Всеволод Ревич - Не быль, но и не выдумка

• Название: Не быль, но и не выдумка
• Автор: Всеволод Ревич
• Издательство: Знание
• Жанр: Публицистика
• Год: 1979

У мощной и своеобразной школы советской фантастики были предшественники в дореволюционной литературе. Прочитав эту брошюру, многочисленные любители фантастики познакомятся с содержанием и особенностями произведений русских дореволюционных писателей-фантастов. Они узнают о тех проблемах, которые волновали эту область беллетристики.

---

«…Продолжение условий нынешней жизни зависит от какого-нибудь колеса, над которым теперь трудится какой-нибудь неизвестный механик, — колеса, которое позволит управлять аэростатом. Любопытно знать, когда жизнь человечества будет в пространстве, какую форму получит торговля, браки, границы, домашняя жизнь, законодательство, преследование преступлений и проч. т. п. — словом, все общественное устройство?

Замечательно и то, что аэростаты, локомотивы, все роды машин, независимо от прямой пользы… действуют на просвещение людей самим своим происхождением, ибо, во 1–х, требуют от производителей и ремесленников приготовительных познаний, и, во 2–х, требуют такой гимнастики для разумения, каковой вовсе не нужно для лопаты или лома».

Самим автором были опубликованы лишь отрывки под названием «Петербургские письма». Это послания одного китайского студента, путешествующего по России, своему другу в Пекин. Он делится впечатлениями от нашей страны, какой она будет через 2500 лет. Почему выбрана именно эта дата? Во-первых, несомненно, из-за ее «круглости», а во-вторых, Одоевский рассчитал, что в 4338 году к Земле должна приблизиться или даже столкнуться с Землей комета Вьелы (Биелы — в современном написании). Видимо, автору хотелось построить драматический сюжет романа на борьбе человечества с приближающимся стихийным бедствием. Впрочем, ученые отнюдь не обескуражены появлением кометы и собираются уничтожить незваную гостью снарядами, как только она окажется в пределах досягаемости. Любопытно отметить, что подобная же угроза со стороны той же самой кометы Биелы использована и в другом фантастическом произведении — в повести Алексея Толстого «Союз пяти», и вообще кометная угроза станет в последующей фантастике довольно расхожей темой.

В утопии Одоевского наиболее интересны его научно-технические предвидения и мечты. О его прозорливости сегодня мы можем судить хотя бы по таким словам: «Нашли способ сообщения с Луною; она необитаема и служит только источником снабжения Земли различными житейскими потребностями, чем отвращается гибель, грозящая земле по причине ее огромного народонаселения. Эти экспедиции чрезвычайно опасны, опаснее, чем прежние экспедиции вокруг света; на эти экспедиции единственно употребляется войско…» Догадайся Одоевский сократить время осуществления своих проектов в 20–25 раз, т. е. до 100–150 лет, он бы во многом попал в самую точку. Однако автор даже посчитал нужным оправдаться перед читателем и заявить, что в его произведении нет ничего такого, чего было бы нельзя вывести естественным образом «из общих законов развития… Следовательно, не должно слишком упрекать мою фантазию в преувеличении».

По Одоевскому, будущее человечества — это полное овладение силами природы. Мы находим у него такое удивительно современное слово, как «электроход», движущийся по туннелям, проложенным под морями и горными хребтами, вулканы Камчатки служат для обогревания Сибири, Петербург соединился с Москвой и возник — воспользуемся еще раз современной терминологией — мегаполис, чрезвычайно развился воздушный транспорт, в том числе персональный; человечество переделало климат, удивительных успехов достигла медицина, женщины носят платья из «эластического стекла», т. е. из стекловолокна, есть цветная фотография и т. д. Даже появление своих собственных «Записок из будущего» Одоевский постарался объяснить «научным» путем: человеческое сознание способно путешествовать по векам и странам в состоянии модного тогда сомнамбулизма. Есть, конечно, и смешные проекты, вроде домашней газеты, размножаемой фотоспособом, или магнетических ванн. Но в целом исследователи справедливо отмечали, что в случае завершения у Одоевского мог бы получиться роман жюль-верновского склада.

