Мариво - Удачливый крестьянин

• Название: Удачливый крестьянин
• Автор: Мариво
• Издательство: Наука
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1970

В книгу вошел роман Мариво «Удачливый крестьянин» (1734). В нем Мариво воссоздает широкую картину городской жизни своего времени. Это исключительно «парижский» роман. В нем перед читателем разворачивается целый калейдоскоп лиц, характеров, типов – слуги, горничные, швейцары, ливрейные лакеи, мелкие торговцы, стряпчие, нотариусы, полицейские, государственные чиновники, домовладельцы, трактирщики, актеры, и актрисы, армейские офицеры, откупщики, светские щеголи, знатные дамы; все они теснятся пестрой толпой в людской, на улице, в приемной министра, в театральном фойе, в великосветских гостиных. В центре романа – один персонаж, одна человеческая судьба: провинциал Жакоб, в юности попавший в Париж, поразивший его своей огромностью и великолепием.

В качестве приложения книга содержит анонимное продолжение «Удачливого крестьянина».

---

Несмотря на искреннее сочувствие графа к горю госпожи д'Орвиль, мне казалось, что он испытывает какое-то тайное удовлетворение – ведь теперь, жалея бедную женщину, он мог выражать свои чувства, а кроме того, роль утешителя допускала некоторые невинные вольности, ничем ее не смущавшие.

И правда, господин д’Орсан, стараясь говорить как можно убедительнее, часто брал ее руку, сжимал в ладонях и даже отваживался подносить к своим губам. Он не удивлялся ее слезам, считал, что они вполне естественны, но в то же время старался, по возможности, убедить ее в том, что она давно должна была ждать печальной развязки, что смерть была для ее супруга знаком высшего милосердия, ибо болезнь делала его жизнь тяжкой и невыносимой. Как ни был я неискушен во всех этих делах, как ни одобрял его доводы, но все же один из них показался мне неуместным, и я подумал, что он немного торопится. По моему мнению, графу не следовало говорить, что при ее красоте и молодости она может легко возместить понесенную ею утрату, и не может быть, чтобы она не привлекла к себе любви и преданности какого-нибудь человека, готового быть ее защитником и утешителем. Куда только не заведет любовь, если мы отдаемся в ее власть! Если первые ее шаги незаметны, она только ждет момента, чтобы показать все свое могущество.

Я тогда еще не знал, что такое любовь, и поведение графа меня удивило; может быть, по той же причине поразил меня и ответ прекрасной вдовы. Она бросила на графа один только взгляд, но во взгляде этом было стремление проникнуть в истинный смысл его слов; глаза ее выражали печаль, но сквозило в них и затаенное удовлетворение. Однако мне некогда было поразмыслить над этим.

Граф догадывался, что госпоже д'Орвиль могли грозить денежные затруднения, и сказал:

– Вероятно, у вас есть друзья, сударыня, сейчас вам нужна дружеская помощь. Я буду счастлив, если несмотря на наше столь недолгое знакомство, вы примете меня в их число и удостоите ваших приказаний. Благодарность, которой я вам обязан, удвоит мое усердие.

Не успел граф договорить, а госпожа д'Орвиль ответить ему, как в комнату вошли несколько посетителей, которые явились, чтобы разделить с вдовой ее горе.

Они подходили молча, потом произносили несколько слов сочувствия и не затягивали визита. Каждый сразу же удалялся с опечаленным видом, но равнодушным сердцем. Тем временем мы с графом подошли к матери госпожи д'Орвиль, чтобы узнать получше о денежных обстоятельствах ее дочери.

Но вскоре я заметил, что граф д'Орсан почти не принимает участия в этом разговоре. Дело в том, что его внимание привлек вошедший в комнату высокий и худощавый господин; граф так им занялся, что с трудом заставлял себя подавать реплики. Предмет его нового беспокойства был, судя по нарядной одежде, человеком значительным. Несколько доверительных слов, с которыми обратилась к нему госпожа д'Орвиль, прося его посидеть подольше, наводили на мысль, что это близкий друг семьи. А друг любимой женщины в глазах влюбленного всегда соперник. Мне же показалось, что госпожа д'Орвиль говорила с ним о положении, в каком теперь очутилась, и о связанных с этим денежных затруднениях. Я собрался было поделиться с графом этими соображениями, как тот господин поднялся и сказал вдове следующее:

– Я всегда был преданным слугой и верным другом вашего мужа. Я был бы весьма рад придти вам на помощь, ибо память покойного мне дорога; но, к сожалению, я нахожусь теперь в очень стесненных обстоятельствах; я вынужден думать о себе. Постарайтесь сами найти выход из своих затруднений. Вы можете обратиться к вашим знакомым: кто-нибудь из них окажется счастливее, чем я.

– Но с вами, – ответила госпожа д'Орвиль, – я могу быть откровеннее, чем с другими; мне кажется, я имею основание питать к вам больше доверия.

– Вы оказываете мне слишком много чести, – возразил он, направляясь к выходу, – очень жаль, но я ничем не могу ответить на ваше доверие; приходится думать о себе.

С этими словами он вышел.

Господин д'Орсан, которому слова незнакомца многое открыли, обратился к старшей из дам с просьбой разъяснить смысл последней фразы, хотя и сам уже о нем догадывался. Он спросил также, каково звание и положение этого господина. Та ответила уклончиво: она не знает, о чем этот посетитель говорил с ее дочерью; это дворянин из той же провинции, что ее покойный зять, человек небогатый; в свое время он обратился к господину д'Орвилю за какой-то услугой.

