Игорь Мерцалов - Я, Чудо-юдо

• Название: Я, Чудо-юдо
• Автор: Игорь Мерцалов
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-93556-793-8

Возопите горестно и направьте прочь бег своего судна! Да не привлекут вас золотые пляжи и нежное солнце, да не обманет рокот волн и мирный шелест пальм. Да не прельстят вас россказни о магических сокровищах, не соблазнят посулы лживых колдунов. Не заплывайте в запретные воды, и да не ступит ваша нога на берег острова Радуги! Ибо там встречу вас я, страшное и грозное Чудо-юдо беззаконное… с друзьями!

---

Когда стал журналистику двигать, мне, скажу без ложной скромности, прочили успех. А кончилось все банальным, совершенно нетворческим конфликтом с владельцами издания.

Компьютерным дизайном занялся, чтобы работу иметь нешумную. Наивный был…

В промежутках между периодами трудовой деятельности я писал плохие, как теперь понимаю, стихи и романы – неизвестно какие, ибо в основном доводил их до второй, максимум третьей главы. Подрабатывал на стройке, изучал новомодную религию природы (в принципе, вовремя одумался, но сильно подозреваю, что был отстранен от Возвышения не по собственному почину, а за излишнюю любовь к нудистскому пляжу, на котором по причине далеко не аполлоновского сложения производил, как бы помягче сказать, далеко не лучшее впечатление; попросту говоря, шокировал публику). Пытался с помощью купленного по случаю старенького цифровика создать фотоальманах области. Из ролевок не вылезал. Да мало ли еще…

Вроде в этой кутерьме трудно разобрать, из чего жизнь состояла. А теперь вот оглядываюсь из своего островного заточения: что вспоминается ярче всего? Оказывается, лишь те моменты, которые направлял я к своему собственному услаждению. В наши времена это недостатком не считается, как раз наоборот, и все-таки…

Однако я отвлекся. Как видите, событий и свершений нет, остаются только душевные терзания, а из них книги не сделаешь. И опять же, отнюдь не по причине кем-то там декларированной нелюбви читателя к литературе такого рода, а исключительно из-за неумения писать о душе. Тут надо талант иметь. А перевелись нынче не только Толстые, но и Достоевские.

И почему вообще я опять о книге подумал? Нет, кое-какие записи стоит сделать. При таком ленивом ритме существования только так и можно будет проследить какую-то мысль, например – о Сердце острова. Решено, сажусь и пишу, что как вспомню.

– Сейчас жалею, что не постиг премудростей языковедческих, а ведь какие возможности были! Понимаете ли, существует довольно много заклинаний, пришедших к нам из глубокой древности. Баба-яга, у которой я жил в котячестве, в совершенстве владела древними языками и могла меня многому научить.

– Какой ушас… Ты жить у русский ведьма?

– И неплохо жил! Пока она не отдала меня одному мужику.

– Чего и ждайт от женщин, продавший душу дьяволь!

– Зря ты так, Отто. Баба-яга – это не совсем ведьма. Даже совсем не ведьма. Хотя магия людей и коренится в их мудрости, сами они, как и деды морозы, например, это человекоподобные существа совсем другой цивилизации. Или как мы, баюны.

– Неужто вас таких много на земле обретается?

– Не очень много, Платоша, но несколько племен есть. Так вот, о чем я? Ах да, Баба-Яга меня отдала простому мужику. Иначе, к сожалению, было нельзя. Понимаете ли, друзья, существует некий ряд древних магических законов. Согласно одному из них, если человек, сумевший найти дорогу к избушке на курьих ножках, выполнит для Бабы-яги какую-то службу, она обязана его отпустить с подарком. Ну вот и повезло одному… Фомой прозывался. Во хмелю был, заплутал в лесу, наткнулся на нас, стал в ворота стучать – забор сломал, Ягу с пьяной храбрости обхамил. Разозлилась бабушка, но воли чувствам не дала, говорит: «Поступлю с тобой по древнему обычаю. Справишь мне службу, одарю и домой отпущу, а не справишь, полезай в котел. Задумала я себе медвежью кацавейку пошить, уже и медведя приметила – живет тут один неподалеку, норову несносного, каждую зиму до срока из берлоги поднимается, округе покою не дает. Вот и служба: доставь-ка ты мне сюда этого медведя».

– И что? Неужто доставил? – подался вперед Платон, превратившийся в одно большое ухо.

Рудя к «варварски байка» бурных чувств не проявлял принципиально, но видно было, ему тоже интересно. Только я уже догадывался, что услышу: чай, кроме сказок, на свете еще и анекдоты водятся.

Баюн, очарованный вниманием аудитории, высокохудожественно вещал:

– Доставил! Такая вот загадочная штука хмель: кого губит, а кого спасает. Не задумался Фома ни на миг, хлебнул из фляжечки (а у него с собой было) и пошкандыбал. Как промеж деревьев вписывался – ума не приложу. И – пес его знает, каким образом, – прямиком на берлогу и вышел. А дело было весной, шатун еще поблизости обретался. И страдал жестоко известной хворью медвежьей. Так что быстро бегать был не в состоянии. Фома же, его найдя, опять бездумно вперед шагнул да как, простите, пинка шатуну отвесил! И бежать. Медведь за Фомой, Фома – к избушке. И, на мою беду, оказался Фома проворнее. Яга уж думала, не увидим мы его больше, ан нет: стук, треск, взлетает на крыльцо и в дом стрелою растрепанный мужик, засов запирает, а с той стороны уже медведь в дверь ломится. «Вот, – говорит Фома, – тебе, бабуся, твой медведь. Теперь выполняй уговор». «Да ить он живой!» «А про то, – говорит, – уговору не было, живой он там или какой тебе нужен. Я его доставил, теперь ты слово держи».

