Дион Форчун - Лунная магия

• Название: Лунная магия
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

Это рассказ о знаменитом враче, обладателе всех мировых почетных званий и титулов — и одновременно — смертельно несчастном человеке. Единственная отдушина — сны, повторяющиеся и удивительно живые. И вот — реальная встреча с женщиной-мечтой из снов, оказавшейся Вечной Жрицей Изиды. Далее — обучение Высшей Магии, совместные астральные путешествия, роль жреца в храме Изиды, преображение, любовь…

---

— Я не знаю, не уверен. Мне кажется, что я превращаюсь в глупца, так и происходит на самом деле. До свидания, думай обо мне в четверг утром.

И они говорят, что женщины нелогичны! Но это был прежде всего Малькольм — он и его жалкая совесть, из-за которой получилось так, что он не заботился и не беспокоился ни о ком, кроме себя.

Глава 15

Когда наконец наступил четверг, я решила, что у Малькольма не должно быть никакой возможности попасть в свои комнаты, прежде чем он увидит меня, потому что я даже представить себе не могла, какие душевные потрясения обрушатся на него, если он возвратится туда один. Так что я взяла свой черный двухместный автомобиль и заранее отправилась на вокзал, чтобы успеть к первому из поездов, о которых он мог говорить как о послеполуденных. Но Малькольм на нем не приехал. Я подумала, что, возможно, он решил остаться на обед в доме после окончания похоронной церемонии и приедет следующим поездом или через один, но его не было ни на одном из этих поездов. Я позвонила домой, чтобы узнать, не звонил ли он из Ворсинга, но Митъярд ответил, что никаких звонков не было, и я возвратилась к своей машине, продолжая встречать поезда. Темнело. Я решила, что все равно дождусь Малькольма в машине, даже если он приедет самым первым утренним поездом.

Наконец, когда уже близилась полночь, к перрону медленно подошел поезд, и из него вышел Малькольм.

Его шляпа была надвинута на самые глаза, а воротник поднят, скрывая уши, в руках у него был саквояж, и я подумала, что никогда в жизни не видела лица с более мрачным или более отталкивающим выражением; даже я, знавшая его так хорошо, все равно боялась приблизиться к нему.

Я подошла к нему и произнесла его имя. Он не слышал меня. Страшно рискуя, я прикоснулась к нему рукой. Он зло развернулся, но, увидев меня, сдержался, и в его глазах появилось смущенное выражение.

— Лилит, ты здесь? Что ты здесь делаешь?

— Я приехала на машине, чтобы встретить тебя. Я не хочу, чтобы ты шел домой один. Прежде чем ты приступишь к какому-нибудь делу, мы поедем ко мне и поужинаем.

— Но как ты узнала, каким поездом я приеду?

— Ты же сказал, что приедешь послеполуденным поездом…

— Но Лилит, ты что, ждала здесь все это время, да?

— Да.

— Дорогая!

Он взял меня под руку, и так мы вместе направились к машине, и теперь я знала, что какое бы сильное сопротивление не выстроило до сих пор его больное сознание, все это сейчас разрушено.

Когда я открыла дверцу машины, он сказал:

— Что мне сказать тебе, Лилит? Как тебя благодарить?

Потом мы сели в машину и приехали домой.

И хотя для меня вполне естественным было видеть его полулежащим в моем огромном кресле, между нами возникло какое-то отчуждение, он бы глубоко погружен в размышления. Он даже не курил. На нем был черный галстук, но мужчина всегда оказывается в весьма невыгодном положении, когда приходит утром и демонстрирует свои эмоции. Женщины знают, как себя лучше всего вести в такой ситуации, но мужчины в черных галстуках обычно выглядят весьма жалко.

Я позволила Малькольму сесть, как он привык делать, и думать о своих проблемах, пока он окончательно от них освободится.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он наконец, привстал и положил мне на колени футляр для ювелирных изделий старинной работы, который, как я заметила, он нежно поглаживал в машине.

Я отпрянула от него. Мне не нравилась идея того, что мне предлагали драгоценности, принадлежавшие его жене, в то время как она лежит в холоде могилы. Он заметил мое движение и ответил:

— Тебе ничего не нужно о них думать, — сказал он. — Она никогда их не любила и никогда не надевала. Я просто хранил их в доме, ведь это надежнее, чем в моих комнатах. Они принадлежали моей матери.

Он снова взял у меня коробочку, открыл ее, и я увидела, что украшение состоит из пяти очень красивых аметистов в тяжелой старинной оправе, дымчатых топазов, агатов и тому подобного. Я вполне могла понять, почему эта пушистая маленькая женщина, миссис Малькольм, не могла их надевать, но они бы в совершенстве подошли мне и прекрасно гармонировали бы с моей одеждой. Так что я сказала об этом Малькольму с особенным удовольствием, надеясь, что это выведет его из оцепенения.

