Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова) - Гроза на Москве

• Название: Гроза на Москве
• Автор: Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова)
• Издательство: «Пересвет»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-85417-044-2

В центре романа Ал. Алтаева «Гроза на Москве» — сложные социальные конфликты, семейные драмы, характерные для времени правления Ивана Грозного.

---

— Для твоей милости царской живота не жалею, государь, а только сейчас сказать мне нельзя… сам знаешь…

Он опять опустил глаза.

— На звездах поглядишь?

— На звездах, государь.

— А пока дай ей чего-нибудь да гляди: коли с одного раза зелье не поможет, в другой раз того не давай: узнаю.

— Как можно, государь!

— Чего дашь-то?

Бомелиус подумал:

— Коли у государыни царицы кашель — истолочь надо три зубка чесноку да сварить с медом; кашель выгонит…

— Видишь: у нее озноб.

— А от озноба хорошо поймать живую сороку, вынуть из головы той сороки мозги и ознобленные места мазать…

— А коли порча?

— От порчи помогает трава бронц, пострел и адамова голова… да трава вороново гнездо… а еще лучше трава араин: утопить эту траву в козьем молоке и давать пить… Только сперва я должен узнать, великий государь…

— Ступай же скорее узнавать, — проговорил царь, — а после вечерни будь у меня…

— Завтра поутру, царь-государь… всю ночь буду смотреть звезды…

— Со мною вместе будешь смотреть звезды… Ступай…

Он собрался уходить, откинул фату, посмотрел на смертельно бледное лицо царицы с закрытыми глазами, увидел склоненную беспомощно на плечо голову и позвал женщин.

Царица осталась одна. Она не могла уже говорить и только поманила Дуню, поманила и указала рукою на окно. Дуня колебалась.

Царица приподняла со скамьи голову.

— Открой! — прошептала она с трудом.

Верховая боярыня колебалась, но вспомнила, что в этот день конца августа солнце сильно грело, и решилась исполнить желание царицы.

— Туда! Туда… снесите… — попросила царица.

Скамейку придвинули к самому окну и поудобнее уложили больную на подушках. Она широко открыла глаза и жадно глядела в сад.

Из сада несся пряный аромат последних осенних цветов и прелого листа. На боярышнике краснели ягоды. Блестела радугой паутинка бабьего лета.

— Принесите… цветов… — прошептала царица.

Сенные девушки со всех ног бросились в сад. Дуняша, желая ободрить царицу, сказала ласково:

— Государыня царица, государь очень скручинился, на тебя глядючи… Скорее поднимайся; сама слышала, что говорил лекарю: «Озолочу, как поправишь царицу».

В иное время Мария от этих слов вся расцвела бы улыбкою: теперь она не пошевелилась. Ей было совершенно все равно, скучает ли о ней ее прежний повелитель или просто к ней равнодушен; далеко были ее мысли…

С цветами на коленях лежала она у окна; ветерок шевелил прядки волос ее. Рядом лежал снятый венец. Руки ее перебирали стебли цветов, а глаза были закрыты, и на мертвенно-бледных щеках ярко горели два пятна.

Солнце заходило. У царицы начинался опять мучительный озноб. Боярышни захлопнули окошко. И стало темно и печально в светлице.

Тяжело дышала больная царица; теребила она руками соболье одеяло; широко раскрытыми глазами вглядывалась в глубь покоя, и жадно глотала воздух, и все еще ловила руками рассыпавшиеся по одеялу цветы…

Царь, царский дворец, сенные девушки, светлица — все куда-то исчезло, будто она здесь никогда не жила; перед глазами ее было далекое родное небо, и яркое солнце, и вольный крик степных орлов, и розы, розы без конца… Перед нею были расшитые халаты князей и ковры раззолоченные, и дым кальяна… Перед нею был тихий звон фонтана во дворце ее отца и веселый смех его жен, купающихся в белом мраморном бассейне, и звуки зурны, тихие, протяжные, хватавшие за душу… и пляска… И вдруг почему-то встал образ веселого Утемиш-Гирея, казанского бедного царевича Александра, что умер, зачахнув, совсем молодым. И она, начавшая забывать все языки, кроме русского, вдруг крикнула по-татарски, протягивая руки вперед:

— Салам Алейкум, гяль бара, аралым![36]

Сенные услышали этот гортанный крик и переглянулись. Ах, грех какой, опять затараторила царица по-басурмански! Сколь волка ни корми — он все в лес глядит!

А царица уже видела себя маленькой девочкой, черномазой, черноволосой, с пятнадцатью косичками, переплетенными жемчужными нитями. Она рвет розы в саду своего отца, и звенит, и рассыпается ее смех, как струйки фонтана по мраморному ложу.

— Лови, лови меня, царевич! Лови!

И звенит бубен, и вертится она в бешеной пляске, и прыгают ее пятнадцать черных кос, черных змеек, по плечам.

