Александр Былинов - Улицы гнева

• Название: Улицы гнева
• Автор: Александр Былинов
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: О войне
• Год: 1985

«Улицы гнева» — роман о героическом партийном подполье на Днепропетровщине в годы фашистской оккупации. Действие происходит в Павлополе. Автор раскрывает драматическую правдивую картину трудной, кровавой борьбы советских людей с гитлеровским «новым порядком».

---

Рица смутила самоуверенность Бочте. У них были не плохие отношения, они делали одно дело. Ботте был старше, опытнее.

— Нечего смеяться, господин Ботте, — наконец проговорил Риц. — Я только что оттуда и сам видел... видел, как гибнут наши. Это невесело, право... И я чувствую вину... потому что мы с вами...

— Вы что-то хотели мне сказать, господин Риц? Вы, не сомневаюсь, приехали с важным делом. Я не ошибся?

На какое-то мгновение Риц смешался. Он никогда не достигнет вершин Ботте.

— Так точно. Нам надо действовать сообща. Враг рейха свое получат. На каждый удар надо ответить двойным, тройным контрударом. Дело нашей чести — задержать Марту Трауш. Все это накладки идиота и ловеласа Лехлера. Такие, как он, легко предают нацию.

— Ближе к делу, Риц.

— У Трауш трое детей, господин Ботте...

Начальник гестапо усмехнулся — Риц опоздал. Дело в том, что уже арестована девчонка, обслуживавшая Марту. Соседи кое-что показывают. Тысяча марок за голову фрау и ее детей. Портрет на плакате. Печатается тираж!

— Извините, господин Ботте, — взволнованно сказал Риц. — Я подумал...

— Ничего, случается по молодости. Сегодня после обеда, я думаю, все будет в порядке и там, на маслозаводе и здесь, в гестапо. Ей развяжут язык. Приходите.

5

Татьяна и не подумала, что все это всерьез. Полицай остановивший ее, заигрывал, допытывался, откуда да куда, под выстрелами все же небезопасно. Может, проводить домой? Нынче самый раз погреться. Холодно, хоть весна прямо-таки на носу. Приглашай, не стесняйся, девочка. Сейчас одной плохо, тоска заест, а ты, видать, с характером.

Она попыталась отмолчаться и уйти — пристает, подлец, как к гулящей, — но полицай грубо схватил ее за руку:

— Следовать за мной... Ты арестована. Понятно?

Сердце ожег страх: а вдруг ее выследили?

Она поднялась на рассвете с выстрелами. Неужто наши? Одела малышей. Зоя звала маму. Клара затеряла чулок, пришлось сунуть в валенок босую ножку.

… В камере было тесно. Под самым потолком — маленькое окно, забранное решеткой.

Вскоре Татьяна догадалась, что взяли ее не случайно, а по сигналу следователя Одудько, который давно охотился за Мартой и ее друзьями. Надвигалось что-то страшное.

К счастью, Риц не узнал в Татьяне молочницу, схваченную однажды его людьми. Он скучающе присутствовал при допросе и вовсе не проявлял жестокости.

Допрашивал Ботте. Ее тотчас же отпустят. Где спрятаны дети фрау Марты? Кто рекомендовал? Что замечала за фрау? Когда возвращалась хозяйка домой? С кем водилась? Кто бывал из мужчин? А что делала сама до войны? Где работала? Знавала ли мужчин? Поделикатнее — сохранила ли целомудренность? Не удивляйтесь, фрейлейн, немецким властям надо знать некоторые подробности...

Ромуальд, которого притащил с собой Риц, сбивчиво переводил Татьяне слова начальника.

— Ну конечно же я работала там прислугой, потому что мне есть нечего было, а добрые люди подсказали: вот, иди, пожалуйста, к той немке, у нее дети, а к ней никто не хочет в услужение идти из простого народа, потому что она немка и служит немцам… — Татьяна тараторила нарочито бессвязно, с любопытством наблюдая, как затруднен переводчик — А мне-то что? Немцы тоже люди, есть и хорошие немцы, чего там. И я, конечно, за кусок хлеба работала у этой продажной твари, ее ублюдков обхаживала, хотя, конечно, если говорить начистоту, дети не виноваты, что родители у них такие невоспитанные. А что касается мужиков, так не наблюдала. Ходил, правда, один немец, по имени Гельмут. Вот так, Гельмутом его называли. Больше никого не видела. Так она третьего дня пришла, вся запыхалась, как будто за ней черти гонятся, скорей, говорит, собирай нас, Татьяна, поскольку есть приказ нам ехать на Кривой Рог...

— Так она и сказала? — Ботте переглянулся с Рицем.

— Да, так сказала.

— На Кривой Рог?

— Так и сказала — на Кривой Рог, чтоб мне с этого места не сойти, не стану же я обманывать, не выдумала же ни с того ни с сего тот город. Когда-то и я ездила в Кривой Рог. Честно. На смотр художественной самодеятельности, играла я на гитаре и пела... Знаете, что я пела? Ох, дай бог вспомнить, что я такое тогда пела...

Ботте пожимает плечами.

Риц вдруг срывается с места и визгливо кричит, отчего Татьяна вздрагивает:

— Ты у меня запоешь, свинья! Последнюю песенку запоешь! Почему же соседи...

