Дэвид Амброуз - Суеверие

• Название: Суеверие
• Автор: Дэвид Амброуз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-03263-X

Игра с потусторонним миром — захватывающая игра. Но однажды такая игра может стать последней: Восемь людей отказались верить в это . Восемь людей вышли на грань меж двух миров, на тонкую линию, отделяющую мир живых от мира мертвых. Они знали, что хотели, — и добились своего. Но сила, пришедшая из — за порога тьмы, оказалась слишком сильна для человеческого контроля. И тогда в круг восьми, незваная, вошла девятая — смерть:

---

Но эта версия Адама весьма расходилась с тем человеком, которого они собирались создать. Этот Адам предал доверие своего покровителя, Лафайета, потом — собственной жены, и впоследствии предавал почти всех, с кем его сводила судьба. В Париже, перед самой революцией, он якшался с ворами, со шлюхами и негодяями всех мастей. Когда великодушный Лафайет, уже отчаявшись, спросил, почему он так ужасно себя ведет, Адам нагло ответил: «Joie de vivre!» Эта фраза служила ему универсальным и единственным объяснением любого своего поступка.

Граф Калиостро стал его сообщником, и вместе они сговорились обманом вытянуть у легковерного кардинала Роана алмазное ожерелье. Когда Калиостро был брошен в тюрьму за участие в этом, он промолчал о том, что Адам тоже замешан, потому что у Виатта еще сохранились связи в суде, которыми он был обязан своей несчастной, но очень влиятельной супруге. Для Калиостро в этом была единственная надежда на спасение.

Молчание Калиостро было вознаграждено; Адам действительно добился его освобождения, но в качестве платы потребовал у того магический талисман, который на протяжении всей жизни графа оберегал своего хозяина от врагов. Он защитил тебя в последний раз, сказал Адам своему сообщнику, когда граф отдал ему талисман в обмен на жизнь и свободу, перед тем как отправиться в изгнание.

Талисман был изображен на одной из иллюстраций. Узор на нем был Сэму знаком. Этот узор он видел сначала смутно на восковом отпечатке, оставленном на полу в комнате Адама в тот ужасный вечер, а потом — позже и более ясно — в книге, которую Джоанне дал Барри Херст.

Согласно легенде, Адам хранил талисман при себе всю жизнь, и его даже похоронили с ним. Другое, с чем он тоже никогда не расставался, было его странное пристрастие к французскому выражению joie de vivre, для которого не существует эквивалента в английском; оно было выбито на его надгробии и в качестве девиза включено в герб Виатта — тщеславие он приобрел в Англии, в придачу ко второй богатой и знатной жене.

После ее подозрительной смерти он вернулся в Америку, с чего и начался третий долгий период его жизни. Богатый, успевший приобрести лоск и изящество дворянина, он стал преуспевающим банкиром; и, наконец — даже известным филантропом. Если же, случалось, проходил шепоток о его ужасном прошлом и отвратительной репутации, он возвращался в Европу и тот, кто распространял эти слухи или исчезал при загадочных обстоятельствах, или отрекался от своей лжи и начинал жить в роскоши, в качестве старательного и послушного слуги всесильного Адама Виатта.

Сэм взглянул в темноту за тем самым окном, на котором лишь несколько дней назад так таинственно появились слова «joie de vivre» — расхожее выражение, которое Адам извратил и таким странным образом сделал своим собственным.

— О Боже, — пробормотал Сэм — и тут же спросил себя, не хотел ли он подсознательно вознести молитву?

И решил, что, возможно, хотел.

Глава 55

Их обоих разбудил грохот. Ральф включил свет и одним движением сбросил ноги с кровати. Он взял свою одежду и посмотрел на Джоанну, которая сидела в постели, бледная от испуга.

— Никуда не выходи, — сказал он и пошел к двери.

— Ральф, осторожнее. Кажется, в доме кто-то есть.

— После такого шума — вряд ли.

Он спустился по лестнице, зажигая по пути все лампы. Нигде больше не раздавалось ни звука и не было заметно никакого движения. На втором этаже он открыл все комнаты одну за другой, включая и музыкальную, где он работал. Там он взял свою старую бейсбольную биту, стоявшую в углу, и спустился на первый этаж. Выйдя в коридор, он остановился.

Старинная вешалка, которая обычно стояла возле подножия лестницы, сейчас валялась футах в двадцати от своего места. На входной двери была глубокая царапина, будто в нее, как снаряд, ударилось что-то тяжелое.

Ральф осторожно приблизился, держа наготове бейсбольную биту — на случай, если тот, у кого хватило сил швырнуть на такое расстояние вешалку, еще скрывается где-то в доме. Но он никого не увидел и не услышал.

То и дело оглядываясь и держась ближе к стене, чтобы избежать нападения сзади, он подошел к чугунной вешалке и, наклонившись, потянул ее на себя одной рукой, словно хотел убедиться, что она по-прежнему весит столько же, сколько всегда. Ему было страшно даже подумать о том, какая нужна сила, чтобы бросить эту махину на такое расстояние, не говоря уж о том, чтобы с этой силой бороться. Это бессмысленно.