– Кидалово чистой воды! – досадливо крякнул я, сам не заметив, как увлекся рассказом. – Жульничество, обман.

– Обман, – со вздохом согласился Баюн. – Но, правду молвить, Яга сама виновата. Ей бы след не сердиться, а спокойно и взвешенно задание давать. Теперь же что? Слово дадено, пора ответ держать. Говорит Яга: «Выбирай, добрый молодец, для себя награду». А тот, сиволапый, хихикает пьяненько и в меня пальцем тычет: «Вот, – говорит, – чаво мне в дому не хватает. Кота, – говорит, – надобно. А то мышов развелось, ловить некому». И уж как ни пыталась его Яга уговорить, уж как ни сулила добра разного, что ни золота да звонкого, что ни жемчуга да самокатного, а стоит мужик на своем, стоит не шелохнется. «Подавай мне, старая, кота». Уж Яга меня оплакивала, ой да в горе горьком сокрушалася, – окончательно перешел к сказовой напевности кот. – Отдавала меня из рук ласковых ой да в руки те немытые, в руки грубые да чуждые, от похмелия вечно тряские. Изболелося Яги сердечко доброе, да на грех та боль ее толкнула, старую, – задумчиво проговорил Баюн, потом помедлил, перебарывая себя, и продолжил: – Ну не то, чтоб совсем уж страшный грех: поспорила, чтобы голову ему заморочить, а потом сунула ему меня, дверь распахнула и говорит: «Дуй отседова!» А Фома, даром что пьян, сообразил: «Э, – говорит, – старая ты карга, а медведь-то меня разорвет! Ты же обещала, что отпустишь не куда-нибудь, а домой – где же я до дому доберусь через это страшилище?» Уронила моя Ягулечка слезиночку, усмирила шатуна словечком тайным, да и отпустила Фому на все четыре стороны. Так вот переехал я в новый дом, котенком малым, полуторагодовалым (а для нас, баюнов, это не возраст). Ну что сказать? Бывают люди и похуже Фомы, однако же немногие. Нет, правду молвить, кабы не хмельная пагуба, то был бы человек как человек. А он все себя жалел, судьбу клял, на Бога роптал, что вот, мол, какая доля ему горькая досталась. Девки его, видите ли, не любят, хозяйки в дому нет, вот и жизнь ладом не идет. Еще бы! – сардонически хмыкнул кот. – Какая ж дура за него пойдет, за беспробудного? Над ним уже весь околоток потешался, добрые люди в глаза дурнем корили, говорили: стань человеком, пока не поздно! Ему все не впрок. Ходит, сокрушается: «Зря ли я в лес глухой ходил, черное колдовство вокруг пальца обводил, счастья искал?» Слышь, оказывается, счастье он у Яги выцарапывал! Ой, беда… И мне с ним муторно: мышей-то, знаете ли, ловить одно дело, а кушать – совсем другое, к этому я не привык. А Фома день покормит, два забудет. Что делать? Ходить по соседям побираться? Гордость не позволяет. Вот так задушишь мышака, ходишь вокруг час, другой, брюхо-то сводит… Ну слопаешь. Такая гадость, скажу я вам… И поговорить с Фомой не получалось. Пьет же! Я у него наипервейшими хмельниками[10] был. Слово скажу – орет дурниной: «Сгинь, нечистая сила!» Потом на колени падает, крестится меленько и клянется завязать. И вот хоть бы раз слово сдержал, хоть бы на денек! Эх, да что там… Зимой бывало сидим у печки, лучина подрагивает, угольки потрескивают. В полутьме грязи почти не видно, Фома вроде в забытьи каком: кружку ко рту поднесет да застынет, вьюгу слушает. И так бывало хочется сказочку ему волшебную намурлыкать, басенку какую – я их уже от Яги много знал… А кой прок, если он так буквально все понимает? Вот, думаю, спою, а он заутра опять попрется счастья искать.

– Если человек идиот, то это надолго, – процитировал я.

– Пьянство есть столица всех пороков, – важно подтвердил Рудя.

– Горесть для души – вино, когда пьют его много, при раздражении и ссоре, – добавил Платон, сокрушенно качая головой.

– Мудрые слова говорите, друзья. – Кот поблагодарил нас за поддержку легким поклоном. – Много мудрых слов на свете есть…

– А чем все кончилось? – спросил я.

– Позором моим, – проговорил кот. – Сбежал я от Фомы.

– Кто же обвинит? – подивился Платон. – Как и не сбежать от такой жизни?

– Это закон, Платоша. Как Яга не могла не отдать меня, так я не должен был бежать. А вот не утерпел, по весне подался прочь, лучшей доли искать. Потом слышал: Фома мой печенкой заскорбел, пошел сызнова в лес к яге. То ли меня назад требовать, коли решил, что я его здоровье уволок, то ли зелье целебное добывать – уж точно не знаю. Да по дороге на того медведя и наскочил. Припомнил ему косолапый прошлогоднюю обиду… Ну сделанного не воротишь. Обратной дороги к Яге мне, беглецу, не было, отправился по свету гулять. Да о том уже рассказывал, ведаете вы, люди-нелюди, как я странствовал, покуда к Черномору не попал, и радость, и горе видел, а коли забыл чего – потом к слову придется, поведаю.