Юрий Азаров - Паразитарий

• Название: Паразитарий
• Автор: Юрий Азаров
• Жанр: Современная проза

Роман-антиутопия написан Ю. П. Азаровым, выдающимся педагогом современности, художником, писателем, чьи книги переведены и высоко оценены в США, Канаде, Индии, Китае, Японии, в странах Европы, СНГ. Этот роман-антиутопию критики назвали произведением на уровне самых высоких шедевров мировой культуры.

Главный герой романа приговорен к эксдермации — снятию кожи в показательном шоу. Он мучительно ищет выход из своего трагического положения, повсюду сталкиваясь с фарисейской ложью, издевательствами и бесправием.

Анализируя развитие культуры за последние две тысячи лет, автор утверждает: без духовно-правовой идеологии с главенствующими ценностями Любви, Свободы и Социальной справедливости, без общенациональной идеи не может быть ни эффективной политики, ни сильного государства.

В романе органично сочетаются пророческие предсказания, фантасмагории, синтез наук, культур и искусств и реализм остро сатиры. В нем крик художника, предупреждающий о роковых опасностях. Но это крик не отчаявшегося человека, а скорее боевой клич, зовущий на битву с паразитарными устоями бытия во имя торжества высоких общечеловеческих идеалов.

***

Главный герой романа приговорен к эксдермации — снятию кожи в показательном шоу. Он мучительно ищет выход из своего трагического положения, повсюду сталкиваясь с фарисейской ложью, издевательствами и бесправием.

Анализируя развитие культуры за последние две тысячи лет, автор утверждает: без духовно-правовой идеологии с главенствующими ценностями Любви, Свободы и Социальной справедливости, без общенациональной идеи не может быть ни эффективной политики, ни сильного государства.

В романе органично сочетаются пророческие предсказания, фантасмагории, синтез наук, культур и искусств и реализм острой сатиры. В нем крик художника, предупреждающий о роковых опасностях. Но это крик не отчаявшегося человека, а скорее боевой клич, зовущий на битву с паразитарными устоями бытия во имя торжества высоких общечеловеческих идеалов.

***

И вдруг голубое пламя полоснуло по моему сердцу — это девочка лет шести, льняные волосы, розовое личико, алая бархатная курточка, а на лбу комарик, я быстрым движением касаюсь ее лба, а девочка вскрикивает, и от этого крика слезы на моих глазах и режущая боль в груди — невидимым спрутом подкрался обморок, и я вот-вот упаду, а голубое пламя полыхает передо мною, пристально всматриваясь в мои глаза: "Кто ты? Ты с ними?!" И наотмашь по моей щеке широкой, шершавой, жесткой ладонью, это толстенький зеленомундирный ариец Вальтер меня, одиннадцатилетнего, который кинулся защищать Розу Зитцер, — их всех закопали в огороде, у ее мамы была рука без двух пальцев, а ее папа, аптекарь, казался мне совсем стареньким, он был тихий, как майский вечер, всегда молчал и хорошо улыбался моей маме, которая всегда говорила: "Зитцеры — хорошие евреи". Они нас приютили перед самой войной, когда мы от тети Гриши ушли, мама стряпала у них на кухне, помогала Розиной маме, потому что у нее не было двух пальцев, а когда снег сошел, я видел в огороде руку без двух пальцев, и, наверное, рядом была Роза, такая светленькая, такая чистенькая, она всегда улыбалась, когда встречалась со мной… Когда теперь говорят, что точкой отсчета философии, этики, искусства должен быть Освенцим, где пламя пожирает живую плоть, живые души, живую ткань Бытия, я думаю о том, что моей точкой отсчета должна была бы стать Роза Зитцер. Но не стала, потому что ее лик переведен был мною в мое обыденное, стершееся, пошлое сознание, потому что всю свою жизнь я предавал свою Любовь, свою Трепетность, свой Божий Дар.

Книги Азарова — это глубинная психологическая проза.

Лев Аннинский, критик

---

— О чем мечтал Нерон?

— И не только он! — Я от вас не отстану. Хотите контракт? Контракт на бессмертие. Хотите на условиях полного самоотречения? Вы должны согласиться! Что вам стоит? Вы же все равно приговорены!

— Я пришел к вам, чтобы вы мне помогли сохранить мою кожу.

— Да на кой черт она вам сдалась! Вы же не шкурник. И не производите впечатления сквалыги. Вы будете первым в мире актером живой эксдермации. Весь мир заговорит о вас. Что может быть выше и божественнее славы? Хотите, можете и текст своей роли сочинить? Я вижу, вы не лишены чувства меры. Вы будете и автором. Впервые в мире автор, актер и каскадер соединяются вместе! Шурочка! Комахин! Любаша, ко мне! — закричал что есть мочи Агенобарбов. Тут же двери распахнулись, и рядом со мной оказались две прелестные артисточки. Комахин обнимал меня за плечи.

— Ну что вам стоит? — говорила Шурочка. — Такое бывает раз в сто лет.

— В тысячу, — поправила Любаша. — А какие у вас прекрасные руки, волосы.

Любаша провела ладонью по моей голове, и озноб едва не лишил меня чувств.

— Ну соглашайтесь же, — сказала Шурочка и поцеловала меня в щеку.

— Господи, да успеете еще нажиться. У нас еще и декорации не готовы. Еще целых три месяца…

— Давайте на недельку съездим на чудные берега моря Лаптевых? Чистейший экологический интерьер. Можно хорошо подзарядиться.

— Зачем же мне подзаряжаться, если я лишусь шкуры?

— Фу, какой вы грубый!