Казабон перешагнул через вешалку, даже не попытавшись поставить ее вертикально. За полуоткрытой дверью в гостиную было темно. Пригнувшись, Ральф приблизился к двери; он держал биту обеими руками и был готов бить, заметив любое движение. Войдя, он ударил битой по стенам с обеих сторон от двери, а потом быстро повернул выключатель.

Комната была пуста; ничего не было опрокинуто или сдвинуто с места. Он обошел гостиную, чтобы удостовериться, что никто не скрывается за креслами или диваном. Никого.

Ральф выпрямился и в раздумье потер переносицу. Внезапно он почувствовал какое-то движение сзади. Он обернулся, одновременно замахиваясь битой, — и только испуганный крик Джоанны удержал его от удара. Уронив биту, Ральф обнял жену.

— Ради Бога, Джо, я чуть тебя не убил! Я же велел тебе оставаться в спальне.

— Я боялась.

Он чувствовал, как она дрожит.

— Все хорошо, Джо... Здесь никого нет...

— Как вешалка очутилась там?

— Не знаю.

— Ральф, наверное, все-таки в доме есть кто-то.

Казабон не ответил; он не знал, что сказать. Вдруг он почувствовал, как напряглась Джоанна, почувствовал ее крик прежде, чем она закричала. Она увидела что-то через его плечо.

Ральф обернулся вовремя, чтобы увидеть, как большое венецианское зеркало, которое висело над каминной полкой, сорвалось с места и полетело через комнату, словно игральная карта, брошенная невидимой гигантской рукой. Оно задело углом диван — послышался звук рвущейся ткани — и разбилось о старинный письменный стол у противоположной стены.

Повисла какая-то неестественная тишина; Ральф и Джоанна слышали только звук собственного дыхания и биение сердца. Они ухватились друг за друга, и мысли их были об одном: то, чему они мгновение назад стали свидетелями — невозможно.

— Я видела человека, — прошептала Джоанна. Ее голос дрожал.

— Где?

— В зеркале. Перед тем, как оно сорвалось со стены. Это была женщина; она стояла там и смотрела на нас.

Они оба поглядели в направлении, которое указала Джоанна. Никого.

— Ты можешь ее описать? — спросил Казабон.

— Я видела ее не больше секунды. Примерно моего возраста, темные волосы, легкое пальто. Взгляд дикий, будто она наполовину сумасшедшая.

— Это та женщина, которая к нам приходила.

Джоанна покосилась на него:

— Ральф, это какой-то бред. Я боюсь.

— Мы уходим отсюда — сейчас же.

— Два часа утра, Ральф. Куда нам идти?

— Все равно куда. Позвони туда, где остановились твои родители: там нас хотя бы знают.

— Хорошо.

— Только будем звонить сверху...

Он взял ее за руку и, настороженно озираясь, повел к лестнице. В спальне они оделись и собрали самые необходимые вещи. Они старались молчать — за исключением того, что Джоанна позвонила в гостиницу, заказала номер и сказала, что они приедут через пятнадцать минут.

Громкий грохот донесся откуда-то с нижнего этажа. Они замерли и посмотрели друг на друга. Джоанна почувствовала, что Ральф хочет пойти выяснить что там.

— Не надо! — сказала она.

Он направился к двери.

— Это в музыкальном кабинете.

— Ральф, не ходи!

Он оглянулся на нее через плечо:

— Заканчивай собирать вещи. Я через минуту вернусь.

Джоанна смотрела, как он начал спускаться по лестнице; она хотела позвать его, остановить, но не сказала ни слова. Вместо этого она взяла сумку и вошла в ванную. Она положила в сумку зубную щетку, гребенку, кое-какую косметику... и вдруг услышала, как дверь за ее спиной мягко щелкнула, закрываясь.

Ее первой мыслью было, что об этом вообще не стоит задумываться. В двери, которая закрывается сама собой, нет ничего сверхъестественного: сквозняк, или она задела ручку, входя, и дверь медленно закрывалась. Даже после того, что случилось внизу, в этом нет причин беспокоиться. Надо просто пойти и открыть ее снова.

Дверь не пошевелилась. Ручка повернулась, но когда Джоанна потянула ее на себя, дверь не открылась. Она не была заперта — ее удерживала какая-то сила, которая не хотела, чтобы Джоанна ушла.

Она стукнула по двери ладонью и позвала Ральфа. Никто не ответил; никто не спешил ей на помощь. Она подождала, потом опять ударила в дверь — на этот раз кулаком. Потом двумя кулаками. Снова позвала, громче. Она молотила в дверь кулаками и отчаянно звала Ральфа, пока не исцарапала руки и не сорвала горло.

Страх подкрадывался к ней постепенно, словно удар в замедленной съемке. Бороться с ним было бесполезно, она это понимала. Страх, как и боль, рано или поздно всегда сокрушит человека. Это неизбежно — и остается только найти, за что зацепиться, пока он не пройдет, даже если это всего лишь мысль о том, что в конце концов он все же исчезнет.