Дилан Томас - Портрет художника в щенячестве

• Название: Портрет художника в щенячестве
• Автор: Дилан Томас
• Издательство: Азбука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-352-00162-8

Дилан Томас (1914-1953) — валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Из прозы его наиболее значителен «Портрет художника в щенячестве». Эту книгу можно назвать автобиографией, хотя и условно. В вошедших в неё рассказах описаны «детство, отрочество, юность» незаурядной личности, предчувствие блистательной и роковой судьбы и зарождение творческого дара.

---

Сам он был бездомный холостяк с прошлым, в долгу как в шелку, и ему доставляла удовольствие сладкая зависть к одомашенным, женатым друзьям и возможность их подначивать запанибрата.

— На кухне, — сказал мистер Эванс, раздавая стаканы.

— Единственное достойное место для женщины, — с душой произнес мистер Робертс. — За одним исключением.

Мистер Хамфриз и мистер Томас расставили стулья у камелька, и все четверо со стаканами в руках расположились рядышком. Помолчали. Исподтишка поглядывали друг на друга, потягивали винцо, вздыхали, курили сигареты, которые мистер Эванс извлек из шашечной коробки, и мистер Хамфриз кивнул разок на часы, подмигнул и приложил к губам палец. Но вот гости чуть-чуть согрелись, настойка подействовала, они забыли про холод и мрак за окном, и мистер Эванс сказал, подавляя тайную дрожь восторга:

— Жена через полчаса ляжет. Тут и поработаем. Принесли свое?

— И орудия в том числе. — Мистер Робертс похлопал себя по карману.

— А пока — кто промолвит одно слово, тот что? — спросил мистер Томас.

Мистер Хамфриз опять подмигнул:

— Тот её и съест!

— Я ждал сегодняшнего вечера, как ждал, бывало, мальчишкой субботы, — сказал мистер Эванс. — Мне тогда давали пенни. И я на всю сумму покупал леденцы.

Он был коммивояжер, продавал резину — резиновые игрушки, спринцовки, коврики для ванных. Иногда мистер Робертс, поддразнивая, называл это торговлей для бедных. «Нет, нет и нет! — говорил мистер Эванс. — Посмотрите мои образцы, сами убедитесь». Он был социалист.

— А я на свой пенни покупал, бывало, пачку «Синдереллы», — сказал мистер Робертс, — и курил на бойне. Сладчайший дымок на свете. Теперь их что-то не видать.

— А помните старого Джима? Сторож на бойне? — спросил мистер Эванс.

— Ну, это уже после моих времен. Я не такой зеленый юнец, как вы, ребятки.

— Вы-то старый, мистер Робертс? Вспомните про Дж. Б. Ш.[11]

— Нет, такое мне не грозит, я неисправимый потребитель в пищу зверей и птиц, — сказал мистер Робертс.

— А цветы вы тоже потребляете?[12]

— Э! Вы, литераторы, что-то шибко умно для меня говорите. Пожалейте бедного старого мародера.

— Ну так вот, он на пари запускал руку в ящик с потрохами и оттуда вытаскивал крысу с переломанной шеей — и всего за кружку пива.

— Зато же и пиво тогда было!

— Стоп, стоп, стоп! — Мистер Хамфриз постучал по столу стаканом. — Не распыляйтесь, нам все эти истории пригодятся, — сказал он. — Занесен ли в ваши анналы этот анекдот про скотобойню, мистер Томас?

— Я его запомню.

— Не забывайте, пока все — исключительно пристрелка, говорим наобум, — сказал мистер Хамфриз.

— Да, Родрик[13], — быстро сказал мистер Томас.

Мистер Робертс заткнул уши.

— Непосвященным это непонятно! — сказал он. — Я дико извиняюсь, конечно. Мистер Эванс, у вас не найдется, например, пугача? Хочется попугать некоторых, чтоб поменьше своей образованностью щеголяли. Я вам, кстати, никогда не рассказывал, как я читал на конференции о становлении Лондона лекцию «Преодоление темноты». Ну, доложу я вам! Я толковал все время про Джека Лондона, а когда мне намекнули, что я уклонился от темы, я ответил: «Положим, это моя темнота, но разве мы её не преодолели?» Им было нечем крыть. Миссис Дэвис сидела в первом ряду, помните миссис Дэвис? Еще читала эту первую лекцию про У. Дж. Лока[14] и посредине сбилась. Сказала: «У самар Вратарии»[15].

— Стоп, стоп, стоп! — простонал мистер Хамфриз. — Приберегите это на потом!

— Еще померанцевой?

— Как шелковая скользит, мистер Эванс.

— Как грудное молочко.

— Скажете, когда хватит, мистер Робертс? Как?

— Слово из трех букв, но означающее вопрос. Спасибо! Я это на спичечном коробке вычитал.

— Почему бы, например, их не пустить под комиксы? Весь прилавок бы разнесли, чтобы узнать, что Дафна делала дальше, — сказал мистер Хамфриз.

Он прикусил язык и с опаской вгляделся в лица друзей. Дафной звали ту самую соломенную вдову в Манслтоне, по чьей милости мистер Робертс утратил и свою репутацию, и свою важную должность в пивоваренном деле. Он имел обыкновение отсылать ей на дом бутылки бесплатно, он купил ей посудную горку, подарил сто фунтов и кольцо своей матери. Она же в ответ устраивала пышные пиршества, на которые никогда его не приглашала. Но только один мистер Томас заметил имя и поспешил сказать:

— Нет, мистер Хамфриз, туалетные рулоны тут больше бы подошли.

