Карен Робардс - Желание под солнцем

• Название: Желание под солнцем
• Автор: Карен Робардс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-054163-8, 978-5-9713-9129-6

Еще вчера Джослин Сан-Пьетро считал себя благородным британским джентльменом, а сегодня он бесправный раб в колониях Нового Света, собственность юной Лайлы Реми.

Но Джослин поднимает жестокий бунт на невольничьем корабле и становится главарем мятежников, намеренных отныне заниматься пиратством в Южных морях.

Теперь Лайла – его пленница, он волен делать с ней что пожелает. Сгорая от мучительной страсти, пиратский капитан сдерживает данную себе клятву: Лайла будет принадлежать ему не только телом, но и душой. И случится это, если она сама полюбит похитителя…

---

– Я забираю назад свое предложение! – заорал мужчина, который давал шестьдесят долларов.

– Мое остается! – сказал тот, кто предложил пятьдесят, и добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Черт, почему бы не купить, если по дешевке? А если окажется слишком хлопотным, то и будет тем, кто он есть, – свиным дерьмом!

В толпе послышалось согласное бормотание, когда Джосс, которого дюжие охранники отпустили, повернулся к ним передом. Его лицо побагровело от ярости, и с напрягшимися и вздувшимися мускулами груди и рук он выглядел опасным. Ни в малейшей степени он не напоминал того щегольского насмешливого незнакомца, который так дерзко флиртовал с ней и почти похитил ее сердце. Они превратили его в животное, и сердце Лайлы обливалось кровью.

Она не сводила с него глаз с того момента, как впервые узнала его, в то время как глаза его вызывающе оглядывали толпу. Когда он обводил взглядом собравшихся, словно бросая вызов тому, кто осмелится торговаться, его глаза мазнули по тому месту, где стояла она в задних рядах. Затем, словно в замедленном действии, вернулись. Эти зеленые глаза, чей цвет она помнила лучше, чем свой собственный, остановились на ней.

Глава 8

Джосс презрительно щурился, когда увидел ее. Она стояла позади глазеющего сборища, уставившись на него, и края широкополой соломенной шляпы отбрасывали тень на ее лицо. Она была точно такой, какой он ее помнил, красивее, чем имеет право быть женщина, и выглядела свежей и прохладной, как родниковая вода в палящий июльский зной. Светлые золотистые волосы, которые он впервые увидел в очаровательном беспорядке, сейчас были аккуратно убраны под шляпку, отделанную лентой мягкого серо-голубого цвета, почти такого же, как ее глаза, если память его не подводит. Она казалась легкой и иллюзорной, как солнечный луч, в светло-желтом платье, закрепленном под изгибом высокой груди лентой того же оттенка голубого, что украшала и шляпу. Длинный конец ленты ниспадал вдоль узкой юбки. Само платье было сшито из какой-то тонкой, просвечивающейся ткани, явно предназначенной для того, чтобы демонстрировать, равно как и скрывать, восхитительные контуры ее изящного тела. Ниже коротких рукавов-фонариков руки были обнажены, дразняще тонкие и бледные в ярком солнечном свете. Выражение ее лица было скрыто от него, но даже на таком расстоянии он чувствовал ее отвращение к происходящему и жалость к нему. Ярость нахлынула на него, затопив даже унижение, которое он испытывал. Когда он познакомился с ней, он был самодовольно уверен в своей власти над ее полом; уверен, что если пожелает, то может заполучить почти любую. Женщины всегда находили его привлекательным, и он умудрялся в полной мере использовать это счастливое обстоятельство чаще, чем следовало. А потом Дилайла Реми свалилась в куст, обнажив до самых бедер пару стройных, молотящих в воздухе ножек, и разожгла его любопытство. Когда он поступил не иначе, как по-джентльменски, одернув ее юбку, она едва не врезала ему по носу. Вначале это его забавляло. Но потом, после того как он хорошенько разглядел ее и обнаружил, что маленькая злючка – потрясающая красавица, он был очарован. И оставался очарованным до тех пор, пока тот ночной кошмар не застиг его врасплох. Было в ней нечто такое, что привлекало его, что-то помимо изящного совершенства ее лица и фигуры. Она понравилась ему, действительно понравилась. И он хотел ее. Так же как и она хотела его, хотя, вероятно, была слишком невинна, чтобы в таких словах выразить то, что чувствовала, когда он касался ее. Даже тот невинный младенческий поцелуй заставил ее вспыхнуть огнем…

Но все это в прошлом. Он стоял сейчас на платформе под палящим солнцем. Язык его распух от жажды, а слишком крепко связанные руки дергало от боли. Тело болело в стольких местах, что и не перечислить. Его колотили, пинали, стегали кнутом столько раз, что он уже потерял счет. Его лишили имени, индивидуальности и даже его расы, низведя до уровня животного, которое можно продавать и покупать просто потому, что его бабушка была правнучкой негритянки и рабыней.

Ему потребовалось несколько дней, чтобы убедиться, что все это не какая-то ужасная ошибка, но кошмарная правда. В нем самом была тридцать одна часть белого и одна часть черного – всего какая-то ложка крови, – и все же в этом колониальном болоте этого было достаточно, чтобы счесть его недочеловеком. Его образование, социальное положение, даже успешный судоходный бизнес, который он создал, не имели никакого значения по сравнению с этой каплей крови. Никогда в жизни он не представлял, что может быть так унижен или что будет бессилен что-либо сделать. Даже его протесты во время той пародии на судебное слушание и его заявление, что у него достаточно денег, чтобы купить свою свободу, ничего ему не дали. Ему даже не разрешили послать записку на свой корабль. Рабы не имеют прав и не могут ничем владеть, сказали ему, когда утаскивали его в цепях.

Его навестила в сарае, ставшем его тюрьмой, та сумасшедшая старуха, Аманда Бартон, которая сказала ему – словно они говорили о погоде, – что намерена увидеть его сломленным. Он пришел в неистовство, обрушив на нее град проклятий, сам шокированный тем, что говорит такое женщине, даже ей. Она рассмеялась довольным скрипучим смехом и ушла, оставив его, закованного в цепи и ревущего от ярости и бессилия, в темноте. А позже кто-то – было слишком темно, чтобы разглядеть, кто это был, – пришел и, не говоря ни слова, избил его до бесчувствия. Ему не давали ни еды, ни воды, избивали и унижали, оставляя валяться в своих отбросах до тех пор, пока он перестал чувствовать себя человеком. С тех пор как начался этот кошмар, с ним обращались хуже, чем с животным, со злобной жестокостью.

В конце концов он научился обуздывать свой гнев, припрятывая его, как скупец золото, обещая себе, что если подождет, то ему может представиться возможность сбежать. Он не догадывался, что старая ведьма планирует продать его, как ненужную вещь, выставив на аукционе, как лошадь.

Когда он поймал на себе взгляд Лайлы, зная, что она видит его в цепях, грязным, с позорными отметинами кнута на спине, ему хотелось убить своих мучителей. Жажда крови, которая бушевала в нем, была настолько сильной, что смела все соображения о благоразумии и даже выживании.

Он взревел от ярости, оскалив зубы, и бросил все свои силы на рывок, который должен был разорвать цепь, приковывающую его к столбу. Столб затрещал и задрожал, и на мгновение, лишь на мгновение, он подумал, что может освободиться. Хотя если б и смог, его скорее всего пристрелили бы…

Наиболее пугливые в толпе вскрикнули, а аукционист развернулся так быстро, что покачнулся и чуть не упал с платформы. Тут же два здоровых охранника подскочили к Джоссу, обрушив град ударов кулаками на его голову и плечи. Со связанными за спиной руками и скованными лодыжками он не мог защитить себя, но пытался, отклоняясь и увертываясь как мог от худших ударов. В конце концов он неизбежно повалился на колени. Затем тяжелый сапог со всей силы врезал ему по ребрам. Боль, достаточно острая, чтобы проникнуть сквозь пелену ярости, окутывающую его, пронзила грудную клетку. Он охнул, сложился пополам так, что лоб коснулся пыльных досок платформы. Еще один удар пришелся на поясницу. Он стал хватать ртом воздух, и холодный пот потек по лбу.

– Я дам за него сто долларов!

Джосс думал, что худших мучений уже быть не может, но ошибался. Этот нежный, с мягкой интонацией голос из толпы вызвал у него волну стыда, настолько сильную, что стало еще больнее, чем от наверняка сломанных ребер. Стиснув зубы, он с трудом поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Она подошла ближе, настолько близко, что теперь он мог видеть утонченное совершенство черт под полями шляпы. Она смотрела не на него, а на аукциониста. Эти огромные голубые глаза потемнели от смеси того, что, как он решил, было жалостью к нему и испугом перед собственной смелостью. Для молодой леди купить мужчину-раба было неслыханным делом; женщины, если они не были убежденными старыми девами или вдовами, не имеющими мужского покровительства, вообще никогда не участвовали в торгах. В большинстве случаев им было запрещено владеть какой бы то ни было собственностью; все находилось в ведении их мужей и отцов. А для такой юной леди, как Лайла, купить молодого, в расцвете сил мужчину-раба… Это было отважным поступком. Он сознавал это, понимал, что она станет предметом толков и пересудов аукциона, этого захудалого городишки и всей округи. Но он все равно не испытывал ни малейшей благодарности за то, что она делала для него. Его ярость и ненависть на весь свет в данный момент простирались и на нее тоже за то, что она стала свидетельницей его крайнего унижения. Он был на коленях перед ней, беспомощный, окровавленный и сломленный, его человеческое достоинство поругано и растоптано. Как же он мог не испытывать ненависти к ней за то, что она жалеет его?