Вадим Прокофьев - Дубровинский

• Название: Дубровинский
• Автор: Вадим Прокофьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Автор книги рассказывает об известном революционере большевике Иосифе Федоровиче Дубровинском (1877–1913). В книгу включено большое количество фотографий.

---

Дубровинский предложил погулять. Только молча. Рядом будет человек, и, может быть, отступится тоскливое чувство одиночества.

Они часто и не сговариваясь гуляли одним маршрутом. Берегом реки до каменного мыса. Полторы версты туда, полторы обратно. На мысу можно и посидеть. Здесь всегда ветрено, сыро, и мошкара сюда не суется.

И вечером 19 мая 1913 года, как обычно, Дубровинский и Захаров прошли к мысу. Захаров вскоре вернулся. Дубровинский остался у воды.

Больше его не видели…

Может быть, и не нужно вновь ворошить документы, слухи, даже сплетни о загадочной смерти Иосифа Федоровича (его труп только 27 июня выловили мироединские рыбаки).

Но ведь долгое время и среди тех, кто знал Дубровинского, боролся бок о бок с ним, и в литературе бытовало мнение, что Иосиф Федорович покончил жизнь самоубийством.

Не верится.

Пусть тоска точила душу, пусть болезнь истачивала легкие – он был боец! Пусть до него не доходили известия о новом революционном подъеме в России – он был боец!

И поэтому хочется верить Евгению Трифонову, который писал жене Дубровинского:

«Анна Адольфовна!

Могу сообщить очень немного подробностей о смерти Иосифа Федоровича. В ночь на 20 мая – в Туруханском крае ночи в это время не бывает – Иосиф Федорович сел в лодку и выехал на реку; была волна. Иосиф Федорович с лодкой не справился, и ее перевернуло; пока с берега, заметив несчастье, выехали, Иосиф Федорович скрылся под водой; река в этом месте имеет 5 верст ширины, о поисках нечего было и думать; только 27 июня нашли тело Иосифа Федоровича. Вот и все известные мне подробности…

Евгений Трифонов».

Конечно, очутившись в воде, в сумятице водоворотов и волн, Дубровинский не смог выплыть, хотя и хорошо плавал, – здесь и лучший, чем он, пловец был бы бессилен. В мае вода в Енисее ледяная, судорога тут же сковывает тело.

Но Евгений Трифонов не был свидетелем трагедии. И неизвестно, из каких источников почерпнул он свои сведения.

Последним, кто видел Дубровинского, был Филипп Захаров, его друг и сожитель по избе.

Его допросил местный надзиратель. И вот донесение енисейского губернатора Селиванова:

«Туруханский Отдельный пристав рапортом от 4-го сего июня за № 256 донес мне, что административно-ссыльный станка Баишенского Иосиф Федоров Дубровинский, за последнее время страдавший меланхолией, вечером 19 мая отправился гулять с товарищем своим Филиппом Захаровым, жившим с ним на одной квартире. Отойдя версты 1 1/2 от станка вниз по р. Енисею, Дубровинский сел на обрыв берега и попросил Захарова оставить его одного, что последний и исполнил; но, возвратясь приблизительно через час, не нашел уже Дубровинского ни на берегу, где он остался сидеть, ни в окрестностях этой местности, о чем Захаров и заявил местному надзирателю.

Осмотром местности обнаружен отпечаток следов Дубровинского на камне, выдававшемся над водой, вследствие чего является предположение, что названный поднадзорный или нечаянно упал с камня в воду и утонул, или же покончил с собою умышленно. Предполагать побег нет оснований, так как Дубровинскому до окончания срока ссылки оставалось всего 4 1/2 месяца, пароходы прошли до исчезновения Дубровинского, и не обнаружено исчезновения ни одной лодки, на которой, за неимением иных путей, он мог бы скрыться.

Принятыми мерами трупа Дубровинского пока не обнаружено, но возможно, что таковой будет найден на спаде воды.

Произведенное по сему делу дознание Отдельным приставом, на основании 253 ст. Уст. Угол. Судопроиз., направлено товарищу прокурора по Енисейск, уезду на прекращение».

Два диаметрально противоположных документа. Евгений Трифонов утверждает, что произошел несчастный случай. Пристав говорит о самоубийстве и даже выдвигает причину – «страдал меланхолией».

И в том и в другом документе есть места неясные. Евгений Трифонов говорит о лодке, в которой якобы плыл Дубровинский, пристав же утверждает, что «не обнаружено исчезновения ни одной лодки».

Трифонов утверждает, что с берега заметили, как тонул Дубровинский, между тем Захаров говорит, что Дубровинский исчез и, видимо, он, Захаров, был последним, кто его видел, но не в лодке, а на берегу.

