Сергей Валяев - Порнограф

• Название: Порнограф
• Автор: Сергей Валяев
• Издательство: АСТ
• Жанр: Детектив
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-04461-1

 Однажды он сказал себе - все, так больше жить нельзя. Однажды он решил - кто не рискует, тот не пьет шампанского. И тогда он принял «дружеское предложение» - стать папарацци, то бишь порнографом. Он не знал, что новая работенка обернется трагикомическимисобытиями, переходящими в серьезные и тяжелые бои местного значения - бои, когда приходит понимание, что да счастливого завтра можно и не дожить.  

---

— … чтобы застраховал свою жизнь, — завопил не своим голосом. Хватит издеваться! Меня интересуют звонки по нашему делу, умник, и только они!

— Тогда верни кота, где взял, — сказал Мойша.

Как меня не хватил удар от возмущения, не знаю. Повезло, потому что в коридоре брызнул телефонный сигнал и я устремился к аппарату. И кто это был? По закону подлости. Если бы позвонили из Ватикана и предложили пожертвовать будущий гонорар за новые срамные снимки, я был бы только счастлив и рад, но служки Господни еще, видать, не знали о простом российском пареньке и папарацци Ванечке Лопухине, и поэтому звонила… Асоль Цырлова.

О, боги, вздрогнул я и хотел закричать, что меня нет дома. Однако сквозь треск и шум на линии, похожий на серебристый дождик, услышал голос дочери. Что такое, детка?! И выяснилось, что деда отъезжает в госпиталь для лечения, его надо сопровождать, и у меня появилась внеочередная возможность погулять с Марией.

— А тетя Ая не может?

— Она работает, папа. У неё операции на собачках.

— А тетя Аура?

— Уехала на дачу. Еще вчера.

— Тогда больше нет вопросов, — ответил я. — Скоро буду.

— А я на роликах буду, да, па?

Вот так всегда, вздохнул я, жизнь диктует свои законы и от них удрать ещё никому не удавалось. Что делать: дети — это святое, и я засобирался на свидание. Черт, у семи нянек ребенок без присмотра: одна с любимым папой, вторая режет псов, а потом штопает их, как чулки, а третья выращивает редиску и петрушку на собственном мелкособственническом огородике с дырявым нужником. И каждая считает, что она занимается самым важным на свете делом, а Лопухин валяет ваньку… Ну бабы, гималайского Ёхана на вас нет!

Когда господин Могилевский понял, что я не шучу и удаляюсь по чрезвычайному делу, то признался — был сигнал от Константина Славича, который просил передать: работа с известным мне лицом идет полным ходом, хотя от срочной встречи оно, лицо, пока отказывается. Убедительная просьба со стороны журналиста Славича созвониться, чтобы выработать единую тактику поведения.

— Тактика у нас одна: раздавить гадину, — сказал я и, выбежав в коридор, вспомнил об Александре.

Помимо многих недостатков, у меня есть одно достоинство: я не злопамятный и, когда чувствую, что меня занесло на вираже, то готов сбить скорость и повиниться перед пешеходом, которому в горячке отдавил ногу. Такой вот невозможный, но благородный характер.

Я пошкрябался в дверь соседки, мол, люди мы не местные, бедствуем, сиротки, уж дайте на пропитание, люди добрые.

Сашенька отдыхала — услаждала слух «Танцами с саблями» товарища композитора Хачатуряна. Эта классическая музона, на мой взгляд, полностью соответствовала душевному состоянию воительницы-победительницы. Я представил остроконечные янычарские сабельки в ласковых руках любимой и решил, что лучше будет, если повинюсь во всех смертных грехах.

— Ну виноват, — повесил буйную головушку. — Ну, что теперь не жить? Не дружить? Не любить? Не пить? И дела не делать?.. Поехали с Машкой познакомлю. У неё все мои положительные качества.

— В следующий раз я тебя, сукиного сына, кастрирую, как ты кота, простила и спрятала «сабли» в ножны. — Тебе, Ванечка, надо или учиться хорошим манерам, или лечиться в психлечебнице грязью…

— … чтобы в князи, в смысле, в графы, — обрадовался я, пытаясь приложиться к дамской ручке, как это совсем недавно делал молодой царедворец, находящийся, очевидно, уже на борту авиалайнера Air France эх, Париж-Париж…

— Подлиза, — сказала Александра. — И беспринципный к тому же. Убила бы.

Я не оспаривал этих утверждений. По принципиальным, кстати, соображения. Как показывает всесветный опыт, женщина — друг человека. А какие могут быть споры между друзьями?

Отбив очередную атаку неугомонных боевых бабуль, требующих компенсацию за моральный урон в виде серебряной форели, я и Саша поспешили в душегубку имени «Победа» — давненько не плавились, как отвратно рекламированный и омерзительный на вкус суррогатный маргарин «Rama» в пастях лживых домохозяек.

Наша поездка была скорой — на магистралях наблюдалось временное перемирие перед вечерними баталиями. Мирная обстановка на дорогах и мой виноватый вид повлияли на Александру самым благородным образом. Спутница была мила, и я наконец узнал то, что хотел узнать.

