Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

• Название: Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)
• Автор: Наталья Давыдова
• Жанр: История

---

Минутами я думала, что ее разорвут. Ненависть вспыхнула, как огонь. Бузя, Люся, Оля, бледные и трепещущие, стали стеной против Розы. Но она молчаливо лишь разжигала их. Бледная, сидела она с рукой в кармане, играя револьвером. Несколько раз кидались они, чтобы разорвать ее, но она молча слушала их непередаваемую брань ...

Наконец медленно процедила она сквозь зубы: "но мы евреи, а вы г... о".

15-го утром.

Ночь прошла благополучно. Только Вакс спала не в обычном месте. Она боялась быть зарезанной и легла возле нас.

{58} Начинают поговаривать о праздниках, мечтать о "кутьях". Все думают, что будет улучшение. Старая традиция тюрем - улучшать питание на праздниках. Никто не сомневается, что так будет. Вечера у нас светлые. На масло все складываются. В 8 часов тушим, чтобы хватило подольше. Часть масла отослали больным в сыпнотифозное отделение. Там лежат и умирают в темноте. Вчера под вечер заходила Манька, избитая когда-то так Розой Вакс. Зашла и, смеясь, бросилась целовать, обнимать ее.

Маню зовут в тюрьме "Манька-мешигенер" (сумасшедшая). Странное явление эта Манька, ей всего 21-ый год, а лицо старухи: большой беззубый рот, слепой глаз, лицо в больших шрамах. Брошена на улицу с четырех лет - знает весь преступный мир города. Беспорядочное, сумбурное существо, - крикливое, истерическое. Слово "мешигенер" как нельзя более пристало к ней. Она всегда смеется, и в этом беспрерывном смехе и шрамах на лице, есть что-то жуткое до боли.

История ее такова. В ЧК решили ее поймать; на нее указала Роза Вакс. Надеялись с ее помощью поймать целую шайку бандитов,

- "Манька всех знает, значить, выдаст". Поймали в пекарне, пришло много людей, Роза распоряжалась. После очень долгих поисков удалось вытянуть на улицу одну лишь эту слабую женщину. Вид Маньки, покрытой мукой, {59} был жалок и смешон, но ее повели в ЧК. Там, подстрекаемые Розой, бросились на нее 6 человек. Надеялись извлечь признания, ждали, что назовет товарищей. Но Манька оказалась духом сильнее, чем думали, - она молчала. Тогда бросились ее избивать, били беспощадно. Била Роза, били остальные. Исполосовали тело, рот превратили в дыру, отуманили глаз. Разочарование, что найдена одна слабая женщина, усиливало удары. Но Манька так и не предала друзей. Только, когда она начала истекать кровью и ей угрожала смерть, прекратили побои. Ее передали врачам.

Вечером того же дня.

Только что подошла к открытой форточки. Ночь звездная, чудесная. Так чиста она и так далека. О, как сильно почувствовала я свое заключение и весь тот ужас, что делается вокруг меня.

16-го.

Ночью был переполох. Проснулись от густого дыма. Нельзя дышать. Крикнули, бросились к дверям, стали колотить железную дверь. Ключ оказался у начальства, в другом здании. А пока можно было задохнуться. Где-то горело. Наконец, потушили и открыли двери. Когда узнали, что благополучно, многие роптали:

- "Помешали спать".

{60} Удивительный русский народ - лишь бы спать; а там и сгорать можно!

Солнечный день. Даже наши стеклышки веселы - и к нам свет проник! Капли от снега бегут по решеткам. На прогулке тоже будто веселее стало. Побежали все вокруг бугра. Солнце показалось, и на щеках у людей точно разгладились морщины, глаза засветились. - Господи, когда же свобода? Эта стена как каменный пояс.

Мелькает на прогулки совсем юная девочка, с крашеными в ядовитую краску волосами. Лицо смазливое; говорят, "чекистка". Под коротеньким пальто ярко-фиолетовые чулки, неизменно фиолетовые. Невольно спрашиваешь себя - все одна ли пара? Есть еще одна, на которую обратила внимание. Очень уж сытая, из "буржуек" - сразу видно. Толстая, здоровая еврейка, лицо очень красное; на ней дорогое зеленое пальто. При ней мальчик лет 8-ми. Бедный мальчик растерянно стоить в середине круга и помахивает палочкой. В тюрьме есть еще один, трехлетний мальчик, но тот уже год здесь и освоился.

Встретила в коридор "сестру". Бросилась к ней расспрашивать о Кике. Она его вспомнила по тому же одеялу и вьющимся волосам. Говорить, поправляется. Пищу носят художники {61} каждый день. Записку мою она не взяла, сказала: - "Не велено".

Я отправила другим путем. Зная его бурный непокорный характер, понимаю насколько тягостно такое заключение. А тут болезнь и одиночество сразу. Прошу особенно заботиться о нем.

Опять принялась за тихую жизнь и усадьбы Тургенева...

Сегодня кража в камере. Правда, кражи постоянное явление, но сегодня это совершено у самой бедной женщины.

