Сергей Валяев - Кровавый передел

• Название: Кровавый передел
• Автор: Сергей Валяев
• Издательство: Локид
• Жанр: Детектив
• Год: 1997

---

Припарковав машину, мы с Орешко тоже направились к последнему приюту плоти и, быть может, души. Не без труда нашли могилу дяди Коли, НГ, Николая Григорьевича, генерал-лейтенанта. Плита была завалена влажной, холодной лиственной массой, будто пледом. Мы очистили плиту. Открыли бутылку родной водки и помянули того, кого мы знали. Помянули всех тех, кого знали и кто уже ушел от нас.

— Надеюсь, нас не слушают, — сказал Орешко, когда мы медленно пошли по аллее. Деревья шумели, сбрасывая тленный лист. Листья кружили в прозрачном воздухе, точно их придерживали не видимые для нас летучие души. — Кстати, Саша, будь осторожен. Технический прогресс у нас шагнул далеко за горизонт…

— Это я уже понял, командир, — вздохнул я и пожаловался на невозможное существование в собственной квартире. По двум причинам: жучки и секс-сексотки. — Две, понимаешь, напасти.

Орешко согласился, что квартиру надо менять. И не только по вышеназванным причинам. Фроликов меня не отпустит за здорово живешь. И по известной мне причине.

— По какой? — свалял я дурочку.

— Алмаз, Селихов, алмаз.

— Какой алмаз? — продолжал я косить под тяжелого идиота.

— Феникс который, — был настойчив мой собеседник.

— Ааа! — вспомнил я. — Так я его… того… выбросил… — Солгал. — В Москву-реку. С моста. Москворецкого. Большого. Не веришь, Кокосов?

— Не-а, — сказал Орешко. — Но могу поверить.

— Спасибо за доверие…

— А вот Сынишка и Фроликов, сладкая парочка, никогда тебе, дружок… И душу из тебя…

— Теперь все понятно как день, — проговорил я. — С помощью ГБ Сын будет пытаться выдернуть птичку. Из меня…

— Просто у тебя все, Алекс, — поморщился полковник. — Там, чувствую, комбинации поинтереснее… Многоходовая тучка, это правда…

— И что за партия, полковник?

— Российско-американская, генерал-прапорщик.

— А конкретнее?

— Лубянская защита, — сказал Орешко. — Или полеты наяву… У нас тут некоторые… как птицы… летают из окон. Маленькая такая получилась стая из трех человек. И что интересно: все они казначеи партии…

— КПСС?

— У нас одна партия. Была, — с укоризной проговорил мой приятель.

— Извини.

— Так вот, Сынишка третий день отлавливает родного отца. А тот от него как от чумы… И это тоже наводит на некоторые размышления…

— Кажется, ГПЧ тоже у сейфа-кассы стоял? — вспомнил я.

— Был у него ключик. Был, — согласился Орешко.

— А чем Сынишка занимается?

— О! Он у нас бизнесмен, — сплюнул полковник. — Торговал кукурузой, подержанными машинами, недвижимостью, теперь — банкир.

— Ну? Растут наши люди.

— И приехал банкир в наше кабаре не только девочек щупать.

— А зачем?

— Интересный вопрос, — сказал Орешко и внимательно посмотрел на меня.

— Служу Советскому Союзу, — козырнул я.

— Мы бы сами, — развел руками мой приятель. — Да вдруг засветимся, а у нас с янками дружба до гроба… Председатель, сукин сын, мудак ещё тот, Господи, прости меня, грешного… Как козел в огороде…

И я согласился: козел в огороде все равно что волк в овчарне. Непрофессионализм в нашем деле может загубить великолепную идею. Высокопоставленный дилетант хуже клятого врага. Враг понятен и предсказуем. Свой же родной дурак способен в мгновение ока вывести из строя Систему (в широком смысле этого слова). Не спасает даже «защита от дурака».

Когда мы закончили культпоход на кладбище (пусть простят усопшие за фамильярность) и вернулись к автомобилю, Орешко бросил ключи.

— Машина твоя, бродяга.

— Моя? Насовсем? — не поверил я.

— Нет, на время операции.

— Так вот всегда заманивают калачом, а потом…

— …а потом ты не один. Еще трое. С технически оперативным арсеналом.

— Кто такие? — насторожился я. — Не люблю я новых людей.

— Полюбишь, — усмехнулся Орешко. — Они такие же, как и ты, анархисты.[9]

Потом я сел за руль, и мы поехали по городу, обсуждая некоторые детали нашей общей работы. На Садовом кольце я расстался с полковником Орешко. Чтобы не встречаться. Никогда. (Шутка.)