Молодой реформатор, летящий уже у термоядерного светила, но в прохладной дюралюминиевой птичке, есть товарищ по экспериментальным опытам её б/у супруга Любошица. Между ними, Аркадием и Александрой, приятельские отношения, и все мои домыслы…

А что касается духовитого добра, растекающегося по всем нашим весям и городам, то нельзя жить в чане с дерьмом, делая вид, что находишься меж грядок с розанчиками роз.

— Прости, — снова повинился. — Должно, жара на меня так подействовала.

— Будем считать, что жара, — засмеялась.

— Надеюсь, скоро пройдут грозовые дожди…

— Грозовые дожди?

Я объяснился, вспомнив первую нашу ночь; Саша подивилась диковинным образам и сказала, что с моим сочинительным даром привирать надо срочно строчить романы о нашей действительности. Так оно и будет, согласился я, и первый опус, знаешь как будет называться?

— «Ёхан Палыч — герой нашего времени».

— Не-а.

— «Граф Лопухин — как зеркало капитализма»?

— Отнюдь.

— Тогда не знаю.

— Подсказываю: чем я занимаюсь?

— Вместе со мной… черт знает чем.

— Посмотри на меня, — и поправил на своем животе фотоаппарат. — Думай, родная?

— Ах «Папарацци»! — и захлопала в ладоши.

— Вот и нет, — прервал её радость. — Кто в нашей варварской сторонке правильно осмыслит «папарацци»? Подумают, что это из жизни древних римлян патриций… А кому это интересно сейчас? Никому.

— Ну тебя, романист хренов.

— Угадала-угадала, — признался. — В принципе. Потому, что в переводе это будет «Порнограф».

— «Порнограф»? — переспросила. — А что — мне нравиться. Я бы такую книжку купила. Про нашу, как понимаю, жизнь. Везде и всюду, — отмахнула рукой в открытое окошко, — «порнуха». В широком смысле этого слова.

— Будешь моим редактором, — решил я. — А то, не дай Бог, угодит мой нетленный труд в нежные SS-ские ручки какой-нибудь рафинадной мадамулечки, доказывай после, что не рыжий. И сам себя не секвестировал.

— Сегодня рыжий цвет самый модный, — заметила Александра. — А твоя кастрация будет только на пользу общему делу.

— Нет, только не это, — скукожился за баранкой.

— Надо, Ванёк, надо! — и «клацала» пальцами близ моего причинного места.

За столь беспечным трепом мы подкатили к жилому дому, хорошо знакомому. Мне. Стоял тот дом, напомню, почти на самом Садовом кольце и комнаты с окнами выходящими на окольцованную магистраль были похожи на камеру пыток. И провел я в такой камере лет пять. Думаю, после этого мне не страшны ни Лефортово, ни Бутырка, ни прочие лечебно-санаторные учреждения.

Чтобы не травмировать собой бывшую тещу и Асоль, я притормозил авто на углу дома — дети на роликах выписывали кренделя, и среди них была моя дочь, тепличный лопушок. С помощью мобильного телефона я установил связь с квартирой Цырловых и сообщил о своем прибытии. И скором убытии в ЦПКиО имени М. Горького. Получив «добро», проклаксонил — на крякающие звуки прикатила вся детская ватага. Окружила дедушку советского автомобилестроения, будто бронтозаврика, пробудившегося из глубин мезозойской эры.

— Па! — несказанно удивилась Мария. — Ты купил такую старую машинку?

— Это тети Саши, — открыл дверцу. — Садись и знакомься.

— О боже! — проговорила Александра. — Я уже тетя.

— А я на роликах, — вспомнила Мария.

— Ничего, Маша — машина наша, — сказала «тетя».

— А вы папина новая жена? — спросил непосредственный ребенок, удобно угнездывающийся на заднем сидении.

— Я?.. — запнулась Александра. — Я папин друг.

— Друг?

— Сердечная подруга.

— Ааа, — проговорила дочь. — Хорошо! — И принялась отмахивать руками малолетним «роллерам», тянувшимся за нашей колымагой.

Что тут сказать: наши дети все видят и понимают; с ними лучше вести себя на равных, иначе можно попасть впросак. Когда наш «бронтозаврик» покатил по Садовому, я перевел дух и поинтересовался здоровьем дедушки. По мнению дочери, тот слопал трехдневные бабушкины пирожки, потом прочитал газетку и ему сделось худо. На это я банально заметил, что обжорство и чтение прессы к добру не приводит.

— А деда сказал, что ты шалопай, — вспомнила Мария. — Это кто?

— Тетя Саша лучше знает, — ответил я. — Да, тетенька?

Александра закатила глаза от возмущения, но была вынуждена объяснить, что «шалопаем» называют того, кто все на свете путает и шалит, точно маленький ребенок. Тогда это про папу, вздохнула дочь, огорчив тем самым меня. Как говорится, устами младенца…