Владимир Романовский - Польское Наследство

• Название: Польское Наследство
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Альтернативная история

Версия с СИ: 27/05/2008.

* * *

Третий роман «Добронежной Тетралогии». Со времен событий, описанных в первых двух романах, прошло девятнадцать лет. Действие тетралогии распространилось на весь цивилизованный мир. Заговор «Неустрашимых» включает попытку одновременного захвата нескольких государств. Варанг смоленских кровей принимает деятельное участие во всех событиях, иногда следуя инструкциям киевского князя, иногда совершая прямо противоположное тому, что вменяется ему делать.

---

А тем временем поляки, молодые и старые, отчаявшись, вернулись в мезон.

— Как быть, что делать? — уныло задал риторический вопрос один из старших. И добавил еще два вопроса, — Где он? Что скажем мы Папе Римскому, когда он явится сюда утром?

Приуныли.

Лех, не в силах сдерживаться, сказал со смертной тоской:

— Где он — известное дело. Казните меня, панове. Я один во всем виноват.

— Ты знаешь, где он? — самый старший поляк, именем Кшиштоф, поднялся с шеза. — Где же?

— У Неустрашимых, — едва слышно произнес Лех.

— Как? Громче!

— У Неустрашимых.

Сделалось тяжелое, грозное молчание.

— Объясни, — попросил Кшиштоф.

— До нашего еще приезда — стал он к ним ходить. Я сперва не понял, куда он ходит, дума, что к девушке.

— Ходит?

— Каждую ночь. Я вызвался его стеречь, вон там, в том помещении, пока остальные спят. И никто меня не сменял. Привыкли. Он меня упрашивал долго, ну я и позволил.

— Что позволил?

— По ночам ходить. Я думал — к девушке. Сперва мы вдвоем вылезли через окно и пошли… потом еще раз… Он доходил до мезона и ждал, пока я уйду. Я думал — чтобы девушку не смущать.

Ежи, Адам и Дариуш, сгорая от стыда и ярости, вскочили на ноги.

— Ты за это ответишь, — сказал Адам. — Ты, кривая рожа, так ответишь, что день проклянешь, когда матка твоя, курва подлая, тебя зачала.

Лех сверкнул глазами.

— Тихо! — сказал старший, Кшиштоф. — Ругаться мы будем потом.

— Я убью это рольниково отродье.

— Когда тебе будет угодно! — крикнул Лех в ответ.

— Тоже потом! — прогремел Кшиштоф. — Сперва надо бы выяснить, что к чему! Молчи, Адам. И остальные — щенки! — тоже молчите! Говори, Лех. Но говори всю правду. Так лучше будет, всем.

— Один раз, — сказал Лех, с трудом сдерживая ярость, подавляя стыд, глядя на Адама. — Один раз… Он запозднился… — Лех перевел взгляд на Кшиштофа. — Запозднился. Я уж начал переживать, что он не вернется вовремя, эти проснутся, а его нет. Пошел я к тому мезону, ему навстречу. Думал, может он уснул там, с девкой своей. Иду по страту, вижу — они навстречу, пахолек наш, а с ним другой, статный такой, большой. Я спрятался за липу. А они прошли мимо. А я за ними. А они переговариваются.

— Они не заметили твой факел? — спросил Кшиштоф.

— Не было со мной факела. Ночь была ясная, луна светила. Да… Переговариваются они по-шведски… А только слышу я слово «Интрепид» — несколько раз. Ну и догадался я. Они разошлись, пахолек пошел сюда, а я за другим. Тот обратно к мезону. Я за ним. Он в мезон, а я у двери встал, а там внутри голоса. Не на местном наречии, а больше по-шведски. Я плохо понимаю. Понял только, что главного у них зовут Нестор.

— Что ты болтаешь, — сказал Дариуш. — Главный у Неустрашимых — Рагнар, из рода Дренготов.

— Помолчи, Дариуш, — велел Кшиштоф.

— Да болтает он…

— Помолчи. Рагнар Дренгот надо всеми главный. А Нестор этот главный — здесь. Что еще тебе известно, Лех?

— Больше ничего.

— По-шведски Неустрашимые — Офорскракт, — сообщил Ежи.

— Они по-латыни говорили, — догадался Дариуш. — «Интрепид». Для хвата нашего Леха все иноземные языки — шведский.

— Невежественный рольник, — пробормотал Адам.

— Тише! — велел Кшиштоф. — Лех, мезон тот где стоит?

— На Рю Ша Бланк.

— Какой он с виду?

— Самый большой там. Черепичная крыша.

— Прекрасно, — сказал Кшиштоф. — Теперь помолчите все. Мне нужно подумать.

Вот, старина Кшиштоф, подумал он. Вот и настал главный момент. От того, что ты сейчас решишь, зависит столько, что если ошибешься — сам себя презирать будешь, да и перед Создателем ответишь. А ты еще осуждал Бенедикта за блуд! Плохой, мол, пример подает Бенедикт пастве! А ведь он, Бенедикт, бросив все дела, поехал с тобою в эту дыру, уговаривать нашего мерзавца! Как он печется о своей пастве, о Полонии — а? А эти сопляки что же? Спеси много — а сами бессовестные, ленивые! Вчетвером не смогли два жалких месяца за одним мерзавцем толком уследить, дармоеды! А Бенедикт — посланцев с дороги послал к Конраду и к Ярославу, еще какие-то дела улаживал — и в Риме, и по дороге, при нас, а мы и ухом не повели, лясы точили, да еще и злословили, да еще и возмущались, мол, целый гарем с собой везет. А на самом деле Папа Римский делает больше, чем кто-либо в наше растреклятое бесчестное время, печется о наших душах… Делает, делает. А все, что делаем мы — умный вид. И слова умеем говорить негодующие. А как до настоящего дела доходит — то вот они, результаты.