Впрочем, как и у других авторов того времени, научный прогресс человечества почти не сопровождается социальным. Конечно, Одоевский говорит о резком улучшении нравов — отпала даже необходимость в полиции, о повсеместном распространении просвещения, в чем писатель видел главную свою задачу, но выразилось оно, в частности, в том, что и «государь» стал поэтом. Впрочем, будем справедливы, наука у Одоевского захватила важные позиции: ценность людей измеряется их отношением к науке. Молодой человек, чтобы выдвинуться или хотя бы завоевать расположение девушки, должен совершить какое-нибудь научное открытие. В противном случае он считается «недорослем». Создана даже специальная организация из людей науки и искусства для наилучшего функционирования и того и другого. Социального строя, однако, все это не затрагивает. Остались высшие и низшие классы, господа и лакеи, осталось богатство как критерий общественного положения; в мировые судьи, например, избираются люди не только почетнейшие, но и богатейшие. У них есть право и обязанность вмешиваться во все на свете, даже в интимную семейную жизнь.

В. Г. Белинский высоко оценил напечатанный в альманахе «Утренняя заря» за 1840 год отрывок из утопии: «Главная мысль романа, основанная на таком твердом веровании в совершенствование человечества и в грядущую мирообъемлющую судьбу России, мысль истинная и высокая, вполне достойная таланта истинного».

«4338–м годом» связи Одоевского с фантастикой не ограничиваются. В «Последнем самоубийстве» и «Городе без имени», например, писатель как бы доводит до логического конца неприемлемые для него идеи буржуазных философов — Мальтуса и Бентама. Так, «Город без имени» рисует картину общества, лишенного высоких идеалов, положившего в основу своего существования единственный принцип — принцип пользы, согласно проповеди Иеремии Бентама, которого классики марксизма называли гением буржуазной глупости. Если все расценивать только с точки зрения пользы, то оказывается, ради пользы можно и предавать, и обманывать, и применять силу против менее расторопных соседей. Некоторое время Бентамия процветала, но лишь до поры до времени. Когда между членами общества нет истинно человеческих, духовных отношений, такое общество ждет неминуемая и страшная катастрофа.

Однако гораздо больше у Одоевского фантастики совсем иного рода. В его рассказах мы находим потусторонние силы и мистические откровения. Причудливым образом эти мотивы переплетаются с научным или псевдонаучным объяснением происходящего. Так, цикл рассказов «Пестрые сказки» вложен в уста Ириная Модестовича Гомозейки, этакого русского Фауста. Он — магистр философии, член различных научных обществ, знает всевозможные языки, которые преподаются и не преподаются на всех европейских кафедрах. Впрочем, он предпочитает заниматься такими дисциплинами, как алхимия, астрология, хиромантия, магия и т. д.

Среди «Пестрых сказок» есть, например, рассказ «Сегелиель», повествование о падшем духе, который тем не менее мечтает делать добро, за что и был сослан Луцифером на Землю, где он появляется в разных видах: 14–летнего мальчика, Саванаролы, Леонардо да Винчи… Душа человека — это арена соперничества сип добра и сил зла, в данном случае воплощенных в виде Сегелиеля и Луцифера. Мир духов и мир реальный находится в тесном и постоянном взаимодействии. Так, желая принести максимум пользы людям, этот новоявленный Агасфер поступает на службу… русским чиновником. «Падший дух в роли русского чиновника… — писал исследователь мировоззрения Одоевского П. Сакулин, — эта идея легко может вызвать улыбку, но Одоевский относится к ней весьма серьезно: он был полон веры в великое значение государственной службы».

Кстати сказать, примерно в те же годы появляется еще один роман, носящий титул фантастического, с похожим сюжетом. Он принадлежал перу ныне совершенно неизвестного Р. Зотова и называется «Цын-Киу-Тонг, или Три добрые дела духа тьмы». Здесь тоже идет речь об одном из сподвижников сатаны, правда сатаны китайского варианта под именем Шу-Тиен, тоже не желающего приносить зла и тоже отправленного на Землю. Роман Зотова, написанный в духе занимательной восточной сказки, более ироничен, чем рассказ Одоевского, и подводит читателя к выводу, что вмешательство духов, даже добрых, в земные дела нежелательно и бесперспективно и для духов, и для людей. Люди по своей природе — стихийные материалисты и воспринимают начинания высших существ недоверчиво. Когда дух заявляет, что он прилетел на Землю, его тут же спрашивают: «Как прилетел! на воздушном шаре? Разве у вас знают тайну аэростатов?» А при упоминании бога Тиена встречный человек тут же соображает: «А! Так ты дух из китайской мифологии?»

Если только в этой книге подменить мифологические посылки и сделать этого духа, допустим, роботом или пришельцем, то возникает чистейшее произведение новейшей фантастики, в котором существо, не знакомое с земными условиями, пытается методом проб и ошибок наладить контакт с обитателями, но это оказывается ему не по силам.