Юрий Андреев - Мужчина и Женщина

• Название: Мужчина и Женщина
• Автор: Юрий Андреев
• Издательство: Питер
• Жанр: Эротика, Секс
• Год: 2008

«Что такое есть любовь?..»

Вот уже больше десяти лет стремится ответить на этот вечный вопрос культовая книга «Мужчина и Женщина» известного писателя и целителя Юрия Андреева.

Жанр книги парадоксален! Это, скорее, поэма о любви во всех ее проявлениях и о супружеском счастье, которое доступно всем, но… требует знаний, мудрости и труда. Возьмите в руки эту книгу, как это уже сделали миллионы читателей, и погрузитесь в прекрасный и драматический мир человеческих отношений. Научитесь житейской мудрости, искусству любить, откройте для себя «секрет китайских мандаринов», овладение которым позволяет мужчине до самых преклонных лет обладать сексуальным могуществом.

Уникальные откровения о том, как любить и быть любимым, а значит счастливым — независимо от возраста.

---

Стыдно за свою любовь: почему-то в последнее время на первое место высунулось, отодвинув начало духовное, интеллектуальное, совсем иное — чтото очень древнее, мохнатое, лохматое, первобытное. Свою любовь я ощущаю физически, постоянно в груди «качельное» чувство. Когда качели — вверх. Или — когда насосом воздух выкачали — вниз. Люблю тебя и рвусь к тебе не только сознанием, тягу испытывает каждая моя клеточка. Иногда, ты-то это пойми, ужасно хочется быть просто слабой женщиной. Такой парадокс: вроде бы потянулась слабая к тебе, сильному, а вышло — все не так, не вернулась к своей естественной — рядом с силой-то! — слабости, а приходится — наоборот: все держишь да держишь себя в руках. А если бы не в своих держать, а в твои руки отдаться!

Иногда к тебе прилетаю. Захожу ночью, сажусь на пол около тебя и смотрю. Иногда рукой по щеке проведу. Губами головы коснусь. Иногда — наглею совсем: беру твою руку, трусь об нее лицом. Все умираю от любви к тебе — да никак не умру.

…Этакий у меня нездоровый интерес к мужчинам, которым, как тебе, под пятьдесят. В общественном транспорте — всматриваюсь так изучающе: а что это за народ, как он себя чувствует, как живется ему? Вот у этого тоже два уха и нос — посередине лица. Как у тебя. Но никто так его не любит, как я тебя.

Знаешь, что бы ты ни говорил, все это как-то — мимо, ты меня вызываешь к себе, а я слов не слышу, только вижу, что это ты, слышу тебя, не слушая, беру твои «указивки», вижу твой почерк, прижимаю наедине эти листочки к лицу, утыкаюсь в них, как в твою руку, целую. Знаешь, Егор, когда ты рядом у меня работает только одна сигнальная система, а вторая отключается полностью. Какой там разум, какое понимание — только люблю, только ощущаю, что ты — это условие моего существования, среда, смысл и т. д., и т. п.

Ужасно на меня погода действует, даже стыдно говорить об этом: прямо никакой самостоятельности. В очень плохую погоду я могу радоваться: кто- то из великих характеризовал бабу-ягу — «Просто прелесть, что за гадость!» Несколько дней — тучами все затянуло, небо — одни тучи, и так низко, и так это тяжело — небо, облокотившееся на крыши. «Прелесть, что за гадость». Плюсовая температура — и мелкий снег. Бывает — простуда, ОРЗ, бронхит. Дома — температура, кашель, голова кружится, встать — невозможно. Идешь на работу (досадно — пропустить, мне каждый день — очень жалко потерять), а там вдруг увидишь тебя и «расхаживаешься», возрождаешься. Я тогда шибко эмоционально работаю, такая манера: выжать из себя все силы в твоем присутствии. Тут как-то пришло на ум слово: «яростно» работаю, и болезни нет, как не было.

И еще — кощунственное: пусть какие угодно боли, обиды, пусть что угодно — только не покой — без тебя. То есть кощунство в том, что, выходит, и страдания — счастье. Поскольку — предпочтительней, чем ничто, чем густота без тебя. Я люблю тебя, и если проводить какой-нибудь там химический анализ, то окажется, что в моем организме —90 % — тебя, а десятые доли я уже не считаю.

В последний раз была в бассейне, тридцатого декабря — всего-то пять человек в воде, наверное. Может, к Новому году готовились, а может, электрики уже встречали его — все время выключали свет. В темноте стра-а-ашно! Но «а Егор?» — и плывешь, куда денешься! Хотя и жутко. Плыву и промелькнет молитвой, что ли: «Не устану, я же тебя люблю!» — и правда — не устаю, если успею это сказать.

Успеет промелькнуть в сознании: «Пусть будут родители», а все остальное — о тебе. И это будет второй Новый год. Когда я-с тобой. Даже для поступления в институт требуется стаж два года. Сказал бы ты мне, что хватит, мол, тебе, Аля, бояться, живи — спокойно, никуда я от тебя не денусь. Только не сердись же ты, что я — учу, чего сказать. Знаешь же, что я на это — не посягаю. Только могу я о таком под Новый год помечтать? А я тебя люблю. И ты мое солнышко. А времени — два часа ночи, что же мне не протянуть сейчас руку, не дотронуться до тебя, не почувствовать тебя рукой, губами…

Каждому известно: истерические люди, позволяя себе распускаться, оздоравливаются в своих «всплесках», а носящие боль в себе — не выдерживают раньше. Так что — во свое спасение — иногда буянь. Можешь кричать на меня. Ругай, проклинай, только тоже — разряжайся.