– Зятю моему удалось устроить его на должность, в которой тот преуспел, и с тех пор он стал близким другом покойного и всей нашей семьи, – заключила старушка.

Графу было достаточно и этого: он все понял и принял решение; могу сказать, что он выполнил свой замысел с тактом, какой придает благодеянию особую ценность.

Он откланялся, и его поклон обеим дамам показался мне довольно сдержанным; видимо, он чувствовал себя менее свободно после всего происшедшего; прощаясь, он попросил разрешения придти к ним еще раз, чтобы разделить с ними скорбь, после чего мы ушли.

Я рассказал графу, что обещал господину Боно нанести ему визит. Граф тут же предложил отвезти меня туда, но я упросил его не беспокоиться, так как прежде мне необходимо заехать домой.

– ^Моя жена, – объяснил я ему, – не совсем здорова; уезжая, я обещал ей вернуться домой как можно скорее. Если я запоздаю, то причиню ей беспокойство и не прощу себе, если состояние ее из-за этого ухудшится.

Несмотря на все мои возражения, граф решил, что сам доставит меня домой, чтобы лично справиться о здоровье моей супруги. Им несомненно руководила любезность и дружеское чувство ко мне, но прежде всего, я полагаю, ему хотелось еще немного поговорить о предмете его любви. И действительно, как только карета тронулась, он сказал, обняв меня:

– Ах, дорогой Ля Валле, как она очаровательна. Я никогда не думал, что женщина может приобрести надо мной такую власть! Да, я обожаю ее, и ничто не может изменить мои чувства.

– Я уже давно догадался о вашей любви; вы только подтверждаете мои догадки, – ответил я, – но опасаюсь, что чем сильнее будут ваши чувства, тем труднее вам будет преодолеть препятствия, которые неизбежно встанут на вашем пути.

– Как! – воскликнул он с волнением. – Кто-нибудь уже занял мое место в ее сердце? Это было бы ужасно! Но будь что будет… Если вы мне друг, ничего не скрывайте от меня, прошу вас.

– Я недостаточно знаком с этой дамой, – ответил я, – чтобы знать, занято ли ее сердце; но если верить моему простому разумению, взгляды, которые она бросает на вас, столь же благосклонны к вам, сколь ваши взгляды лестны для нее.

– Как ты обрадовал меня, милый друг, – сказал он, – я счастлив, у меня есть надежда. Могу ли я довериться ей? Ты говоришь «да», я тебе верю. Ты вселяешь в меня надежду, и это удваивает мою дружбу к тебе. Да, она для меня дороже жизни, которую ты мне спас. В самом деле, чего стоит жизнь, – добавил он горячо, – если нет счастья? Если бы не эта надежда, то я должен был бы не благодарить тебя за спасение, а упрекать за продление жизни, в которой нет того единственного, что мне дорого и что придает ей цену.

Напрасно я пытался умерить его порыв, напрасно уговаривал не предаваться своим чувствам так безоглядно; все мои доводы были тщетны. Если он порой и прислушивался к моим словам, то через минуту снова принимался за свое с удвоенной силой. Мать его горячо любит, он и сам располагает значительным состоянием; за происхождение госпожи д'Орвиль краснеть не приходится. Словом, он ее любит – это главное. И этого было достаточно: все мои доводы были бессильны его поколебать, все его возражения были неотразимы.

Я и сам повиновался одному лишь голосу природы и потому не умел сказать ему ничего такого, чего бы он с легкостью не опровергнул. Что бы он ни говорил, он мог не сомневаться, что я с ним в душе согласен; споря с ним, я опирался на горький житейский опыт, а не на естественное чувство.

Беседуя так, мы очутились у моего дома. Господин д'Орсан пожелал засвидетельствовать свое почтение моей жене. Она чувствовала себя по-прежнему весьма слабой. Не успели мы сесть, как мне доложили, что пришел посыльный с запиской от госпожи д'Орвиль. Господин д'Орсан, который лучше меня знал, в чем тут дело, сказал, чтобы того попросили войти. Я повиновался, и мне вручили записку от этой дамы. Я отнюдь не собирался делать из нее тайну, а граф, как видно, очень интересовался ее содержанием. Записка гласила:

«После вашего ухода я нашла на туалетном столике кошелек. Не принадлежит ли он вам, сударь? Или его позабыл граф? Прошу вас сообщить, кому из вас двоих я должна отослать его?

д'Орвиль»

Я с улыбкой взглянул на графа; он спокойно выдержал мой взгляд, сохраняя при этом невозмутимое выражение лица. С самым невинным видом, который вполне мог бы обмануть кого-нибудь менее осведомленного, он сунул руку в карман и заверил меня, что его кошелек при нем. Ничуть не заблуждаясь насчет истины, я решил подыграть ему: тоже пошарил в кармане. Конечно, мой кошелек также оказался на месте. Я не сомневался, что великодушный поступок исходил от графа, и уже собирался ответить по своему разумению, когда граф попросил у меня позволения написать ответ от моего имени, ибо госпожа д'Орвиль все равно еще не знает моего почерка. Любовь изобретательна! Она умеет использовать малейшую возможность. А может быть, граф опасался какой-нибудь неловкости с моей стороны. Как бы то ни было, вот что он написал: