Михаил Серегин - Облава на волка

• Название: Облава на волка
• Автор: Михаил Серегин
• Жанр: Боевик

Его использовали втемную, загнали в ловушку, где ему только и остается, что выполнять приказы неведомых хозяев. Но он – русский вор, которого не так-то легко обвести вокруг пальца, он сам привык определять свою судьбу. Он вырвется из ловушки. Ему главное – узнать, кто вынудил его принять чужие для него правила игры. А затем он будет играть с ними уже по своим правилам…

---

Петя неопределенно пожал плечами.

– А если не понимаешь, то молчи!

Семен принялся было набирать номер на мобильнике, но запутался в цифрах и швырнул телефон на столик. Было видно, что он сильно раздражен.

– Никаких понятий для вас нету, – проговорил он, наливая себе в кружку еще пива, – молодых да быстрых. А раз человек в понятиях не разбирается, то далеко не уйдет. В лучшем случае бригадиром будет у таких же, как он, отмороженных. Понимаете? На воровских понятиях вся страна держится! Вся Россия! Это посильнее всяких законов будет! Понимаете?

– Ну уж и вся Россия, – осторожно проговорил Филин, – ты чего-то того… хватил. Я знаю, конечно, что всякий, у кого лопатник от бабок ломится, может в политику пролезть и страной управлять, но чтобы вся страна…

– А ты в любой двор зайди, подойди к мужикам, которые в домино играют или там… портвейн пьют – да расспроси получше. Они тебе складнее любого законника с десятью ходками все понятия разложат. У нас ведь какая страна – каждый второй хоть раз, да побывал на зоне… Я про Москву не говорю, я ее плохо знаю, но в моем родном Омске – как? Курицу у бабки спер – она на тебя заяву киданула. Прибежали двадцать мусоров с автоматами, тебя скрутили – и в камеру. А потом следователь, радостный от того, что на его счету будет еще одно раскрытое дело и он на тринадцатую зарплату сможет позволить себе воскресный поход в бар с женой, от этой самой радости тебе еще и изнасилование старушки пришьет и сундук с драгоценностями выдумает, местонахождение которого ты якобы под пытками у старой узнал, откопал и в Турцию продал, купив на вырученные деньги паленой водяры и напоив ею соседа, третьего дня отчего-то подохшего в своей комнатушке… Не ты ли и его заодно? А к тому времени и старушка от старости кончится – и ее на тебя повесят и напишут, что умерла от ран, полученных при пытках… И следаку – премия… И пойдешь ты в лагерь, как злобный рецидивист и маньяк. Видал я таких рецидивистов. У него срок, как у Чикатило, а он тараканов боится, которые по нарам бегают…

Семен перевел дух и двумя гигантскими глотками высосал кружку.

– Ты к чему это? – поинтересовался Филин.

– А к тому, – отдуваясь, проговорил Семен, – чтобы вы, падлы, поняли… Можно за цыпленка всю жизнь срок мотать и человеком остаться, а можно два вагона золота украсть, один себе оставить, а другой ментам подарить – и через два года уже в Государственной Думе заседать… Жопу жирную просиживать. Понятия, они ведь выдуманы не для того, чтобы козырять ими. А чтобы по совести жить. Не по такой совести, которую там священники выдумали или народные депутаты с президентом, а… Короче, понятно. И чтобы разговоров этих я больше не слышал! – повысил голос Семен. – Седой – то, Седой – се… Он всю жизнь правильно прожил, а вы только сопли под носом утерли и уже беретесь учить его. Усекли, братцы?

Петя и Филин покивали.

Семен поднял со стола телефон и набрал-таки номер.

– Алло, – проговорил он, – Сивый? Семен на связи. Как у вас там? Где вы? Что?

Семен на минуту замолчал, и лицо его просветлело.

– Вот это другое дело, – довольно сказал он, – это другой разговор. А вторая машина? Звонили?.. Отлично. Помните, где встреча назначена? Вас там уже ждут. А потом сразу сюда… В бар… Как он называется? – прикрыв ладонью телефонный динамик, спросил Семен, обращаясь к сидящим с ним за столом подельникам.

– «Едальня-наливальня у Пяти углов», – сказал Филин.

– «У Пяти углов», – проговорил Семен в трубку, – «Едальня-наливальня» какая-то… Тут на витринах всякие картинки намалеваны прикольные – не ошибетесь. Мужики через забор лезут, а один ссыт… Чего? Да это картинки на витринах такие, а не… Не я же рисовал… Ну, понятно, короче? Ага, давай, отбой. До связи. Все в порядке, – сообщил Семен, отключая телефон, – все путем. Они через КП проскочили. Сивый мусору даже сто баксов сунул… – Семен засмеялся, – грехи свои замаливает перед родной ГИБДД. И вторая тачка тоже в городе уже. Так что первая часть плана прошла хорошо… То есть – приемлемо, могло бы и лучше быть, без приключений.

– Без приключений редко когда бывает, – сказал развеселившийся тоже Петя.

