Дион Форчун - Жрица моря

• Название: Жрица моря
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

В этом волшебном романе мы впервые встречаемся с героиней нескольких книг Форчун, бессмертной и вечно юной жрицей Изиды - Морган Ле Фэй. В одном из ее воплощений - спасшаяся из гибнущей Атлантиды жрица, в другом - сестра короля Артура, известная из легенд как фея Моргана, воспитанница волшебника Мерлина, фигурирующего в этой книге в качестве Лунного Жреца. Главный герой книги, от имени которого ведется повествование, - Уилфрид Максвелл, обыкновенный английский джентльмен из провинции, - становится благодаря своей любви к Жрице Моря одним из посвященных, Жрецом Солнца в возрожденной древней традиции.

---

После этого некоторое время я испытывал легкий стыд, вспоминая свои перевоплощенческие фантазии. Одновременно возродился мой старый интерес к общению с Луной. Маленькая речка под моими окнами была приливной, и по голосу прилива можно было заключить, что он делал там, на берегу. Как раз над нашим садом находилась плотина, служившая отметкой максимальной высоты прилива. Когда прилив был высок — стояла тишина; но низкий прилив производил изумительное впечатление серебристого водопада. В такое время определенно чувствовался столь любимый мною запах моря, хотя я подозреваю, что во всей своей полноте он сюда не доходил. Доктора всегда приводило в замешательство то, что я, отъявленный астматик, хорошо переносил жизнь у воды; впрочем, он отнес это на счет моря. Хотя на самом деле я считаю, что моя астма началась вследствие моих дьявольских дрязг с моей семьей и что первое облегчение я почувствовал, лишь убравшись на конюшню и хлопнув за собой дверью. В конце концов, астма и бронхит — это не одно и то же. В действии болезни нет ничего неверного. Все дело в том, что ваши мышцы — сгибатели и разгибатели — не могут достичь согласия в том, чтобы заставить ваши кузнечные мехи работать нормально.

Так или иначе, мне нравился запах морских водорослей, доносившийся до меня вместе с низким приливом; туман, поднимавшийся над водой, оставался в глубокой лощине и никогда не достигал моих окон; под лунным светом он напоминал водную гладь, лагуну, на которой, подобно мчащимся в полный ветер парусникам, были видны кроны деревьев. А когда прилив отступал вглубь залива, и соленая морская вода вытесняла пресную, заставляя ее подыматься у плотины и открывать створы шлюза, — в голосе крутящейся водоворотами воды слышались странные клокочущие нотки; это был неумолчный, спорящий с самим собой голос вечной ссоры моря и суши.

Я привык слушать, как воды суши пытались вытолкнуть обратно морские; и мне пришло в голову кое-что прочитанное мной относительно археологии нашего края — ведь этот кусочек мира когда-то был затоплен морем. Там были песчаные морские банки, подымавшиеся, подобно островам, среди соленых болот; там были морские фарватеры через болотистую топь, открывавшиеся в наивысшей точке прилива, поскольку вся здешняя земля была покрыта осадочными породами, принесенными с холмов Уэльса местными реками. Если банки будут продолжать свое наступление на залив, солончаковая жижа во время прилива будет глубиной не менее шести футов. Когда-то Голландец Вильям насыпал эти банки; и однажды они прорвались. Тогда вода дошла прямо до нашей церкви. Вот почему в Дикмауте есть плотины, шлюзы которых открываются только в половину воды.

Между нашим городком и морем лежат солончаки, да и сам город примостился на первых клочках подымающейся земной тверди. За городом находится заросшая лесами возвышенность, по которой проходит дорога в город. Возвращаясь по ней в сумерках, видишь покрытые туманом болота, миля за милей; а когда светит полная луна, они настолько смахивают на водную гладь, что невольно думаешь, будто море вновь решило поглотить эту землю.

У меня всегда вызывало странное возбуждение история земли Лайонес, ушедшей под воду вместе с церквями, которые все еще вызванивают свои призрачные мелодии под толщей воды. Недавно я отплыл из Дикмаута на лодочную прогулку и отчетливо видел в неподвижной прозрачной глубине отлива стены и башни древнего монастыря, погрузившегося в пучину одной штормовой ночью, когда река сменила свое русло.

Я много думал также об одной бретонской легенде, повествующей об исчезнувшем городе Ис и о его великих волшебниках; там говорилось о том, как однажды предательством выкрали ключи от морских ворот города и о том, как море вошло в город и затопило его. Меня интересовало: в чем была загадка Карнака, какие тайны хранил наш Стоунхендж, кто были люди, построившие их, и зачем они это сделали? И казалось мне, что существовало две религии, одна из которых была религией Солнца, а вторая — Луны; я представлял, что моя любовь к луне и к морю была более древней и что она была чуждой другим так же, как они чужды нам. И верилось мне, что друиды, первосвященники культа Солнца, должны были смотреть на странные морские огни забытой веры так, как мы сейчас смотрим на дольмены и древние могильные курганы.