— Лех виноват столько же, сколько остальные, — сказал он. — Сколько я. Меня назначили здесь главным — нужно было мне одного из сопляков взять с собою в Рим, а одного старика здесь оставить. Я не подумал, старый дурак, понадеялся… на то, что если благородный юноша берет на себя ответственность, значит… а оказалось, что ничего это вообще не значит! Но теперь речь не об этом. Если к утру пахолек не вернется, нам ничего не останется, как только… как… признаться в нашей дурости и безответственности Папе Римскому. И предоставить себя в его распоряжение, восемь свердов — раз на большее мы не способны. Может, он что-нибудь придумает.

— А если появится? — сказал Ежи.

— Если пахолек появится, — продолжал Кшиштоф, — о чем я молю Создателя… Если появится, то… все притворимся спящими. Затем… — Кшиштоф задумался. — Он заходит в мезон, мы его хватаем, дверь запираем, и ждем прихода Папы.

— И что же Папа сделает? — спросил Ежи.

— Папа его уговорит.

— Уговорит?

— Если Папа… ручаюсь вам, бросит пахолек Неустрашимых и сделает то, что ему положено. Станет нашим повелителем… станет другим человеком!

— Такой убедительный этот Папа? — с сомнением спросил Дариуш.

Старшие переглянулись и улыбнулись невесело.

— Тебе, бездельнику, не умеющему держать слово, это не понять, — сказал Кшиштоф. — Папа Римский уговорит самого Люцифера принять крещение.

Он не преувеличивал — он действительно так думал. Во время одной из стоянок на пути в Париж, Бенедикт завел с Кшиштофом разговор и убедил его, что всех его (Кшиштофа) детей и внуков следует сделать мужеложцами, ибо в походе мужеложцы — самые выносливые и отважные. И Кшиштоф поверил — Кшиштоф поверил! — после чего Бенедикт засмеялся и сказал, что это такая шутка, и что вообще-то чрезмерная серьезность — признак медлительного ума.

— А тем временем, — сказал Кшиштоф, понижая голос, — мы окажем ему, Полонии, да и всему миру небольшую, но добрую, услугу. Это честь великая для каждого воина, поэтому я не хочу назначать… да… посылать… Будем тянуть жребий. Одному из нас выпадет — если пахолек вернется до прихода Папы — идти в это змеиное гнездо… выманить… как бишь его? Нестор! Выманить Нестора, вызвать его на поле чести, и убить. Жребий будем тянуть прямо сейчас. Вот несколько соломинок… нужно шесть…

— Шесть? Почему же шесть? Нас тут восемь человек, — заметил Дариуш.

— А зачем же старшим стараться? — спросил Ежи. — Четыре соломинки.

— Я без всяких соломинок пойду и все сделаю, — сказал Адам яростно.

— Тише, — сказал Кшиштоф.

— А Леху поручать нельзя. Три соломинки, — вмешался Ежи.

— Тише вы все! Шесть соломинок нужны потому, что Лех, само собою, не пойдет.

— Почему же? — возмутился Лех.

— Недостоин потому что, — отрезал Кшиштоф, и Лех стал лиловый от стыда и отчаянья. — И я не пойду. Я бы пошел — как Адам, без жребия — но я ответственен здесь за всех, и за исход дела, перед Полонией и перед Риксой Лотарингской. Молчать! Всем молчать! Всем лечь и притворяться спящими! Видите входную дверь? Молитесь, чтобы в нее вошел пахолек, а не постучался Папа Римский!

ГЛАВА ПЯТАЯ. СОВЕТ СОДРУЖЕСТВА

В Шайо, деревушке захолустной несмотря на близость — чуть больше миллариума — от Церкви Святого Этьена — оставались лишь пейзаны и один фермье. Остальные жители, легкие на подъем в силу скромности имущества, месяц назад все как один решили переменить место жительства. К тому у них имелись веские причины.

А было так.

Значительное число вооруженных норманнов, а может быть варангов (около тридцати) прибыли в деревушку и остановились в четырех брошенных домах на краю. Один из домов оказался брошенным лишь отчасти — там жили нищие. Им прибывшие заплатили, и они куда-то ушли.

В Шайо считалось, что ежели человек на лошади, сбоку сверд болтается, на лице презрение, а человеческий язык понимает с трудом — значит, норманны. Для жителя Шайо и Аттила был бы норманн.

Через неделю после прибытия «норманнов» деревенский идиот Рене-Огюст обнаружил в близлежащем лесу, где часто шлялся без толку, труп Жанетт — жены ремесленника Бутона, который искал пропавшую три дня, да и махнул рукой — сбежала, мол. Несмотря на июльские заботы, вся деревня ходила смотреть на труп, пока возмущенный священник маленькой деревянной церкви не вразумил жителей и не наорал на Бутона, чтобы тот похоронил убиенную.