— Якши! Якши! Салам Алейкум!

Верховым боярышням, постельницам и сенным боярышням — всем казалось, что царица сошла с ума…

Ночью царь не спал. Потайною дверью ввели к нему в опочивальню Елисея Бомелиуса.

Бомелиус вошел своей кошачьей, неслышной походкой, держа в руках ящичек, поставил его на пол и остановился, выжидая и зорко глядя на царя маленькими бегающими глазками.

В этом взгляде было беспокойное любопытство; лекарю хотелось узнать, насколько удалось ему овладеть волею русского царя.

В серебряном шендане с двумя рыбами оплывала восковая свеча. При его свете Бомелиус увидел смертельно бледное лицо с преждевременными морщинами, со складками под глазами, с вылезшею бородою. Все это было и до приезда Бомелиуса на Москву, все это сделала нездоровая жизнь царя в Александровской слободе. Но Бомелиус докончил работу жизни: благодаря Бомелиусу дрожали руки царя и дергалось лицо; благодаря Бомелиусу сделался таким пугливым властный соколиный взгляд, лишь только появлялся при нем чудодейственный всесильный ящичек.

Проходимец-вестфалец, кое-как научившийся в Кембридже медицине, обвиненный во множестве тайных преступлений, Бомелиус сидел долго в Англии в тюрьме по приказанию лондонского архиепископа, а в России нашел счастье при дворе русского царя. Изо дня в день он напевал царю о порче, об обмане, о величии царского рода, о тайных кознях врагов, и держал его в вечном страхе, как некогда держал Сильвестр, пугавший царя судом Божьим. Он один только умел изготовлять страшные яды, действовавшие на отравляемого с изумительной точностью по времени. Говорили, что на Руси Бомелиус стал очень богат…

Лекарь ждал.

— Начинай, — сказал царь.

Бомелиус повернул ключ в замке ящика; раздался странный звон, нежный и зловещий; в ларце заиграла музыка.

— Открыть окно, государь?

— Открой.

Бомелиус распахнул окно. В него глянуло небо с бесчисленными звездами.

Лекарь направил на небо складную трубку.

— Близнецы, государь великий, говорят о славном роде твоем.

Царь отозвался:

— Мой род славный, не русский род. Рода я славного, кесарева, Августа Римского, — от брата его Пруса, из немцев я; пришел тот Прус к морю Балтийскому на реку Русь, оттого наша земля Русью и зовется. Оттого я и хочу свою вековечную вотчину Ливонию к себе вернуть.

Он любил часто повторять эту легенду о своем происхождении, в которую искренно верил.

Бомелиус сделал вид, что его охватил ужас.

— Что видишь ты на небе, немец?

— Не смею сказать, государь…

— Говори!

Бомелиус уткнулся в книгу с какими-то непонятными знаками и, водя по ней костлявым пальцем, сказал:

— Нет сил для одоления врагов. Везде они: и в теремах, и во дворцах, и в кельях.

— В кельях, говоришь ты?

— Не ведаю, государь; разве мало у тебя врагов? Разве мало монахов и в наших и в ваших землях волшебству злому предаются, сердцем озлоблены и люты, что твоих милостей на Москве лишены?

Царь задумался.

— А города?

— Есть у тебя города, возмущением лихим объяты, и те города задумали от тебя отделиться и передаться кому — неведомо…

— А царица? — весь дрожа, прошептал царь.

Бомелиус опять взглянул на небо.

— Тяжело мне говорить, государь, уволь.

— Сказывай, слышь, сказывай!

Лекарь уткнулся в книгу.

— Сказано ей на роду претерпеть венец мученический, а будет ли жива от недуга аль нет — одному Богу ведомо. А только по всему видно — порча.

Царь стукнул посохом об пол.

— Кто? Кто… спортил?

— Не ведаю, государь великий, а повелишь, долгими стараниями узнаю, коли Господь поможет. Поглядим на огонь.

Он достал щепотку желтого ликоподия и сбросил на свечу. Ликоподий вспыхнул пламенем, и под низкими сводами покоя поплыли струйки синеватого дыма.

— Гляди, государь, и запоминай в дыму: вон твои вороги; видишь: идут монахи? Лицо кого узнаешь? А вот люди в кафтанах с шитьем… а вот еще: видишь?

Распаленному воображению царя казалось, что он видит в дыму знакомые образы. Голова у него шла кругом. Он с ужасом повторял:

— Скажи, как мне от них избавиться? Не хватит топоров, чтобы рубить головы крамольникам! Близкие ищут моей гибели… вон… вон брат старицкий князь Владимир Андреевич… Куда бежать мне? Аль и впрямь к сестре моей королевне Елизавете?

Бомелиус закивал головою.

— Мудрое слово, государь… Уедешь, твой народ без царя быть боится, тебя будут просить, сами недругов твоих выдадут…