И я достигла цели, радость от того, что он доставил мне удовольствие, разлилась по его угрюмому лицу, и часть угрюмости слетела с него.

— Мне пришлось потратить много времени для того, чтобы отыскать для тебя все это, — сказал он. — Именно поэтому я так опоздал. Я даже не мог мечтать, что ты будешь ждать меня на вокзале; кроме того, я решил, что ехать к тебе сегодня вечером слишком поздно, и, если ты хочешь знать правду, боялся, что не попаду к тебе. Но я не собирался отказываться от украшений, которые хотел для тебя привезти, даже если бы мне пришлось пройти через все семь кругов ада. Практически так и получилось. Знаешь, что сделала эта гнусная женщина, компаньонка моей жены? Заставила Еву сделать завещание в ее пользу! Бедной Еве нечего было оставлять после себя, но это не испугало никого из них. Она оставила мисс Несбитт дом и мебель, и всю одежду, и свой доход от меня на жизнь! Все ей оставила, фактически все, кроме нескольких личных подарков старым друзьям, и приказала ей позаботиться о служанке, так что служанка не отстала от нее.

Бог мой, какой скандал там был! У нее был адвокат на всякий случай, да, да, именно на случай, если меня тоже попросят написать завещание, и он пришел на похороны, а потом возвратился вместе с нами в дом. Я не мог и подозревать, что это был за черт, я думал, что это кто-то из похоронного бюро. По крайней мере, он так выглядел. Потом был обед, а после мы читали это чудовищное завещание. Говорю же, этот адвокат не такой глупец. В распоряжение мисс Несбитт переходила одежда, потому что ей она была полезнее, чем мне, и она, если хотела, могла владеть мебелью, потому что это тоже мне было совершенно не нужно, кроме того, я должен был дать ей что-то в качестве пенсии; но я не собирался содержать дальше этот дом, я хотел его продать, чтобы избавиться от него. Потом адвокат начал запугивать меня. Спросил, как я думаю, насколько факт завершения моего брака отразится на моем профессиональном положении! Я взял его за шиворот и за ремень и пинками проводил по тропинке парка, над воротами, Лилит, а не через них, и еще немного по дороге. Возможно, за оскорбление мне придет вызов в суд, а может быть, и нет; я даже вообразить не могу. У него для этого множество оснований, но у меня тоже было множество оснований выпроводить его пинками, и он должен подумать об этом с профессиональной точки зрения, так же, как и я. По крайней мере, на этот день с ним было покончено.

Потом я возвратился в дом и велел компаньонке заткнуться и, если ей так хочется пенсии, — не быть глупой; она сопела, ворчала и насмешливо улыбалась, но более или менее заткнулась; по крайней мере, она заткнулась настолько, насколько была способна. Потом я отправился за драгоценностями, но их не было там, где они обычно хранились, замок был взломан и взломан недавно. Я спросил ее о них, и она сказала, что моя жена дала их ей. Я сказал ей, что они не принадлежали Еве, и она не могла их дарить, и попросил предъявить их, пригрозив полицией в случае отказа. Она не желала отдавать, и я позвонил в полицию. Приехал сержант, и мы с ним поднялись в ее комнату и извлекли драгоценности из ее гардероба, они валялись среди ее нижних юбок. Он хотел сразу же наказать ее, но я сказал, что делать этого не нужно, ведь женщина так глупа, что она могла действительно сделать все это по глупости. Я на самом деле так думал. И решил было, что адвокат был действительной причиной всех трудностей.

Потом позвонил Дженкинс, чтобы я зашел повидать его после окончания приема. Мне больше не хотелось оставаться там; все эти занятия смертельно утомительны, и я хотел возвратиться к тебе, но он настаивал; он сказал, что очень хочет видеть меня, так что мне нужно было продолжать. Я попросил женщин приготовить мне ужин, но они отказались, и я потерял всякую сдержанность. Они принесли что-то, но оно так воняло, что было несъедобным, и я выбросил все на пол. Потом я отправился к Дженкинсу и приготовлял и распределял за него лекарства, пока он не закончил свой прием. Уже много лет я не занимался этой работой. Я надеюсь, что все будет в порядке.

Потом было просто судебное разбирательство! Оказалось, что он никогда не получал моих сообщений. Они знали, что он, должно быть, звонил мне домой, так что они звонили ему, и мисс Несбитт заявляла, ни слова не давая сказать, прямо заявляла, что еще одно мнение излишне.

Оказалось, что он как мог протестовал против увольнения медсестры; он не был таким дураком, чтобы доверить бороться с воспалением вен дилетантам, но Несбитт сказала ему, что я выражаю недовольство по поводу расходов, и оказала, что все устроит так хорошо, как только сможет. Я даже вообразил, что ему рассказали много историй по поводу моей жестокости, и он поверил им на время, но в свете произошедших событий начал сомневаться. Он сказал, как и ты, что операция могла бы помочь.