Итак, кажется, я без работы в этой жизни не останусь. Что бодрило. Правда, были и сомнения. Смущала скорость, с которой я влип в историю. Словно по заказу. Тогда кто заказчик? Если я пешка, то тот, кто двигает фигуры, должен помнить, что и пешечная мелочь может превратиться в ферзя. Полковник на генеральской должности действовал откровенно глупо, заарестовав мою светлость на вокзале. Точно для того, чтобы показать бывшего зека настоящему банкиру. А почему бы и нет? А почему бы Сынишке не сидеть в комнате отдыха, пока мы с Кроликовым пугали друг друга? А почему бы… Тьфу ты!.. Проклятые вопросы. Если я когда-нибудь умру, так от них, деспотов ума моего. Знаю себя: рассуждая подобным образом, я могу сделать вывод, что, например, полковник на генеральской должности Орешко есть резидент ЦРУ, а сам я агент израильской разведки «Моссад». Меня завербовали, когда я спал. Это я шучу. Нервничаю и поэтому так топорно шучу. Как говорят сексуальные сексотки Мира-Роза-Белла своим диурезным клиентам: шо вы ерзаете на мне, как утюг по спине, я ж вся ваша! И верно, не надо торопиться. Ситуация пока находится под моим бдительным контролем. И поэтому будем жить и работать с приятным выражением на лице.

Да, кстати, куда я направлялся? Наверное, это будет кому-то интересно. На своей новой автостарушке я катил в деревню Смородино. Вы любите смородину в летний жаркий день? Я люблю. От этой ягоды душевная, прохладная радость. К сожалению, моя радость была печальна. Я ехал на свою малую родину, чтобы попрощаться с мамой. Она лежала на местном погосте, рядом с отцом, как написала девочка Аня; быть может, их души, мамы и отца, и встретились в свободном пространстве вечности? И обрели вечный покой? Дай-то Бог. Мама, я знаю, простила меня, непутевого. Когда её отпевали в церквушке и свечки умирали в руках набожных старушек, мама улыбалась живущим из дешевенького гроба. Так написала девочка Аня. Мама простила всех, и меня тоже. Спасибо, мама.

Да, я сентиментален. Как все убийцы, я сентиментален. Но напомню, я не беру грех на душу. Я уничтожаю лишь тех, кто заслужил этого — грубой ликвидации. Я не убиваю женщин, детей и зверей. И в этом моя сила. И моя слабость. Однако о моем недостатке никто не знает. Даже я сам.

* * *

Смиренное деревенское кладбище горбилось на взгорье, и казалось, что косые кресты, крашенные кобальтом, плывут над землей. Я выключил мотор машины, и тишина опустилась на меня, как шелковый парашют. Плыли континенты облаков. Я выбрался из автомобиля и по сухой, жесткой траве побрел к тропинке, вьющейся вверх, к небесно-церковному куполу.

Кладбище было стареньким и заброшенным, как человек. Новые торопились жить и забывали о мертвых. Природа сама позаботилась об усопших: на могилах легкомысленно желтели ромашки и синели васильки. Я аккуратно протиснулся между штамповочными холмами и, оказавшись у солдатского обелиска и деревянного креста, присел на корточки. Обелиск был с разлапистой, размытой дождями звездой и маленьким овальным портретом. Отец был юн и строг печать ответственности за себя и страну как клеймо. Крест потемнел и стоял твердым, прощальным знаком. В пластмассовых цветах ртутно искрились слезы дождливого неба. Природа была щедрее живущих людей. А что же я? Я не принес цветов. Почему? Не знаю. Наверное, я не хотел захламлять могилы мертвыми, купленными у базарного халдея букетами. Пыльные и теплые ромашки и васильки — им замены нет. Нет.

Потом я вернулся к машине. По дороге пылило коровье стадо. Буренки трусили с вялым равнодушием к ударам бича и мату пастуха. Дедок в кожухе матерился, как солдат в первую империалистическую. Лицо было темным от загара, крепко славянским, добродушно пацифистским, но с мятежно-озорным взглядом васильковых глаз.

— Браток, курнуть бы? — крикнул. И корове: — Куда, фурма без сисек?! В рог дам!

Из бардачка я вытащил открытую сигаретную пачку производства США. Дедок поймал ее; нюхнул, закатил глаза.

— Е'мое! Мать моя Богородица! Все мое?

— Все.

— Красота, фря. — Закурил, пуская колечки, как нимбы; кивнул на взгорок. — Навестил кого, сынок?

Я сказал. Дедок закашлялся: непривычная, чужая отрава душила.

— Едко ек!.. Значит, Ивановны сынок?.. А я ей могилку… Под Новый год!.. Е!..Земелька — вечная мерзлота. Колыманская. Кайлом натюкался, кажись, до скончания… Куда, стервь брюхатая! — Щелкнул кнутом. — Мужики у нас дохляки. Мрут как мухи… Все Евсеич по хозяйству да Евсеич… Я Евсеич, браток…

— Спасибо, Евсеич, — и протянул старику бутылку коньяку (из старых чекистских запасов).

Дедок Евсеич не поверил собственным глазам, нервно засуетился, цапнул бутылку, как гранату.

— Е'клопедральник! Мой?

— Да, Евсеич.

— Ты уж того… — застеснялся своей телесно-душевной сутолоки. — За Ивановну, Царство ей пусть Небесное… Все там будем, сынок. Ааа! — И потянулся за стадом, щелкая кнутовищем. — Домой, хря безрогие! Е'вашу, в Бога, душу, мать!.. — И пропал в пыльно-замшевом облаке, к власти оппозиционный своим земным, вольным существованием.