Артур Мэйчен - Белый народ

• Название: Белый народ
• Автор: Артур Мэйчен
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

«Вы католик?» — спросил Котгрейв.

«Да; я член гонимой английской церкви».

«Тогда, как насчет тех текстов, которые, кажется, определяют как грех то, что вы причислили бы к простым и тривиальным нарушениям?»

«Да; но в этих же текстах приводится слово „маги“, не так ли? Кажется, это наталкивает меня на основную мысль. Подумайте: можете ли вы вообразить на мгновение, что ложное утверждение, которое сохранит жизнь невинного человека — грех? Нет; очень хорошо, стало быть, таким образом мы исключаем вовсе не простых лжецов. Прежде всего именно „маги“ используют материальную жизнь, используют трагические инциденты материальной жизни, как инструменты, чтобы получить свои бесконечно нечестивые результаты. Вообще, я должен вам сказать следующее: наши более высокие чувства так притуплены, мы так пропитаны материализмом, что, вероятно, окажемся не в состоянии признать реальную порочность, если столкнемся с ней».

«Разве мы не должны испытать некоторый ужас — типа того, на который вы намекнули, сказав о пении розового куста — просто в присутствии злого человека?»

«Мы ощутили бы его, если бы были естественны: например, дети и женщины чувствуют этот ужас, о котором вы говорите, даже животные испытывают его. Но в большинстве из нас условности, цивилизация и образование закрыли, заглушили и затемнили естественные чувства. Нет, иногда мы можем узнавать зло по его ненависти к добру — нет нужды в глубоком исследовании, чтобы приблизительно определить влияние, которым руководствовался (совершенно несознательно) Китс, написавший свое „Блэквудское обозрение“ — но оно достаточно случайно. Я подозреваю, что, как правило, Иерархи Тофета проходят абсолютно незаметно для окружающих, а, возможно, в некоторых случаях даже как неплохие, но странные люди».

«Только что, говоря о книге Китса, вы использовали слово „несознательно“. Бывает ли когда-нибудь греховность несознательной?»

«Всегда. Это должно быть так. Она в каком-то смысле подобна святости, и гений в греховности схож с другими видами гениальности. Он представляет собой некоторое вознесение или экстаз души; превосходящее усилие, чтобы преодолеть границы обыкновенного. Так, превосходя их, греховность превышает также человеческое понимание. Способность, которая могла бы принять этот грех во внимание, оказывается ниже его. Нет, человек может быть беспредельным и ужасным беззаконником, и никто никогда не догадается об этом. Я скажу вам, что зло в этом определенном и истинном смысле является редким, и я думаю, что оно становится все более редким».

«Мне сложно осознать все это, — признался Котгрейв. — Из того, что вы говорите, я заключаю, что истинное зло отличается по своему происхождению от того, что мы расцениваем как порок?»

«Безусловно. Имеется, без сомнения, аналогия между этими двумя вещами; такое подобие дает нам возможность использовать, совершенно законно, такие термины, как „подножие горы“ и „ножка стола“. Иногда, конечно, об этих двух типах говорят одними и теми же словами. Грубый рудокоп, невоспитанный, неразвитый „человек-тигр“, разогретый квартой или двумя больше его обычной нормы выпивки, приходит домой и забивает раздражающую его неблагоразумную жену до смерти. Он — убийца. И Жиль де Рец был убийцей. Но вы видите пропасть, которая разделяет этих двух людей? Слово „убийца“, если я могу так сказать, „случайно“ выражает одно и то же в каждой из этих ситуаций, но значение их крайне различно. Это похоже на путаницу типа „Хобсон — Джобсон“, или скорее, на то, как будто кто-то предположил, что раз Джаггернаут и Аргонавт имеют что- то общее в звучании, то можно найти их этимологическое родство. Без сомнения, те же самые слабые сходство или аналогия имеют место между всеми „социальными“ грехами и реальными духовными грехами. Возможны некоторые случаи, где существует еще меньшее подобие: например, между школьными учителями и теми наставниками, что ведут к большему — от тени к действительности. Если вы понимаете что-нибудь в богословии, вы осознаете важность всего этого».

«Мне жаль говорить об этом, — заметил Котгрейв, — но я посвятил очень немного времени богословию. В самом деле, я часто задавался вопросом, почему главные богословы требовали название Наука Наук для их учения. Начиная с „теологических“ книг, которые я изучал, я всегда, кажется, интересовался лишь незначительными и очевидными благочестиями или историей Царей Израиля и Иудеи. Впрочем, даже на лекциях я не очень внимательно слушал об этих Царях».