Мне пришло в голову (сам не знаю, почему), что те, кто обожествлял Луну и Море, разжигали большие костры у самой верхней кромки прилива, и приливная волна, набегая на берег, уносила эти костры с собою. Иногда, не чаще раза в год, я видел движущиеся цепочки огоньков, мелькавшие в голых скалах. Черные скалы были покрыты глубоководной слизью, гигантскими раковинами и впечатляющего размера ракообразными, которые не могли более испугать рыбака, и было над всем этим колышущееся пирамидальное свечение, голубоватое от морской соли. И медленные волны восходящего прилива лениво лизали скалу и шипели, и чернели внизу, пока самый большой из огненных столбов не падал, искрясь, в воду; и после этого все вновь было неподвижно, за исключением медленного колебания черных волн, вновь накатывавших на скалы, уносивших обратно в бездну оставленных было гигантских ракообразных и моллюсков. Иногда эти видения, открывавшиеся внутреннему взору, приобретали для меня странную реальность и значимость. В этих видениях я мог ощущать то, что редко удается во сне, — я чувствовал особый, острый запах горящего дерева, погашенного морской водой.

Глава 4

Дела мои шли как обычно, не хуже, не лучше; в общих чертах я начал лучше разбираться в своих мыслях, особенно после одного поистине дьявольского приступа астмы, который случился со мной в тот мартовский день, когда подводились квартальные итоги, и у нас, как обычно, было особенно много работы. Тогда я испытал очень необычное ощущение: доктор счел необходимым ввести мне полную дозу наркотиков, помня о впечатлении от моего последнего приступа и не дожидаясь, пока я войду в критическое состояние, так что я лежал, почти полумертвый, равнодушный ко всему, и наблюдал в полудреме странные видения.

Мне казалось, что я покинул свое тело, совсем так, как это описывает Мульдон, и чувствовал что я нахожусь на солончаках подле Белл Хед. Я помню, что заметил с удивлением: вместо темной грязи речных наносов, которая лежит там сегодня, я обнаружил твердые и плоские желтые песчаные банки. Очевидно, здесь не было морских дамб; просто вода была там, где была вода, а суша — там, где суша, вместо той болотистой жижи, которую мы видим сегодня.

Казалось мне, что я стою на выступе скалы в окружении гнездящихся морских птиц, а прямо над моей головой на высоком шесте находится корзина-с легковоспламеняющимися дровами. Позади меня на узкой полоске берега лежал небольшой ботик, скорее даже весельная лодка, в точности похожая на изображение старой рыбацкой лодки из исторических книг. Я стоял возле маяка, готовый зажечь его, как только появится корабль, проходящий фарватером сквозь болота; и мы ждали этот корабль денно и нощно, мы высматривали его — ведь он должен был вернуться из дальнего морского путешествия — и мне это ожидание уже порядком надоело. Вдруг сквозь морской туман и опускающиеся сумерки я увидел этот корабль неожиданно близко. Это было длинное, низкое судно без привычной палубы для гребцов и с единственной мачтой. На ней развевался большой пурпурный парус, на котором малиново-красным был вышит дракон.

Когда судно приблизилось, я закричал — ведь зажигать маяк было слишком поздно. На корабле быстро спустили парус и скомандовали табанить веслами, одерживая судно прочь от песчаной банки. И в тот момент, когда корабль проплывал мимо меня на расстоянии броска, я заметил женщину, сидевшую в резном кресле на кормовом возвышении. На коленях у нее лежала большая книга. Согласно движению паруса она медленно подняла голову, и я заметил, что у нее было бледное лицо, пунцовые губы и длинные темные волосы, напоминавшие морские водоросли в период отлива. Золотая, украшенная драгоценными камнями лента охватывала ее волосы. Те несколько мгновений, когда корабль отворачивал от банки, я смотрел в ее лицо, а она — на меня, и глаза ее были странными, как у морской богини. Я вспомнил, что корабль, который мы ждали, должен был привезти из далекой заморской земли странную жрицу. Жрица была нам необходима для отправления нашего культа, ибо море разрушало дамбы, и затопляло земли, и было сказано нам, что она владела магической силой, способной обуздать море. Вот, думал я, морская жрица, которую мы так долго ждали. И смотрел я на нее, и она смотрела на меня.

Но вот она проплыла на своем корабле мимо меня и исчезла в тумане и надвигающихся сумерках, и я знал, что она направляется к высокому холму, возвышающемуся посреди устья реки в нескольких милях вглубь острова. На вершине холма находился посвященный Солнцу открытый каменный храм и неугасимый огонь; но под храмом была морская пещера, в которой поднимающаяся вода смывала жертвы, привязанные живьем к поверхности скалы. Ходили слухи, что Жрица Моря потребует многих жертвоприношений своей богине, и я поверил в это, когда увидел ее холодные странные глаза.