Дион Форчун - Лунная магия

• Название: Лунная магия
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

Это рассказ о знаменитом враче, обладателе всех мировых почетных званий и титулов — и одновременно — смертельно несчастном человеке. Единственная отдушина — сны, повторяющиеся и удивительно живые. И вот — реальная встреча с женщиной-мечтой из снов, оказавшейся Вечной Жрицей Изиды. Далее — обучение Высшей Магии, совместные астральные путешествия, роль жреца в храме Изиды, преображение, любовь…

---

Затем главная дверь приоткрылась на несколько дюймов, и в щель проскользнула жрица, которую я любил. Обрадованный ее появлением, я спустился с возвышения, приблизился к ней и обнял. Она ответила нежным объятием. Во всяком случае, она меня не оттолкнула. Взяв за руку, я повел ее с собой на возвышение, где мы сели у ног богини, и я снова ее обнял, уже с большим жаром, и она ответила мне с не меньшей нежностью. Вот это был настоящий сон, ибо я им нисколько не управлял.

Потом вдали послышалось пение, и я впервые заметил, что посреди пещеры находится водоем, по всей видимости, питавший ручеек, который бежал вдоль подземного коридора. У водоема возвышался большой сталагмит, почитавшийся, насколько я знал, как святыня.

И снова мой сон вернулся к прежнему, и я все так же сидел у ног богини и ласкал жрицу, которая спокойно принимала мои ласки как должное. Затем я проснулся.

Я не в силах описать того ощущения радости жизни, уверенности в своих силах и счастья, с которым я проснулся. Обычно, если мне привидится такой непристойный, сон, я просыпаюсь, проклиная себя, и целый день хожу совершенно подавленный. Но ко всем непристойностям, виденным мною в этом сне, я отнесся неожиданно легко, как к самому обычному делу. Я припомнил слова моего гостя: «Это все не важно». Они явно возымели действие, причем настолько мощное, что это действительно оказалось неважным. Я был ужасно доволен собой и тем, что воспользовался возможностью ласкать жрицу, и остаток дня ни о чем не мог больше думать.

Надеюсь, что все это не наведет на мысль о том, будто я намерен перевести свои фантазии в реальность. Я всего лишь упоминаю о них, как меня о том просили, а также по причине их психологической значимости. Поначалу я собирался оставить их при себе и приготовил предыдущий отчет. Но затем я понял, что так нельзя, что я должен быть предельно искренним и принять на себя все возможные последствия, иначе погублю весь эксперимент и внушу мисс Л.Ф. ложное ощущение безопасности».

Ничего удивительного, подумала я, что рука Малькольма дрожала, подавая мне этот отчет. Для человека с его темпераментом подобные откровения равносильны выдергиванию зубов.

Он сидел, дымя сигаретой и глядя в огонь, с виду совершенно спокойный, невозмутимый, и более чем когда-либо напоминал высеченного из гранита колосса. Я задумалась, как быть дальше. Если я вздумаю его поощрить, благодарности от него ждать нечего — это я знала. Очень непросто было взять верный тон, не повергнув его в смущение резкой отповедью.

Он, по-видимому, почувствовал, что я закончила чтение, хоть я и старалась не поднимать глаз от страницы.

— Ну? — спросил он. — Получу ли я от ворот поворот теперь, когда Вы знаете, что я за человек? Я ведь предупреждал Вас, что у меня отнюдь не чистые помыслы.

— Человек, столь честный, как Вы, доктор Малькольм, является более надежным другом, чем те жертвы самообмана, которые считают себя совершеннее самой Природы.

— Вы, разумеется, абсолютно правы, хотя я не знал, достаточно ли Вы хорошо разбираетесь в мужской натуре, чтобы понять меня именно так. Я не был безопасен в качестве друга, когда пытался внушить Вам и себе, что я лучше, чем есть на самом деле. Я люблю Вас, мисс Ле Фэй, и глупо было бы с моей стороны отрицать это. Но из этого вовсе не следует, что в силу этого чувства я не буду с Вами предельно честен. Я пытался отдалиться от Вас, как Вы знаете, когда понял, к чему это ведет, и как отчаянно я влюблюсь в Вас, если познакомлюсь поближе. Я боялся получить удар в ответ — такое со мной часто случалось. Но после первого нашего похода наверх я просто перестал этого бояться. Как ни странно это прозвучит, но мне стало просто все равно, будет ли мне причинена боль. Я только боялся причинить боль Вам, особенно после того, как поранил Вам руки. Еще я боялся, что скажу или сделаю нечто такое, что вызовет Ваше отвращение, либо сделает меня отталкивающим в Ваших глазах. Но теперь все эти страхи пропали без следа. Как сказал тот старый жрец: «Все это не важно». И я чувствую, что это не важно — мы перешагнули через это. Я говорю с Вами как мужчина с мужчиной, и так же говорите со мной Вы. Мы идем к великой цели и не допустим, чтобы нас рассорили какие-то ничтожные фантазии. Я знаю, что Вы так же стремитесь избежать истинного зла, как и я. Я не сделал бы ничего, что могло бы повредить моей жене, как не сделал бы ничего во вред Вам — сначала я бы отрубил себе правую руку, обе руки. Я знаю, что Вы никогда бы не попросили меня об этом, и ни на минуту не сомневаюсь, что Вы и не позволили бы мне, даже если бы я захотел. Во всяком случае, дав мне такое разрешение, Вы просто сделали бы глупость, так как в следующий момент я бы порвал с Вами навсегда. Вот такие дела. И если я взорвусь, то взорвусь на безопасном расстоянии, но это уже мои проблемы.