Амброз усмехнулся.

«Нам следует попытаться избежать теологического обсуждения, — сказал он. — Я чувствую, что вы были бы сильным спорщиком в этой области. Но, возможно, даты жизни этих Царей столь значимы для теологии, как гвозди с широкой шляпкой, что использовал этот убийца-рудокоп, для понимания природы зла».

«Тогда возвратимся к нашей главной теме. Как вы думаете, является ли грех темной тайной?»

«Да. Это — адское чудо, в то время как святость божественна. Время от времени оно поднимается до такого уровня, что мы полностью оказываемся не в состоянии подозревать о его существовании; тогда выражение зла подобно звучанию больших педальных труб оргaна — настолько низкое, что мы не можем его услышать. В других случаях грех может скрываться в убежище безумия или просто в странностях. Но вы никогда не должны путать это с обычным социальным отклонением. Помните, как Апостол, говоря о „другой стороне“, проводит различие между „благотворительным“ действием и милосердием. Можно раздать все богатства нищим, и все же остаться лишенным милосердия. Так что запомните: можно избегать любого вида преступления и все же быть грешником».

«Ваши рассуждения кажутся мне очень странными, — сказал Котгрейв, — но, признаюсь, они нравятся мне. Я полагаю, что можно справедливо вывести из вашего утверждения заключение, что реальный грешник, вполне вероятно, мог бы выглядеть в глазах наблюдателя как безобидная персона?»

«Конечно, потому что истинное зло не имеет никакого отношения к общественной жизни или социальным законам, а если и имеет, то лишь случайно и эпизодически. Это одинокая страсть души — или страсть одинокой души — как вам угодно. Если мы случайно осознаем зло и ухватим его значение в полной мере, то, действительно, это наполнит нас ужасом и страхом. Но это чувство очень отличается от страха и отвращения, с которым мы рассматриваем уголовного преступника, так как те чувства в значительной степени или полностью основаны на его деянии, которое мы испытываем на собственной шкуре или кошельке. Мы ненавидим убийство, потому что знаем, что быть убитым или знать, что убит кто- то из наших знакомых — это крайне неприятное чувство. Таким же образом, но с „другой стороны“, мы соприкасаемся со святыми, но мы и наши друзья не „любим“ их. Вы можете убедить себя, что „наслаждались“ бы обществом святого Павла? Думаете ли вы, что „поладили“ бы с сэром Галахедом?

Так обстоит дело и с грешниками, и со святыми. Если вы встретили очень злого человека, и распознали в нем это зло, он, без сомнения, вызвал бы у вас ужасом и страхом. Но нет никакой причины „ненавидеть“ его. Напротив, вполне возможно, что, если бы вы смогли преуспеть в удалении осознания его греха из вашего сознания, вы смогли бы найти общество грешника превосходным. Но вскоре у вас появилась бы причина вернуться назад в ужас. Однако, насколько это чудовищно! Если бы розы и лилии внезапно запели сейчас, в это наступающее утро; если бы мебель начала двигаться в процессии, как в рассказе Де Мопассана!»

«Я рад, что вы возвратились к этому сравнению, — сказал Котгрейв, — потому что я хотел спросить вас, чему соответствуют эти воображаемые изменения неодушевленных вещей у людей? Одним словом, что является человеческим грехом? Вы дали мне, насколько я понимаю, абстрактное определение, но мне бы хотелось узнать конкретный пример».

«Я уже сказал вам, что это бывает очень редко, — сказал Амброз, казалось, желавший избежать прямого ответа. — Материализм нашего времени, который сделал много, чтобы уничтожить святость, возможно, сделал больше, чтобы подавить зло. Мы находим Землю столь удобной, что, кажется, не осталось никаких отклонений, подъемов или низвержений. Я уверен, что современный ученый, решивший „специализироваться“ в Тофете, сведет все к обычным исследованиям антиквариата. Никакой палеонтолог не смог бы показать вам живого птеродактиля».

«И все же вы, я думаю, „специализировались“ на этом, и я уверен, что ваши исследования касались и нашего времени».

«Я вижу, вы действительно заинтересовались. Хорошо, я расскажу вам об одном событии, в которое я оказался немного вовлечен. Если захотите, я могу показать вам кое-что, что подтвердит те любопытные вещи, который мы обсуждали».

Амброз взял свечу и ушел в дальний, плохо освещенный угол комнаты. Котгрейв увидел, как он открыл старое бюро, которое там стояло, и из какой-то секретной ниши вынул пакет. Затем он возвратился к окну, у которого они сидели. Амброз развернул бумажную упаковку и достал зеленую книжку.