Трифонов писал Анне Адольфовне уже после того, как был найден труп Дубровинского. Пристав подал рапорт через две недели после гибели Иосифа Федоровича.

В Туруханском крае, видимо, стараниями надзирателей и стражников утвердилось убеждение, что Дубровинский покончил с собой.

На этом можно было бы и закончить. Но нам хочется процитировать несколько страниц из воспоминаний недавно умершего старого большевика – Бориса Ивановича Иванова. Это воспоминания о туруханской ссылке. Иванов их озаглавил: «Страна черных дней и белых ночей».

В воспоминаниях имеется глава: «Загадочная смерть Иннокентия Дубровинского». То, что Борис Иванович называет Иосифа Федоровича Иннокентием, вполне объяснимо. Он знал его под этой кличкой. Борис Иванович попал в ссылку в 1915 году, через два года после смерти Дубровинского.

И вот что он пишет:

«Я и стражник вновь плывем по Енисею. Конца пути пока не видно.

Осенний день короток. Енисей все чаще становится неспокойным, дуют северные ветры. После Верхнеимбатского проехали малонаселенные станки… В своем большинстве то были деревеньки в четыре-пять домов, в них проживали по нескольку рыбаков и охотников.

И лишь в Баишенском оказался один ссыльнопоселенец, социал-демократ большевик Илья Шер.

Но мы, не останавливаясь, проехали мимо этого станка в деревню Забобурино.

Мой конвоир неприязненно отнесся к этому населенному пункту с десятком его домов, стоявших на возвышенном берегу Енисея. Он мне рассказывал дорогой, что за последние два года здесь покончил самоубийством ссыльный Иннокентий Дубровинский, он утопился в Енисее, после него застрелился ссыльный Вольфсон на станке Черноостровском. Смерть Якова Вольфсона не причинила особого беспокойства местной полиции, по отзыву моего конвоира – „это был не очень важный политик“.

В понятии стражников, как я понял, „важными“ политиками были те, к которым были прикреплены персонально постоянные стражники, которые ежедневно являлись к своим подопечным и заставляли их расписываться в книге в знак тою, что они на месте и никуда не убежали.

Такой „политик“ для стражника был постоянным объектом беспокойства и заботы, так как в случае его побега стражника могли выгнать со службы, а то и отдать под суд. Но вместе с тем такие люди пользовались у полиции большим уважением, чем ссыльные уголовники, а покончившего самоубийством Дубровинского стражник Степаныч из Забобурина называл птицей не простой, а вроде „министра из политиков“…

Самоубийство двух ссыльных принесло много хлопот и стражнику, которому пришлось выезжать на следствие не только сюда, но и на другие станки края.

Забобурино было безлюдным. Небольшая, почерневшая от времени часовня с покосившимся, таким же ветхим от времени крестом была видна на фоне окруженного лесом селения. Осенний ветер гнал по улице мимо маленьких избушек клочки сена и всякий мусор.

По рассказам ссыльных, проезжавших Забобурино в 1913–1914 годах, здесь жили политические ссыльные – Трошин, Ной Гендлин, Коган, Дубровинский и Филипп Захаров. Но когда наша лодка пристала к берегу, в деревне не оказалось политических ссыльных. Возможно, что они уехали на рыбную ловлю или были переведены в другую деревню.

Нашу лодку на берегу встретил стражник, которого мой конвоир называл Степанычем. Поздоровавшись с ним, Степаныч спросил конвоира, указывая на меня, кто я такой, откуда еду и куда меня везут. Не дожидаясь ответа, он, усмехнувшись, сказал: „Наверное, политик, а значит, принадлежит к компании Свердлова и Спандаряна…“ Сказав это, он с конвоиром стал подниматься на берег, за ними шел я, за мной – два гребца с собаками.

Через минуту, обращаясь к моему конвоиру, Степаныч проговорил: „В Монастырское направляют наиболее опасных политиков, но там нет квартир для жилья. Правда, Монастырское – надежное место, оттуда не убежишь, там много стражников, которым нечего делать, кроме как ходить по пятам за политиками“.

Тут мы вошли в деревню, Степаныч указал мне избу, где жил до своей смерти с Филиппом Захаровым Иннокентий Дубровинский.

На ночлег я устроился в избе деда Гаврилы, как звали семидесятилетнего старика чалдона, который в этот раз был единственным мужиком в деревне, все остальные мужики и женщины находились на „неводье“ рыбы.

Отдохнув, я вышел на улицу, подошел к дому, где когда-то жил Дубровинский. На ступенях небольшого крыльца этого дома играли два мальчика, раскладывая красивые кедровые шишки.

Появление чужого человека возбудило любопытство мальчуганов. Поздоровавшись с ними, я спросил, не знают ли они, кто хозяин дома и кто из ссыльных здесь живет и жил раньше?