Геннадий Бачериков - Забытый вальс

• Название: Забытый вальс
• Автор: Геннадий Бачериков
• Жанр: Криминальный детектив

---

Вообще-то воды в Ленинграде, слава Петру Алексеевичу, вокруг было много, но питьевую брали лишь из Невы, в каналах она была грязной и застойной. Вот только сил, чтобы принести ее, оставалось все меньше и меньше. Практически никто не мылся, разве только если человек работал, а на работе была теплая вода, и оставалось хоть немного сил. Даже умываться перестали, да и трудно было это сделать, утром вода в ведрах была покрыта коркой льда. С конца ноября по карточкам иждивенцам и детям давали по сто двадцать пять грамм хлеба, да и то наполовину состоящего из малосъедобных добавок, и больше ничего. Это означало медленную смерть от голода для сотен тысяч людей, зажатых в тисках блокады волей двух диктаторов. Большинство из них не нужны были в городе. Их следовало бы эвакуировать еще в июле-августе, когда немцы быстро продвигались к Ленинграду, но городские власти не сделали этого, боясь гнева Сталина и обвинений в пораженческом настроении. После того как сомкнулось кольцо блокады, в городе исчезли сначала собаки и кошки, а затем мыши, крысы и даже птицы. Ели все, что имело хоть какое-то отношение к еде, – пытались разваривать кожаные вещи, варили холодец из вонючего столярного клея. Летом в результате бомбежки сгорели Бадаевские склады, в которых хранился, в том числе, и сахар. Люди копали в этом месте землю, замачивали ее, фильтровали раствор. Иногда удавалось получить сладкую водичку. Канализация, естественно, тоже не работала, и, экономя силы, зимой содержимое ночных горшков стали выплескивать в форточки. Дома по всему городу стояли закованные в броню нечистот. Позже, весной все это будут смывать брандспойтами.

Окна изнутри комнаты, расположенной на четвертом этаже, подернулись курчавым инеем. Семилетний мальчик Вася Бурыкин, с головы до ног, закутанный в разные одежки, которые нашлись в доме, и которые можно было одеть на него, держа рукой в варежке острую щепку, писал на окне слова из букваря. Читать он умел с пяти лет, а в этом году собирался пойти в школу, но осенью сорок первого в Ленинграде начали работать немногие школы, да и те открылись только в ноябре. Мария Петровна из соседней квартиры дала ему букварь, оставшийся от Леньки, сына, который в прошлом году ходил в первый класс, а в конце ноября пропал, когда они с другом пошли в кинотеатр, расположенный в трех кварталах от дома. Вася подслушал, как мать разговаривала с соседкой на кухне. Та плакала и говорила, что его, наверное, съели. Вася читал книгу про Миклухо-Маклая и знал, что на далеких островах в южных морях жили племена дикарей, которые ели людей. Но откуда могли взяться дикари в советском городе Ленинграде? Конечно, это могли быть и фашистские шпионы, засланные в город, продуктовых же карточек у них не было… Когда Вася попытался выяснить этот вопрос у матери, та сначала отвесила ему увесистый подзатыльник, а потом обняла, поцеловала и долго плакала, не выпуская его из кольца своих рук. Из квартиры он теперь выходил только с матерью. Если она уходила куда-то одна, то запирала Васю в комнате и оставляла запасной ключ Надежде Борисовне, соседке, которая занимала вторую комнату в их квартире. Еще две комнаты стояли закрытыми, хозяева, врачи муж и жена Афанасьевы, были на фронте, а детей они еще в июле отправили к родственникам в Саратов.

Работы у матери не было с тех пор, как в сентябре их учреждение, где она работала машинисткой, закрыли за ненадобностью в военное время. Отца Вася почти не помнил. От него в комнате осталась только фотография на комоде. Там он в пиджаке с галстуком и в шляпе сидел с трубкой в руке и весело улыбался. Мать говорила, что его послали в секретную командировку на десять лет, и он даже письма писать оттуда не может, и что об этом никому нельзя рассказывать. Когда Вася засыпал, он часто представлял себе, что отец работает разведчиком, и скоро он узнает такую фашистскую тайну, что наши быстро победят немцев, и тогда Сталин наградит отца орденом и разрешит ему поехать домой.

Мать раз в два дня ходила получать хлеб по карточкам, причем получить можно было только за сегодняшний день и за завтрашний, талоны пропущенных дней пропадали. Кроме хлеба они раз в день ели картошку или пшенную кашу. Еще с сентября в углу стояли мешок с картошкой и картонный ящик с пшеном, но там уже почти ничего не оставалось.

