,

Будь взят безвинно; без конца сиденье,

И не иметь ни помощи, ни друга.

Да пусть разграбят все твое именье;

Жизнь под угрозой; подчинен холую,

И никакой надежды на спасенье.

С отчаянья пойти напропалую,

Взломать темницу, спрыгнуть с цитадели,

Чтоб в худшей яме пожалеть былую.

Но слушай, Лука, о главнейшем деле:

Нога в лубках, обманут в том, что свято,

Тюрьма течет, и нет сухой постели.

Забудешь, что и говорил когда-то,

А корм приносит с невеселым словом

Солдат, аптекарь, мужичье из Прато.

Но нет предела в искусе суровом:

Сесть не на что, единственно на судно;

А между тем все думаешь о новом.

Служителю велят неправосудно

Дверь отворять не больше узкой щели,

Тебя не слушать, не помочь, коль трудно.

Вот где рассудку множество веселий:

Быть без чернил, пера, бумаги, света,

А полон лучших дум от колыбели.

Жаль, что так мало сказано про это;

Измысли сам наитягчайший жребий,

Он подойдет для моего предмета.

Но чтобы нашей послужить потребе

И спеть хвалы, которых ждет Темница,

Не хватит всех, кто обитает в небе.

Здесь честные не мучились бы лица,

Когда б не слуги, не дурные власти,

Гнев, зависть, или спор, или блудница.

Чтоб мысль свою поведать без пристрастий:

Здесь познаешь и славишь лик Господень,

Все адские претерпевая страсти.

Иной, по мненью всех, как есть негоден,

А просидев два года без надежды,

Выходит свят, и мудр, и всем угоден.

Здесь утончаются дух, плоть, одежды;

И самый тучный исхудает ликом,

И на престол небес разверсты вежды.

Скажу тебе о чуде превеликом:

Пришла мне как-то мысль писать блажная,

Чего не сыщешь в случае толиком.

Хожу в каморке, голову терзая,

Затем, к тюремной двери ставши боком,

Откусываю щепочку у края;

Я взял кирпич, тут бывший ненароком,

И в порошок растер его, как тесто,

Затем его заквасил мертвым соком.

Пыл вдохновенья с первого присеста

Вошел мне в плоть, ей-ей, по тем дорогам,

Где хлеб выходит; нет другого места.

Вернусь к тому, что я избрал предлогом:

Пусть всякий, кто добро постигнуть хочет,

Постигнет зло, ниспосланное Богом.

Любое из искусств тюрьма упрочит;

Так, если ты захочешь врачеванья,

Она тебе всю кровь из жил источит.

Ты станешь в ней, не приложив старанья,

Речистым, дерзким, смелым без завета,

В добре и зле исполненным познанья.

Блажен, кто долго пролежит без света

Один в тюрьме и вольных дней дождется:

Он и в войне, и в мире муж совета.

Ему любое дело удается,

И он настолько стал богат дарами,

Что мозг его уже не пошатнется.

Ты скажешь мне: «Ты оскудел годами,

А что ты в ней обрел столь нерушимо,

Чтоб грудь и перси наполнялись сами?»

Что до меня, то мной она хвалима;

Но я б хотел, чтоб всем была награда:

Кто заслужил, пусть не проходит мимо.

Пусть всякий, кто блюдет людское стадо,

В темнице умудряется сначала;

Тогда бы он узнал, как править надо.

Себя он вел бы, как и всем пристало,

И никогда не сбился бы с дороги,

И меньше бы смятенья всюду стало.

За те года, что я провел в остроге,

Там были чернецы, попы, солдаты,

И к наихудшим были меньше строги.

Когда б ты знал, как чувства болью сжаты,

Коль на твоих глазах уйдет подобный!

Жалеешь, что рожден на свет проклятый.

Но я молчу: я слиток чистопробный,

Который тратить надо очень редко,

И для работы не вполне удобный.

Еще одна для памяти заметка:

На чем я написал все это, Лука;