Ни один мускул не дрогнул на лице Малькольма, ни единая нотка не нарушила ровного тона, с каким был выдан весь этот монолог. Он словно делал замечания студентам на лекции.

На мгновение я лишилась дара речи.

— Почему Вы не отвечаете? — спросил он.

— Потому, — сказала я, — что не могу. Ваши слова глубоко тронули меня.

— Все в порядке?

— Вполне.

— И я не кажусь Вам отвратительным?

— Отнюдь. Я глубоко Вас уважаю, доктор Малькольм. Я ничего не знаю о Вашей профессиональной деятельности, но отлично понимаю, почему Вас считают великим человеком. Не просто выдающимся, а великим.

— Моя дорогая девочка, не говорите чепухи. Я просто делаю свое дело и дерусь, как черт, с теми, кто мне мешает это делать. И великим я кажусь только в сравнении с дураками. И чудо заключается не в моем величии, а в их тупости. Они либо не могут, либо не желают видеть того, что буквально лезет в глаза, вот и все. Будьте уверены, ничего особенного здесь нет. Я лишь привлекаю внимание к совершенно очевидным вещам.

— А как же все эти годы наблюдений и экспериментов?

— Это обычная рутина. Говорил же я Вам, что устал от центральной нервной системы? Да она мне до смерти надоела. Я не такой дурак, чтобы заявлять, что в ней больше нечего изучать, но сам я уже выдохся. Я намерен оставить это занятие. Я сворачиваю работу в госпитале. Я не прочь остаться консультантом в какой-нибудь небольшой клинике, где могу принести пользу, и не намерен порывать с Модсли. В Малет Плейс тоже ко мне принюхиваются, но для них я страшноват. Они жаждут заполучить мое имя, и в то же время их приводят в ужас мои иконоборческие идеи. Они боятся, что я разнесу вдребезги все их тонкие психологические построения, а я так и сделаю, уж будьте покойны! Им очень нужен такой невропатолог, как я. По специальности я терапевт, по складу характера — типичный хирург. У терапевтов слишком бабья натура, на мой взгляд. Дайте мне отвести душу, где-то разрезать, где-то зашить — и дело с концом!

И немного смягчившись, он спросил, не предложу ли я ему чаю.

— Боже правый, — сказала я, — так Вы еще не пили чай?

— Нет. Я изображал из себя мученика, трудясь над этим отчетом. Думаю, что заслужил немного Ваших домашних гренков, если учесть, как я принес себя в жертву на алтарь науки. Я не расстроил Вас своими откровениями, мисс Ле Фэй, правда?

— Разумеется, нет, — сказала я. — Я гораздо более здравомыслящая особа, чем Вы, несмотря на все Ваши разговоры о хирургическом темпераменте.

Я приготовила ему замечательный чай, и он съел все до последней крошки. Вряд ли какая-нибудь женщина до меня так баловала Малькольма, так что он все оценил по достоинству.

— Здесь, с Вами, я совершенно счастлив, — сказал он, удовлетворенно откинувшись на спинку кресла. — Я думал, что вконец изведусь, если буду видеть Вас слишком часто. Но все наоборот — наши встречи успокаивают меня. Послушайте, я был полностью откровенен с Вами, чертовски откровенен, возможно, откровеннее, чем надо. Я хотел бы, чтобы и Вы были столь же откровенны и сказали, что Вы испытываете ко мне.

— Я постараюсь, но если Вы не понимаете меня, то не поймете, почему мои чувства к вам именно таковы.

— Вы говорили мне, что Вы — лишь одно из проявлений Ее, нечто нечеловеческое. Но Вы чертовски человечны, и именно это придает Вам в моих глазах такое очарование. Вы не против того, что я с Вами так говорю? Это ведь только слова.

— Разговор — это хороший предохранительный клапан. Выговаривайтесь сколько хотите.

— Я тоже так считаю. Я всегда был нем, как могила, во всем, что имело для меня какое-то значение, и теперь вижу, что ошибался. Поэтому мне надо было ругаться, подобно фельдфебелю, и крушить мебель. Собственно, я так и делаю, но по мелким поводам. Я чертовски раздражительный тип, знаете ли, и только с Вами я как-то сдерживаюсь. Ладно, вернемся к нашей теме, скажите мне то, что я хочу знать.

— Вы хотите знать, что я чувствую по отношению к Вам?

— Да. Я понятия об этом не имею и знаю лишь, что Вы ужасно добры ко мне.