— Когда я бывал в Лондоне, — сказал мистер Робертс, — я останавливался на Полмер-грин у четы по фамилии Армитидж. Он был садовник. Так они каждый божий день оставляли друг другу послания на туалетной бумаге.

— Когда садовник продает свою родину? — сказал мистер Эванс. — Когда продает настурции.

Он всегда себя чувствовал чуть-чуть не на своем месте во время этих посиделок у него в доме, и он опасался, что миссис Эванс вот-вот неодобрительно нагрянет из кухни.

— Часто приходилось использовать, например: «Милый Том, не забудь, к чаю придут Уоткинсы» или «Милой Пегги на память от Тома». Мистер Армитидж был приверженец Мосли[16].

— Бандиты! — сказал мистер Хамфриз.

— Нет, кроме шуток, а вот что делать с обезличиванием индивидуальности? — спросил мистер Эванс.

Мод была ещё на кухне. Он слушал, как она гремит тарелками.

— Отвечая вопросом на вопрос, — мистер Робертс положил ладонь на колено мистера Эванса, — какая уж сейчас индивидуальность? Массовый век порождает массового человека. Машина производит робота.

— В качестве своего раба, — отчеканил мистер Хамфриз. — Заметьте: не своего хозяина.

— Вот именно. То-то и оно. Тирания механизмов, мистер Хамфриз. А расплачиваться за все живому человеку.

— Кому ещё налить?

Мистер Робертс перевернул свой стакан вверх дном.

— У нас в Лланелли это означало: «Я тут любого уложу одной левой». Но, если серьезно, мистер Эванс прав: старомодный индивидуалист сейчас — как квадратный гвоздь в круглой дырке.

— И никаких гвоздей! — сказал мистер Томас.

— Возьмите хотя бы наших национальных — как на той неделе выразился Наблюдатель — недолидеров.

— Возьмите их себе, мистер Робертс, мы уж как-нибудь нашими крысами обойдемся, — сказал мистер Эванс и нервно хохотнул.

Кухня затихла. Мод управилась с хозяйством.

— Наблюдатель — Nom de plum Бэзила Дорс-Уильямса, — сказал мистер Хамфриз. — Кто-нибудь знал?

— Nom de guerre[17]. Видели, как он разделал Рэмзи Мака? «Овца в волчьей шкуре»?

— Знаю я его! — скривился мистер Робертс. — И блевать я на него хотел.

Миссис Эванс услышала последнюю ремарку, входя в комнату.

Это была тощая женщина с горестными морщинами, усталыми руками, остатками прекрасных темных глаз и надменным носом. Женщина незыблемая, она однажды в сочельник полтора часа выслушивала мистера Робертса, описывавшего свой геморрой, и, не протестуя, позволяла ему характеризовать последний как «гроздья гнева». В трезвом виде мистер Робертс к ней адресовался «сударыня» и ограничивал свою речь темами погоды и насморка. Он вскочил, уступая ей свой стул.

— Нет, благодарю вас, мистер Робертс, — сказал она жестким, четким голосом. — Я сейчас же иду спать. Не выношу этот холод.

Иди-ка ты спать, дурнушка Мод[18], — подумал мистер Томас.

— Не хотите ли немного согреться, миссис Эванс, перед тем как нас покинуть? — сказал он.

Она покачала головой, кисло улыбнулась друзьям и сказала мистеру Эвансу:

— Прибери за собой, прежде чем лечь.

— Спокойной ночи, миссис Эванс.

— Мы позже двенадцати не засидимся, Мод. Я обещаю. Самбо я выпущу.

— Спокойной ночи, сударыня.

Спи покрепче, воображала.

— Я не буду больше вас беспокоить, господа, — сказала она. — То, что оставлено от померанцевой на Рождество, — в обувном чулане, Эмлин. Зря её не лейте. Спокойной ночи.

Мистер Эванс поднял брови и присвистнул.

— Фью, ребятки! — Он сделал было вид, что обмахивается лопастью галстука. Но рука застыла в воздухе. — Она привыкла к большому дому, — сказал он. — Со слугами.

Мистер Робертс вытащил карандаши и вечные перья из бокового кармана.

— Где бесценные манускрипты? Темпус фугает[19].

Мистер Хамфриз и мистер Томас, положив на колени блокноты и вооружась карандашами, следили за тем, как мистер Эванс открывает дверцу напольных часов. Под качающимися гирями, перевязанная голубой лентой, лежала пачка бумаги. Мистер Эванс её положил на стол.

— Внимание, — сказал мистер Робертс. — Где мы остановились? У вас зафиксировано, мистер Томас?

— «Там, где течет Toy», — сказал мистер Томас. — Роман из провинциальной жизни. Глава первая: краткое описание города, доки, трущобы, пригороды и прочее. С этим мы разобрались. Название, на котором мы остановились: «Глава первая. Социальная жизнь города». Глава вторая будет называться «Частные судьбы», и мистер Хамфриз предложил следующее: «Каждый соавтор избирает один персонаж из одной из социальных групп или общественного слоя и представляет читателю его краткую историю до того момента, с которого мы начинаем наше повествование, то есть до зимы сего года». Эти биографии персонажей, далее рассматриваемых как главные действующие лица романа, и составят вторую главу. Есть вопросы, господа?