Я люблю тебя. И боюсь этого твоего напряжения. Говорю о работе. Но ведь это так очевидно!

Боже ж ты мой! И как же мне повезло! Такой счастливый сон! Прихожу к тебе домой — и не гонишь. И не сердишься. И обнимаешь меня! И тебе даже хорошо со мной. Проснулась и боялась пошевелиться, чтобы — не спугнуть это счастье в себе. И что еще человеку надо, если могут быть вот такие минуты!.. Вполне можно жить одному на необитаемом острове.

Вот видела тебя в конторе неласкового, сердитого, «железобетонного». Ты знаешь, я тебя такого — больше люблю. Может, потому, что я тебя сначала таким увидела, в своей мягкости перед нами ты пото-ом, так нескоро — явился. А полюбила — такого. Доброта — она может быть и может не быть. А это — в тебе не уходит, это твое. И сейчас, когда изболелось за тебя сердце, когда жду чего угодно — для себя, я сейчас остро ощущаю, какая я счастливая: есть вот такой ты, и я тебя люблю.

Только как дыхание — естественно и легко у меня опять на губах всегдашнее: Егорушка, родной мой, солнышко мое, я люблю тебя, я очень тебя люблю! И никаких швов, никаких склеек. Я так живу, так дышу.

Ну, как сочиняет один товарищ свой исторический роман: как он дышит, так и пишет.

Ты у меня такой стойкий и мужественный: как я у тебя ни вымогаю мысленно какой-нибудь «милостыньки», держишься твердо. Ну и правильно. Зато каждое твое доброе слово — ого-го что значит! Вот — хоть и без особой конкретности, но — от «чужих» — отделил, «родной» — повеличал! И — ликую по этому поводу. Да я тебя такого — и люблю. Когда ты и мне — «родная», и какой- то секретарше по телефону — я тебя, такого, тоже люблю но обидно-то!

Сегодня утром — я еще с твоим «родная» — улыбаюсь, светло мне, счастливо, сегодня весь день у меня на губах мой «символ веры»: Егорушка, родной мой, любимый мой!.. Сегодня я могу в мыслях протянуть руку — и дотронуться до твоей щеки, шеи. И рука моя — не пустоту ощущает.

Чего же еще надо, да? И без этого, скажешь, вон как хорошо устроилась… Я люблю тебя. Я тебя люблю.

Зато вечером в тот же день я вдруг повела себя таким храбрецом! Несколько ошалев после «родной», я как-то быстренько потеряла ключ от квартиры, который в мирное время имею привычку оставлять в дверях с наружной стороны. Что бы там ни было, а ночевать на улице можно, если б оставалась надежда, что утром-то я домой попаду! Походила по подъездам, пособирала ключи — ни один не подошел… Два народных умельца сказали мне, что дверь придется ломать. А как ломать, если я год нигде не могу замок купить — есть только амбарные! И вспомнила, что недалеко дом красят, машина со стрелой. Пошла, попросила, пожалели. Дело в том, что я вообще лет десять никаких каруселей не переношу, высоты боюсь — дико. Как-то рискнула сесть на самую детскую «ромашку», так сразу же закричала: «Снимите меня!» Трех-четырехлетки смеялись. И еще сейчас вдруг совсем давление куда-то надевалось голова кружится часто и без каруселей. И вот…

Ну, улыбнись, это правда было смешно? Ведь не каждый день входишь домой не через дверь, а через окно на третьем этаже. Да еще я — с моим-то страхом постыдным!

Когда мне на следующий день умельцы поставили накладной замок и я, выйдя за почтой, тут же защелкнула «собачку» — уже обошлось без балкона: «собачку» сломать было не жалко, не так жалко, как замок. Хотя все равно пришлось замок искать, потом снова искать умельца и еще раз все приворачивать.

А любить тебя — ты-то знаешь, как это не просто! И кто еще будет все это выносить: вот такой мягкий, улыбчивый — только бантик привяжешь, цветочек воткнешь — такой… ручной. А этот ручной так повернется, что все бантики-цветочки — ого где, а ты сама — на тучку заброшена. Такого полюби! А я тебя люблю. И не раскидывайся мною, пожалуйста. И пусть тебя кто- нибудь так узнает, как знаю я.

Я готова опуститься на колени и молиться: Егорушка, родной мой, ну пусть я у тебя буду! Только пусть я у тебя буду! Я не могу без тебя.

Ты можешь меня спросить снова и снова: «Зачем я тебе нужен?» Мне на это просто ответить: чтобы жить. Ты мне нужен, чтобы я жила. Чтобы была — собою. Чтобы чувствовала себя счастливой. Несчастной — тоже. Чтобы — радоваться, что живешь. Мне уже совсем нельзя без тебя, Егор.

Самодеятельный романс о вреде ласкового слова, который (вред) хочется испытывать снова и снова

Ты нежно впредь меня не называй, Ведь для тебя «родная» ничего не значит! А для меня — на миг мелькнувший рай Враз обернулся пеклом адовым, горячим. Не возвратится больше никогда Покой душе смятенной и мятежной. И будет сердце исступленно ждать: Когда? Когда? Чтоб ты еще хоть раз назвал меня так нежно.