– Это точно, – поддакнул Филин, – вот, помню, у меня день был как-то раз неудачный. С самого утра и до вечера. Утром тачку стукнул, «шестерку» какую-то протаранил, да еще и старушку зацепил. Этот лох, который на «шестерке» был, сразу развернулся и уехал, только я его и видел, а номера запомнить не успел – я вообще-то пьяный был. Так что на свои бабки пришлось мне тачану латать. А старуха, которую зацепил, вообще круто отмазалась – в больничке с концами перекинулась… Не утро, а одни убытки. Хорошо еще, что мусора не успели подъехать. Ладно… Зато они вечером меня цапнули. Причем, падлы такие, совсем ни за что. Иду пешком – тачану-то грохнул, вижу – кошелек на дороге, ну, я и поднял его сдуру. А в кошельке ничего нету, только патрон. И тут мусора откуда ни возьмись – патруль. Ваши документы, а что это за кошелек? Ага, гад, патрон в кошельке носишь!!! Хранение оружия! Я только потом догадался, что они сами, уроды сраные, кошелек-то подкинули. Они план таким образом выполняют, чтобы премии не лишиться и звание очередное получить. Ну, отмазался я, конечно, – пока меня везли, успел по мобиле адвокату звякнуть… А уж тот меня через два часа вытащил. И ведь что самое смешное – при мне тогда «ствол» был и две обоймы. А на «стволе» мокруха висит! Мусора меня даже не обыскивали – как кошелек увидели, так и обрадовались, в отдел поволокли. А там адвокат подъехал, все дела… Разбираться начали, даже до обезьянника не дошло… Вот такой денек был. А вот я еще вспомнил…

– Погоди, – прервал Семен Филина, разохотившегося рассказать очередную историю, которых у того было бессчетное количество. – Надо Седому звякнуть – отчитаться. Порадовать старика, сказать, что, несмотря ни на что, все-таки доехали до Питера. А потом надо это самое…

– Что? – не понял Петя Злой.

– Отметить приезд, – пояснил Семен, – не сильно, конечно, но бутылочку мы имеем право раздавить. Так или не так я говорю?

– Так, – сказал Петя Злой.

– Так, – сказал Филин.

* * *

Как Щукину ни хотелось поскорее выбраться из злосчастного города, с утра мучивший его голод все-таки оказался сильнее. К тому же нужно было хоть немного передохнуть после очередного крутого поворота событий и подумать, прибавив к и так значительному грузу тяжких раздумий еще одну загадку.

Повернув на одну из грязных окраинных улиц, Николай увидел полуподвальное помещение, на двери которого красовалась табличка «Кафе».

«Зайду», – решил Николай.

Через несколько минут он уже сидел за шатким пластиковым столиком и глотал дрянной кофе, запивая им чахлые сосиски, политые красно-коричневой бурдой, которая в меню пышно именовалась кетчупом «Особым». В чем заключалась особость кетчупа, Щукин не понял, но предположил, что в затхлом вкусе, напоминающем вкус несвежих помидоров.

«Итак, – меланхолично жуя, размышлял Щукин, – менты реально шли на меня. Хотели меня брать, но, чтобы драка не завязалась в людном месте, решили подделаться под обычную проверку документов. Понимали, что я сопротивляться буду, зная о возможном наказании, – ведь мне статья за преднамеренное убийство светит. Да еще и изнасилование пришили бы. Гондон-то я выбросил, но эксперты все равно докажут, что я Вероничку того самого… Ч-черт, кто же меня так настойчиво пытается подставить, а? Не жалея ни сил, ни средств… Интересно, кто? Врагов-то у меня много, и большинство желают мне смерти, причем надеясь, что перед кончиной я буду мучиться».

Тут размышления Николая были прерваны звучным:

– Привет!

Щукин поднял голову и увидел стоящего перед ним низенького и толстенького человечка с ленинской лысиной и лоснящимся лицом, сияющим радостью. Остатки волос толстяка были седовато-серыми, как старая половая тряпка.

– Здорово, – неприветливо ответил Щукин, – извини, братан, что-то я тебя не узнаю…

– Не узнаешь? – поразился толстячок, без приглашения бухаясь на стул рядом со стулом Щукина. – Да ты чего, Колян, опух? Я же Толик Лажечников… Ну, помнишь? Мы с тобой под Самарой одни нары утюжили… Во!

Толстячок до плеча закатал рукав свободно висящего на его жирном теле свитера, обнажив волосатую руку, на которой видна была давняя татуировка – ухмыляющийся черт с широкой ленточкой на рогах. На ленточке можно было прочитать надпись «Самарская ИТК, 19… – 19… гг.».

– Теперь вспомнил? – осведомился толстячок.

– Нет, – буркнул Щукин, – извини.

– Ну ты даешь! – хихикнул толстячок и почесал лысину. – У тебя что – память отшибло, а?

* * *

Память у Щукина не отшибло. Он прекрасно помнил этого самого Лажечникова и узнал его, как только взглянул на его лицо.

Анатолий Сергеевич Лажечников, или просто – Толя Ляжечка, начинал свою трудовую карьеру, работая фарцовщиком. Он, коренной москвич и потомственный интеллигент (папа – историк, профессор Московского университета, мама – довольно известная в то время балерина), еще со школы усвоил твердую истину – честным трудом добыть себе средства на сносное существование невозможно. Папа Ляжечки, например, подрабатывал тем, что за большие деньги писал кандидатские и докторские диссертации партийным деятелям, не особенно при этом напрягаясь, – какой же выживший из ума ученый пенек будет валить на защите секретаря комсомольской организации или университетского партийного организатора? А мама, будучи в силу особенностей своей профессии красивой и стройной до сорока восьми лет, когда она попала в больницу с почками и с тех пор стала с катастрофической быстротой толстеть, днем и ночью пропадала на репетициях и дома появлялась чаще всего в первой половине дня с огромными букетами цветов и картонными ящиками шампанского. Папа-профессор на это закрывал глаза, считая, видимо, поведение жены исторической необходимостью, обусловленной влиянием среды, – потому что среди поклонников маминого творчества встречались и партийные функционеры, люди в те годы довольно влиятельные и папой чрезвычайно уважаемые.