Скрежетнул замок, хлопнула входная дверь, мать вернулась в этот день раньше обычного. Она вошла в комнату и против обыкновения ничего не спросила у Васи. Лицо ее было мертвенно-бледным и заплаканным. Она скинула тулуп, доставшийся по ее словам еще от деда и долго висевший без дела в кладовке, и осталась в зимнем пальто без воротника. Раньше воротником была лиса, которую Вася очень боялся. Она была черно-серая с лапками, с хвостом и с головой, в которой ярко светились широко открытые желтые стеклянные глаза. Звали ее почему-то Чернобурка, почти как лошадь Сивка-бурка, про которую Вася читал сказку. Потом мать отпорола лису, отнесла куда-то, а взамен этого принесла кулечек с сахаром и пол-литровую банку коричневого какао-порошка, и с тех пор она раз-два в неделю варила Васе какао, которое ему не очень нравилось, потому что без молока, но он его все равно пил, потому что сладкое.

Мать села возле стола, положила голову на руки, и плечи ее мелко-мелко затряслись.

Плачет, – понял Вася. Он подошел к ней, прижался к ватному плечу, ничего не говоря.

– Карточки у меня украли. Когда к прилавку подошла, смотрю, сумочка открыта. Не заметила, когда вытащили, с женщиной одной разговорилась. Там вертелся какой-то мальчишка, он, наверное, – сквозь слезы сказала мать, обнимая его за плечи, – что делать-то будем, ведь начало месяца. Как до Нового года дожить?

– Картошку и кашу будем есть.

– Так там уже почти ничего не осталось. На неделю может и хватит. Пойду с Надеждой Борисовной посоветуюсь.

Вася увязался за ней. Он любил бывать у соседки. На стенах у нее висело много картин и фотографий, а на комоде, верх которого заканчивался пирамидальной лесенкой, горкой, как ее называла Надежда Борисовна, стояло множество различных фигурок, которые Вася любил рассматривать. Если Надежда Борисовна была в хорошем настроении, то она часами могла рассказывать Васе о том, кто изображен на фотографиях и картинах.

Мать подошла к двери соседки, постучала, та не отзывалась. Мать толкнула дверь, она оказалась не заперта. Соседка лежала в кровати. В комнате было очень холодно, буржуйку она видимо сегодня не топила.

– Надежда Борисовна, – сначала тихо, потом еще раз, погромче, позвала мать. Та не отзывалась. Мать подошла, сначала осторожно потрогала ее за плечо, потом сильно потрясла.

– Господи, никак умерла.

Она взяла со стола овальное зеркало в красивой бронзовой оправе и приложила к губам и носу неподвижно лежащей соседки, подождала пару минут, посмотрела на зеркало.

– Что же делать-то?– несколько раз тихо повторила она как бы про себя.

– Вот что, Вася, иди к себе в комнату, я скоро приду, мне тут прибраться надо.

Когда Вася вышел, мать торопливо осмотрелась вокруг, нашла сумочку соседки, открыла. Слава богу, карточки Надежды Борисовны лежали тут, она в этом месяце ничего даже еще и не получала. Жалко, за три дня пропали. Но мало этого, мало! Она сама уже с трудом ходит, у Васи руки как прутики. Иногда казалось, что нет сил жить, и только думая о Васе, она заставляла себя двигаться. А если она сама заболеет? Сколько они еще так выдержат? Слезы застилали ей глаза, мысли путались, она какое-то время бесцельно бродила по комнате, потом взяла себя в руки. Если Надежда Борисовна три дня в декабре жила, не отоваривая карточек, значит, какие-то запасы у нее оставались.

Комната была ей хорошо знакома. Она, особенно после ареста мужа, часто заходила к Надежде Борисовне поговорить по душам и поплакаться. Соседка, Надежда Борисовна Азарова прожила интересную жизнь. Она происходила из знатного дворянского рода, окончила Смольный институт, и после выпуска в 1904 году, благодаря старым связям семьи, ее зачислили в штат фрейлин Государыни Императрицы Александры Федоровны. Надежда Борисовна была красивой женщиной и пользовалась успехом у мужчин. Однако замуж она, по мнению людей ее круга, вышла неудачно. Брак ее считался мезальянсом, непосредственно перед началом русско-японской войны, несмотря на протесты родителей, она стала женой морского лейтенанта, служившего на линкоре «Ослябя» и погибшего через год вместе со своим кораблем в Цусимском сражении. Больше замуж Надежда Борисовна не выходила, однако на счету ее было несколько громких романов с представителями высшего света, самым известным из которых был, конечно же, Великий князь Михаил Александрович.

Квартира, в которой они жили сейчас, в свое время целиком принадлежала Надежде Борисовне. После революции начались уплотнения, и когда в 1935 году Наташа с мужем стали жить в этой квартире, у Надежды Борисовны оставалась только одна комната. Времена наступили жестокие, дворянство, в соответствии с заветами Великого Вождя, ликвидировали как класс сразу же после революции, но отдельные представители этого класса продолжали жить в этой стране, иногда меняя адреса и фамилии, а иногда просто теряясь от властей в суете и круговерти преобразований, которые накрыли Россию.