Есть у нас такая. Ее привели сильно заплаканную, завернутую в платок, не молодую, со стриженными волосами. С тех пор она все время плачет, тихо, про себя, как-то некрасиво.

В ее всегда перевязанной платком фигуре, серой и неловкой, есть что-то, что вызывает досаду. Ее не любят, вероятно, оттого, что горе у нее скучное.

Сегодня ночью взяли у нее из под головы все, что она имела. Она долго ничего не получала, а вчера принесла дочь - девочка лет десяти. Она при этом даже поделилась со всеми "неимущими", - а тут этот случай.

Вечером танцы. Оля и Лиза близко, близко держатся друг друга, то наступая, то сливаясь в одно тело. Безудержно аплодируют кругом. Адочка, в атласных туфельках, {62} прибежала посмотреть. Из других камер доносится пение.

Там своя жизнь, не удушишь ее так легко.

17-го.

Рассвет встретила Оля петушиным криком. Оля и Дуся (Обе молодые преступницы из уголовных.) лежат обе под столом (другого места нет), как в гробу. - Насчет этого вечные шутки.

Сегодня вздумалось ей встретить день отчаянно хриплым криком молодого петуха. Всех сразу разбудила, и все рассмеялись.

Днем обычная прогулка. - Легко морозило. Лиза и Оля так растанцевались с вечера, что и во дворе тоже продолжались танцы. Оля, по обыкновению, нага, сверху набросила лишь тулуп. Тело и молодые груди то и дело виднеются под мехом. Отчаянная она, ее и холод не берет.

Вернулись в камеру как всегда. Вдруг около четырех часов - вызывают: "Засядкина, Новикова". (Оля Засядкина, Дуся Новикова.)

По побелевшему лицу Оли я все поняла...

Пятница - обычные 4-5 часов. Без объяснений стало ясно то, что сейчас произойдет. Заплакали все. Плакали даже те, кто, может быть, никогда не пролил слезы над собой. Всем стало ясно, что через несколько часов {63} отнята будет жизнь у этих двух сильных, крепких телом и духом девушек, отнята будет насильно, ужасно.

Старшей из них было всего 18 лет, и у обеих жизнь била ключом. Дуся, более слабая, забилась головой об стол. Слышен был раздирающий, животный крик... Оля уже овладела собой.

Бледная, строгая, высокая, стояла она среди нас, надевая спешными руками чистую рубашку. - "Я знала с утра, что это будет сегодня", процедила она сквозь зубы. Тут же спокойно отдала свое новое синее платье Лизе:

- "Бери, тебе пригодится".

Из двери грубо закричали, чтобы торопились. Не прошло и пяти минут они были готовы, обняли всех, низко поклонились - нам, плачущим. Слышу голос Оли около дверей: - "Желаю вам всем свободы, счастья, а мне..." - тут она не кончила и махнула рукой. - Дверь захлопнулась за ними.

На полу лежала Лиза в припадке падучей. Ушла из жизни подруга, с которой она так связана в танцах. Пухлое личико откинуто на полу, лежит Лиза вся в крови. Фельдшер суетится около нее.

Роза Вакс и тут не могла молчать, и в нескольких шагах от бьющейся Лизы бросилась и она с криком на пол. Фельдшер показывает нам, что это не серьезно. Никто не придал значения этому припадку.

Ночью.

Вечером тихо у нас; никто не шутит, не смеется. Ни слова об Оле и Дусе, но вся камера с ними. В голове у каждой кровавые последние часы. Все молчат. Кто-то ложась спать говорит: - "А помните, как еще сегодня на рассвете Оля пропела петухом". Все помнят, но молчат.

18-го декабря.

Сегодня - как будто ничего не было. Все, кроме двух, на лицо, жизнь обычная. Лиза после припадка такая, как всегда. На губе только шрам и бледна еще. Смеется. За обедом обычные ссоры из-за "гущи" в супе, вспомнили даже злополучную скамейку. Прогулка та же.

Тошно все.

Скоро праздники. Все разговаривают о них, главное - о кутье. Еще о церкви. Говорят, пустят в тюремную церковь. Правда, не всех сразу, по этажам, - одних в сочельник, других к обедне.

Валя хочет быть оба раза, надеется увидеть мужа, - говорят, сверху видно. (Женщин пускали только на хоры.) Я тоже мечтаю увидеть Кику. Что-то праздничное есть уже в воздухе. Бузя была более сорока раз в тюрьме, все знает, все помнит. Все чаще повторяет:

- "При Николае - было то - давали кутью, сладкий хлеб" и пр. Все поголовно надеются получить что-нибудь из дома.

{65} Те, что спокойно просидели полгода, год, плачут теперь при одной мысли о празднике. Началась усиленная стирка в поломанном корыте и ежедневная мойка (по очереди) голов. Затрудняет - отсутствие воды в кране, приходится урезывать воду от чая. Тоже без ссор не обходится. На прогулке уныло; повисли худые кустики под тяжелыми одеялами. Все выколачивается к празднику.