Ботте властно сдерживает коллегу и одобряюще кивает Татьяне:

— Продолжайте, фрейлейн...

— Пусть на меня не кричат.

Ботте улыбается:

— Он больше не будет кричать. Так что же сказала тогда фрау Марта? «Есть приказ ехать на Кривой Рог». Дальше...

— Дальше мы собрались, все как следует, и она забрала детей и отвезла их куда-то в деревню, как будто к родичам. Куда — точно не могу сказать, но как бы на Пятиречье не поехала, потому что, говорит, далеко, а мне еще надо успеть отряд вести на Кривой Рог, так и сказала, дядечка, на Кривой Рог.

— Почему же соседи, милочка, показывают, что видели тебя сегодня утром? С детьми. Все приметы дают. Значит, ты врешь, птичка. А для тех, кто обманывает германские власти, мы имеем особые подарочки. Ты знаешь, что твоя фрау Марта есть злейший враг германской армии, государства и самого фюрера? Она обманула, предала Германию. Слышишь? То добивают ее шантрапу, поднявшую оружие против рейха.

Татьяна заплакала. Ей вдруг стало безмерно жаль и Марту, и ее детей, которых она успела полюбить, и тех, кого добивают там, на маслозаводе.

— Вот видишь, — сказал Ботте как можно мягче. — Ты сама испугалась масштабов злодейства, которые сотворила твоя хозяйка. Ты раскаиваешься, не правда ли? Ты была близка к государственной изменнице, преступнице, которую повесят на площади. Если не хочешь висеть рядом с ней, говори правду. Где дети Марты Трауш? Где сама хозяйка? Соседи видели тебя сегодня...

— Соседи, господин начальник, были недовольны Мартой Карловной, — заговорила Татьяна, — потому что она служила для немцев, и потому бог знает чего несут, лишь бы ей хуже сделать и детям. А дети-то при чем? Что она понимают? Разве можно к детям что иметь, если даже родители в чем-то и — замешаны? Крошки ведь, что они понимают? У вас тоже, наверно, дети, господин офицер. Я вот до них когда пришла...

— Замолчи ты наконец! — крикнул Риц, стегнув плеткой себя по голенищу. — Говори дело.

Татьяна вопросительно уставилась на переводчика, не осмеливаясь продолжать. Она, кажется, вела себя до сих пор неплохо. Не ударила лицом в грязь. Вот ведь как интересуются ею немецкие власти! Значит, чего-то она стоит и ее работа заметна.

— Я ничего не знаю, господин начальник, ничего не знаю. Не знаю...

Черное лицо Рица все приближалось к ней, неправдоподобно увеличиваясь.

— А-а-а! — вскрикнула Татьяна, когда Риц ожег ее огнем сигареты.

Риц расхохотался.

— Это — только начало, — сказал он, и переводчик передал Татьяне его слова. — Этот безобидный огонек превратится в костер, если будешь молчать. И ты сгоришь. Все это придет быстро. Очень быстро. Мы можем оставить город, ты это тоже знаешь. Но прежде мы оставим здесь пепел. И ты станешь пеплом. Переведи, Ромуальд, очень тщательно, чтобы она потом не была в претензии.

Ромуальд переводил, а Татьяна, понимая, что приближается нечто страшное, припомнила вдруг самое сладостное в жизни: первую ночь, когда она пришла к Степану. Счастье утрачено. И все ведь та разлучница. Совсем недавно виделись они.

Татьяна постучала на рассвете в постылое окошко, Марина вышла.

«Принимай богатство... наше будущее. Перепрячь до победы. Извини, но девать некуда. Как там Степан?»

Та завела малышей в дом. С готовностью, без расспросов.

«Ушел. Приходили за ним. Знаешь?»

Татьяна рассматривала ее, изменившуюся в эти дни, «Уж не беременна ли? А может быть. Что им-то, мужикам?»

«Знаю. Федора Сазоновича тоже разгромили. Всех нащупали. Пошла я».

«Будь здорова, Танюша».

Пошла пустынной улицей, снова задумавшись о своем.

Слежка за ней все же не удалась. Когда полицай задержал ее, она была уже далеко от того дома, где всегда пахнет пирогами и живет добрый немец...

— Если я оставлю тебя Рицу, ты пожалеешь, — сказал Ботте, выйдя из-за стола и качнувшись на носках. — Я тебе в отцы гожусь, неужто не доверяешь? Признайся, куда спрятала ублюдков своей хозяйки, и ты — фюить, на свободе. Еще и награду получишь. Тысячу марок. Это не — мало. Правда?

Татьяна икнула. В детстве в таких случаях ее поили водой и советовали притаить дыхание, сколько выдержит. Такое случилось и на квартире Глушко, когда она видела там Рица. С перепугу стала икать, и Риц выгнал ее...

Икота сотрясает ее, а в глазах Рица уже загорелся хищный огонек. Он звонко щелкнул пальцами.

— Ну как же поживает твоя корова, молочница? Доится или уже сдохла? Переведи! — заорал он на Ромуальда. — Теперь-то я припоминаю тебя! — Размахнувшись, он ударил Татьяну по лицу — р-раз, р-раз...