Александр Давыдов - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Александр Давыдов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Каташе не пришлось дожить до счастливого дня "прощения". Прохворав последний год своей жизни, 14-го декабря 1854 года она тихо скончалась в Иркутске на руках своего мужа и своей дочери Зинаиды, единственной из дочерей, не покинувшей еще родного гнезда.

В июле 1904 года, следуя добровольцем с эшелоном первого батальона Чембарского пехотного полка в действующую армию, в Маньчжурию, я воспользовался длительной остановкой эшелона в Иркутске, чтобы поклониться могиле моей прабабушки. В ограде Вознесенского монастыря я нашел у самого входа в его обширный двор эту могилу, пред которой ровно полвека никто из потомков этой большой русской женщины не преклонил колена. (45) Меня сопровождал в этом паломничестве один из офицеров батальона, интересовавшийся историей декабристов и обладавший фотографическим аппаратом. Он снял меня стоявшим у решетки, окружавшей могилу. Я послал две такие фотографии моей бабушке Елизавете Сергеевне Давыдовой в Крым, в ее имение Саблы. Позже она говорила мне, что получила их, но когда, после ее смерти, я искал эти фотографии среди разбросанных на полу разграбленного большевиками Саблынского дома фотографий и бумаг, я найти их не мог...

(47)

САБЛЫ

В 1850 году, 29-го декабря, в Петербурге скончалась графиня Александра Григорьевна Лаваль, с которой за несколько дней перед этим случился удар. Находившийся в то время в Петербурге Иркутский губернатор Муравьев, узнав о том, что она при смерти, посетил ее и уговорил ее составить завещание, которым были бы обеспечена судьба Каташи и ее детей. Свое состояние Александра Григорьевна завещала нераздельно всем своим дочерям. После раздела на долю Каташи достались имения в Пензенской губернии, в 15 355 десятин, с 2 978 душами крестьян, и в Крыму, в 4 000 десятин. Пензенское имение было родовым, унаследованным от Екатерины Ивановны Козицкой, а Крымское - "Саблы" благоприобретенным, купленным гр. А. Г. Лаваль, вернее ее главноуправляющим, 29 февраля 1828 года с торгов в Санкт-Петербургском губернском правлении, при особых обстоятельствах. Врач графини А. Г. Лаваль посоветовал ей морские купанья в Крыму, а т. к. в то время там еще не было сносных гостиниц и нельзя было нанять приличного дома, то графиня приказала своему главноуправляющему купить имение с усадьбой. Не выезжая из Петербурга, последний купил для нее Саблы, не отдавая себе отчета, где они расположены. Когда графиня приехала во вновь приобретенное имение, то оказалось, что хотя море в ясный день оттуда видно, но находится в 40 верстах от него по птичьему полету. Имение оказалось расположенным в прекрасной местности, большим и доходным, и гр. Лаваль оставила его за собой. Когда вторая дочь Каташи, Елизавета, вышла за моего деда П. В. Давыдова, она подарила его ей, и молодые там и поселились после короткого пребывания в Каменке.

(48) Мой дед, Петр Васильевич Давыдов, хотя физически очень походил на своего брата Николая, с той только разницей, что имел наклонность к полноте, зато обладал совершенно противоположным характером. Далеко не столь умный, как брат, менее образованный и менее склонный к изучению серьезных вопросов, он унаследовал от отца его сердечную доброту и слабую волю. Я уже говорил о том, что в молодые годы он не был чужд некоторых проказ.

Бабушка моя, Елизавета Сергеевна, со своей стороны являлась полной противоположностью своей матери. Физически она пошла в свою бабку-грузинку. Большого роста, черноволосая, с живыми черными глазами и правильными чертами лица, она в молодости была очень красива. Что касается характера, то им она нисколько не напоминала свою мать, кроткую и добрую Каташу. Своенравная, властолюбивая, самолюбивая, волевая и вспыльчивая, она не отличалась добротой, и жизнь с ней и около нее была нелегкой. Умная и не лишенная хитрости, она добивалась своего путем интриг, когда не могла достигнуть того, чего хотела открытым способом. Образование она получила в Иркутском институте и особенно блеснуть им не могла. Понятно, что она всецело завладела своим безвольным мужем и командовала им, как хотела. Когда моя мать однажды сказала моему деду, что не может выносить обидного к ней отношения свекрови, он ответил ей: "Терпи, Оля, я столько лет терплю..."

