А. Аллилуева - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: А. Аллилуева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1946

---

Люди стоят, не разбегаясь. Выстрелы не страшат, опять мы идем вперед В этот день толпа освобождала из тюрем политических заключенных. Под вечер во дворе дома на Сампсониевском мы застаем первых освобожденных из Выборгской тюрьмы. В арестантских куртках, с непокрытыми головами, они забегают греться в подъезды Холодно и морозно к концу февральского дня.

Надо помочь людям, одеть, накормить их. С товарищами, живущими в нашем доме, мы решаем обежать квартиры и у жильцов собрать одежду для освобожденных.

В шкалу дяди Вани нашлось его старое пальто, пиджак, шапка. Вещи нам всюду дают охотно, выносят еду. И тут же, посреди двора, люди наскоро переодеваются, жуют хлеб, кто-то уже строит их в отряды.

— Идите, присоединяйтесь к восставшим, — напутствуют освобожденных.

Новой жизнью живет столица. Газеты не выходят, но по расклеенным на стенах домов листкам и объявлениям узнаем, что все полки примкнули к восставшим рабочим, свергнут царь. Прохожие на улицах громко читают текст царского отречения. Арестованы министры. Новое правительство в Думе. Туда, к Таврическому дворцу, весь день движутся толпы питерцев.

На электростанции рабочие проводят первые открытые собрания. Выбран революционный заводской комитет, в него вошли Яблонский, отец, другие товарищи.

Отец теперь дни и ночи, почти не забегая домой, проводит на электростанции, где заводской комитет по-новому налаживает работу кабельной сети Питера.

Когда с колоннами рабочих мы идем к Таврическому дворцу, в обгоняющей нас машине мы видим отца.

— Папа, папа! — Мы с Надей не можем сдержать громкого возгласа. Наконец-то после стольких дней мы увидели отца. — Приезжай на Выборгскую! Мы там!

Отец слышит и, придерживая у ног винтовку, машет нам рукой. На рукаве его пальто красная повязка.

— Где мама, Федя? — издали доносится до нас. Знакомым путем, которым много лет подряд я ходила в гимназию, движемся мы к Думе. Новыми кажутся исхоженные мостовые и тротуары. Толпа, красные флаги, мелодия «Марсельезы»… У Арсенала на Литейном — толпа. Люди с красными повязками на рукавах раздают винтовки.

Арсенальные служащие присоединяются к нашей колонне. Впереди арсенальцев шагает Конон Демьяяович Савченко. Когда мы проходим по Шпалерной мимо знакомого дома Колобова, мимо гостеприимной «ямки», Конон Демьянович, оглянувшись на дом, останавливается.

— Поглядите-ка туда, вон в то окно! Видите? Этот еще не дождался расправы.

Сам Пуришкевич. Ничего, придут и за ним…

В окне, куда указывает Конон Демьянович, мы видим испуганно перекошенное лицо. Пуришкевич! Лицо знакомо по газетным портретам. Может быть, сейчас он еще тешится надеждой.

С крыш домов, с колоколен, с вышки Исаакиевского собора полицейские пытаются расстрелять толпу. Но это не спасет Пуришкевича! Предательские попытки не удаются, вызывая у толпы дикое озлобление. «Фараонов» стаскивают с чердаков и расправляются с ними тут же.

…Мы идем дальше, переходим Литейный мост. Сколько раз пробегала я его в такие же снежные февральские дни, любуясь широким пустынным Литейным.

Сейчас дымное пламя поднимается над проспектом. Горит здание окружного суда. Темный, густой поток людей движется по улице. Выстрелы беспорядочно рвутся рядом. Вместе со всеми, крепко держась за руки, мы с Надей прижимаемся к стенке.

— С чердака стреляют… Засели там, иродово племя! — объясняют рядом.

«Фараоны» стреляют сверху в грузовик с военными. Машина останавливается, солдаты вбегают в дом. Выстрелы обрываются. Вниз, на тротуар, что-то летит.

Прохожие поднимают кусочки железа — обломки панцырей, которые были на «фараонах».

Городовых выводят из подъезда. Они тупо и испуганно оглядываются. Усы их топорщатся.

— Фараоновы души! — озлобленно кричат на улице, поднимая кулаки, но военные сдерживают толпу, городовых увозят.

…Лентой кино шла жизнь. Мы едва успевали за ней. Газеты сообщали что-то наспех, отрывочно. Разве можно в коротких строчках уложить сегодняшнее!

На Сампсониевский, в старый наш дом, приходят друзья — каждый сейчас очевидец и участник событий.

«Последние из колебавшихся полков Петроградского гарнизона — Семеновский и Егерский — отдали себя в распоряжение нового правительства», — так писали газеты. А вечером Кузьма Демьянович Савченко рассказывает, как пришли к Думе семеновцы. А ведь в пятом году они заслужили недобрую славу усмирителей революции.

На бегах семеновского плаца Кузьма Демьянович работал последние годы.

Офицеры-семеновцы собирались гам ежедневно. Когда с окраин двинулись рабочие, офицеры заперлись в беговом ресторане; они понимали — в толпе и на улице им не следует показываться. Стоя у дверей, Кузьма Демьянович слушал. Офицеры называли рабочих сволочью и чернью. Командир полка Назимов успокаивал офицеров и клялся, что бунту будет скоро положен конец.

— Семеновцы не выдадут. Они добьют бунтовщиков. Патронов у нас много, а в казармах только и ждут моей команды.

Кузьма Демьянович захотел убедиться, так ли уж прав полковник.

Казармы семеновцев отделены от улицы решетчатой оградой. По-походному одетые, в шинелях, солдаты и офицеры толпились там. Из окон казарм торчали дула пулеметов. Несколько унтеров прогуливались во дворе. Кузьма Демьянович с решетки, на которую взгромоздился, обратился к ним. Унтера и несколько солдат подошли поближе. У ограды, прислушиваясь, собиралась толпа.

— Чего ждете, братцы? — начал Кузьма Демьянович. — Разве не знаете, что происходит? Неужели, как в пятом году, хотите прослыть палачами народа?

Речь слушали с молчаливым одобрением, последние слова солдаты нетерпеливо перебили:

— Неверно это! И мы с народом. Кто-то выкрикнул:

— Некому только вести нас. Вожака у нас нет. Из казарм к ограде подбегали солдаты.

— Слезай да помоги нам! — кричали подошедшие. Соскочив с ограды, Кузьма Демьянович попросил:

— Ведите меня к трубачам!

Когда музыканты грянули полковой марш, семеновцы в боевой готовности выстроились на улице. Их окружили прохожие, многие со слезами обнимали солдат.

— Спасибо, братцы! Не выдали! Стойте за народ. докажите, что вас обманули в пятом году.

Делегация от егерей подходила к Кузьме Демьяно вичу. Егерские казармы были недалеко, туда дошла весть, что семеновцы присоединяются к восставшим Делегация просила повести и их.

Внезапно напротив вспыхнул пожар. Кем-то подожженное, загорелось здание полицейского участка.

— Освободить арестованных! — потребовали семе новцы.

Арестованных вывели, и семеновцы двинулись на соединение с Егерским полком.

Два полка, двадцать тысяч вооруженных солдат, привел Кузьма Демьянович к Думе.

Питер вышел на улицы отдать последний долг погибшим в дни Февраля. К Марсову полю шли делегаты от всех районов и заводов. С утра вместе с рабочими-электриками мы двинулись в путь. Шли с семья ми, с детьми. Гремел похоронный марш.

Пахло весной и в дурманящей свежести воздуха четко и многоголосо звучало:

Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Медленно двигались по Невскому колонны людей. Высоко поднятые, колыхаясь, плыли красные гробы, покрытые венками. К концу дня, когда уже смеркалось, дошли мы до Марсова поля. Вокруг площади, над свеженабросанными могильными холмами, величаво-торжественно горели смоляные факелы. Безмолвно проходили люди мимо могил.

Февральская революция была закончена. Все налаживалось по-новому. Приподнято, многолюдно прошли на электростанции выборы нового завкома. С жаром говорили, упрямо отстаивали свое представители всех партий. От имени большевиков говорили отец и Яблонский.

Победа была за большевиками. В новом комитете их большинство. Выбран отец. Председатель нового комитета — Лазарь Яблонский.

Глава тридцать четвертая

Первые мартовские вечера всегда, казалось мне, преображали знакомые улицы столицы. Эту сумеречную необычность широких проспектов Санкт-Петербурга, — мы называли его теперь Петроградом, — я ощутила особенно остро весной 1917 года.

Обновленным, молодым, по-иному красивым представал предо мной Петроград.

Шагая вечерами, после занятий, домой, я жадно подмечала каждую подробность весенней жизни города. Милиционер в студенческой фуражке неловко и непривычно переминается на посту, поднимая руку с красной повязкой на рукаве. Грузовик останавливается на углу, окруженный толпой молодежи. «Митинг», — думаю я. Остановиться, послушать? Нет! Я бегу дальше. Нельзя задерживаться: дома сейчас собирается семья. Скоро вернется отец: мы редко видим теперь его дома: в завкоме и по электростанции у него много дела. А мама вернется тоже поздно. Хозяйство, заботы о быте лежат на мне. Я прибавляю шагу. Я тороплюсь к паровичку.

Пыхтя и громыхая, подкатывают к остановке двухъ-этажные вагончики. Я взбираюсь наверх. Паровичок, собравшись с силами, устремляется вперед, пробегает Старо-Невский и мчит нас к набережной. Нева здесь угрюмая. Ей точно скучно после дворцов и парадных особняков омывать унылые домишки заставы. Я соскакиваю с поезда там, где Нева подбегает к корпусам Торнтоновской фабрики. Напротив поднимаются три этажа нашего дома. Там пункт кабельной сети, которым заведует отец. Я вбегаю в подъезд. В радостной приподнятости (она не покидает меня с первых дней революции) вхожу домой. Кто-то из товарищей монтеров открывает дверь.