Детей у моих деда и бабушки было трое: мой отец, Василий Петрович, родившийся в октябре 1852 года, и две дочери - Зинаида и Екатерина, первая была замужем за Дублянским, и вторая - за кн. Долгоруким. Никакого нормального воспитания своим детям моя бабушка не могла дать из-за своего характера. В детстве они ее боялись и не любили, а в зрелом возрасте ее, неудачно вышедшие замуж, дочери непрестанно обманывали родителей и стремились получить от них побольше денег. Что касается моего отца, то бабушка любила его страстно, но той эгоистической, родительской любовью, в которой больше самолюбия, чем нежности. В отце, и без того уже слабохарактерном, она убила последние остатки воли. Тем не менее, после инцидента, о котором я говорил в начале моих воспоминаний, родители передали моему отцу в собственность, (49) кроме Юрчихи, еще и Саблы, сохранив лишь на них право пожизненного пользования.

В Саблах дед и бабушка прожили, можно сказать, всю свою жизнь. Поселившись там в 1852 году, они лишь во время Крымской войны, когда у них в доме был военный госпиталь, на два года уехали в Каменку. Со временем, уже на склоне лет, они стали проводить зимы в Симферополе, поближе к врачам и местному обществу. Смерть настигла обоих в городе. Дед мой умер в январе 1912 года, успев, за несколько дней перед тем, отпраздновать свою бриллиантовую свадьбу, - а бабушка скончалась в феврале 1918 года, в то время когда террором праздновали свою победу только что занявшие город большевики.

Таким образом, жизнь моих стариков продолжалась в Саблах более 60-ти лет... Жизнь эта была спокойная и, в сущности, счастливая. Обладая значительным состоянием, они никогда не знали нужды; чуждые всякой роскоши, они жили в достатке и достойно. Конечно, приходило и горе, умирали родственники и сверстники, но это их как-то мало волновало. Служились панихиды и заупокойные обедни, а потом все возвращалось к обычному и повседневному. Забот было мало, разве что дочери просили денег сверх положенного, и тогда созывался совет из местных близких друзей, на котором, по большей части, решалось в просьбе отказать. Летом приезжали дочери и внуки и дом на время оживлялся. Знакомые часто посещали стариков в городе и только изредка наезжали летом в Саблы, туда их почему-то не очень приглашали.

В общественной жизни мой дед не принимал никакого участия. Прожив так долго в Саблах, он никогда не выбирался ни земским гласным, ни предводителем дворянства, хотя его средства и уважение, которым он пользовался, безусловно, давали ему на это право. Думаю, что бабушка была против выступления деда на общественном поприще, боясь, что он таким путем выйдет из-под ее власти. Дед даже никогда не участвовал в дворянских выборах. А тем не менее, у обоих был большой интерес к различным выборам, в особенности у бабушки, которая с большим азартом обсуждала шансы кандидатов, не пропуская случая высказать о каждом из них свое, далеко не лестное мнение.

(50) В начале своей жизни в Крыму у стариков, когда они были моложе, было довольно много друзей. Были они в среде высших губернских чиновников, присылаемых из Петербурга и принадлежащих к обществу. Находились они и в числе более или менее родовитых местных соседей помещиков. Но с течением времени ряды этих друзей редели и круг знакомых сокращался. Бабушка была большой "снобкой" и знакомиться, а в особенности принимать у себя "новых" людей, она охоты не имела. К тому же в противность тому, что часто бывает со стариками, бабушка, старея, не становилась добрее и мягче, и это не только не привлекало новых знакомых, но даже сокращало посещения внуков.

Кажется, мне было уже лет 12 или 13, когда я в первый раз с братом Петром посетил Саблы. Усадьба, парк и окрестный пейзаж произвели на меня чарующее впечатление, а ласка и доброта деда тронули меня. Все это было испорчено каким-то тяжелым стеснительным чувством, вызванном во мне неискренностью бабушки. Однако вокруг меня в Крыму все было для меня так ново, впечатления были так необычайны, что стеснение недолго тревожило меня. Прежде всего мы, конечно, посетили Южный Берег и Севастополь и были ими очарованы. А затем нас заинтересовал экзотический характер Крымского населения. Ведь в Крыму тогда насчитывалось 35 различных народностей, среди которых первое место занимали татары. Много интересного и смешного рассказывали нам наши старики из быта этих последних, в особенности о мурзаках, т. е. татарских дворян. Но главной темой рассказов деда и бабушки была Сибирь и жизнь их родителей. Они, как и другие дети декабристов (мои родственники), исповедовали самые консервативные убеждения, но память об их родителях была для них священна. Бабушка говорила главным образом о своей матери, о ее доброте и религиозности, о ее любви к своим детям и заботе о них. Вспоминала она Иркутский институт и его начальницу Кузьмину, бывшую перед тем ее воспитательницей. Отец, его друзья и их дети тоже часто были предметом ее рассказов. Показывала она рисунки и картинки из Сибирской жизни, а также старые дагерротипы и миниатюры...