— Взгляните на контрактик, — это Комахин сунул в мою физиономию лист бумаги. — Не спешите подписывать. Прочтите. Покумекайте. Если что неясно, спросите. Я бы на вашем месте не согласился на безавансовый договор. Пусть кинут с десяток косых.

Я встал. Собрался уходить. Мне преградил путь Агенобарбов.

— Я человек деловой. Ну а если вас ошкурят в подвале? Как падаль по земле поволокут. Это вам лучше? Подумайте! Мы сможем найти сотни желающих. Но вы нам подходите. И потому мы просим. Соглашайтесь! Вот вам моя визитная карточка. Гарантируем трехмесячный рай: исполнение любых желаний, обеспечение семьи, если она у вас есть, славу на все века!

Я направился к выходу. Вслед мне кричал пискливым голосом Комахин:

— Не рассчитывайте на зацепку. Мы обрубим все возможные варианты! Соглашайтесь, родной. Ждем вас.

2

Меня догнала Любаша.

— Я хочу с вами.

Букет нежнейших духов. Экстракт утонченной женственности. Вкрадчива и невинна. Глаза ангела. Сама преданность. О ней Ксавий потом скажет: на этой преданности клейма негде поставить, как, впрочем, и на невинности. Но это уж из меня прет обозленность, подогретая предстоящей эксдермацией. Она взяла меня под руку. Как же прекрасен этот мир! Как восхитительны ее пальчики!

— Любаша, вы прекрасны.

— Женитесь на мне.

— Но мне же осталось жить не более трех месяцев.

— А разве это мало? Вы даже представить себе не можете, как обостренно ярко можно испепелиться в такой сжатый срок. А потом я буду вас оплакивать. В черном наряде. Принесу к вашему надгробию черные розы. Неужели вы не чувствуете красоты?

— А опахало будет?

— Зачем опахало зимой?

— Черная вуаль, черные розы и черное опахало у черного надгробия с синим кварцем. Надеюсь, мрамор будет лабрадорский?

— Не шутите! Речь идет о спасении мира. Только жертвенность и самоотречение в начале прошлого тысячелетия помогли создать новую веру и новые надежды. Понимаете, была всеобщая жажда смерти и мученичества. Христиан сжигали на столбах, а они пели гимны во славу Бога. И сейчас нужна такая самоотверженность! Нужны герои. У вас все данные, чтобы стать им! Вы хорошо бы смотрелись и на кресте, и на живом огне. У вас прекрасное тело. Я его чувствую. Великолепные мышцы. Вы боксер?

— Доберман-пинчер.

— Я вижу вас в спектакле перед эксдермацией. Вы гнете подковы, убиваете быка, половините двадцать кирпичей, положенных один на один, а потом смиренно отдаетесь четырем палачам.

— Почему четырем?

— По нашей пьесе эксдермация одновременно начинается сверху и снизу. Агенобарбов придумал способ снятия кожи с помощью металлической накрутки. Знаете, такое приспособление: делается надрез и поехали. Кожа снимается полосками, в течение часа, а в это время гремит музыка, поют песни, вступают в поединок различные философские системы. В этом смысл и пафос спектакля. Он даст невероятный сбор. Разумеется, все пишется на пленку, прямой эфир, синхронный перевод, манифестации, демонстрации, консолидации, эсхатологизации, одним словом, полный культурологический пасьянс на века. После такого спектакля будет длительный перерыв, потому что этот спектакль скажет людям все. Вот почему Агенобарбов ухватился за вас. Не каждый может вынести часовое испытание. Я буду рядом с вами. Я разделю с вами все ваши муки…

— Вас тоже ошкурят?

— Степа! Как вам не стыдно?! Женщина на эшафоте — это же верх варварства. Сопричастность женщины в ином. Духовное сострадание есть высшая людская мука. Понимаете, по пьесе я ваша жена, христианка, а вы патриций Карудий, трибун, римлянин, принимаете смерть, чтобы спасти меня. Если мы поженимся, будет полное совпадение жизни и искусства. Это совпадение как раз и будет началом нового "золотого века".

— Но я здесь вижу соединение не искусства и добра, а искусства и зла!

— Совершенно верно. Так было всегда. Что такое Достоевский, как не изображение зла средствами искусства! Один философ совершенно верно подметил, что соединение красоты и зла возникает лишь в условиях совпадения трех факторов: первый — неизбежное приближение к смерти как результат совпадения жизни и искусства. Радость и триумф смерти как высшая форма пафоса жизни! Вы замечали, чем выше искусство, тем оно сильнее рисует последние мгновения смерти, изображает грани смертельного. Второй предел предполагает исключение альтернативных возможностей. Истинное искусство однозначно, но многолинейно. В нем нет двусмысленности. В нем все неминуемо обречено, хотя всякий раз обнажается возможность альтернатив. Вспомните последние дни и минуты жизни Христа. Здесь прекрасна сама по себе высота идеи обреченности! Заметьте, это публичная смерть. На горе, а не в крематории или в подвале.

— На юру и смерть красна?

— Именно! А потом, скажу вам по совести, одно дело гибнет урод, и совсем другое, когда на кресте совершенный человек, и телом совершенный, и духом, и лицом.

— Вы о Христе?

— Зачем же, о вас. Когда я впервые на вас взглянула, у меня сердце упало. Душа застыла. Я двух слов не могла сказать. И — кандидат наук по искусствоведению — запуталась в примитивных репликах Агенобарбова.

— Вы хотите лестью вынудить меня к смерти?

— Какая лесть? Какая смерть? Уход в вечность? Ну какой смысл прожить всю жизнь пошлым обывателем?! Кто бы знал Христа, если бы его не распяли? То же и у вас. О вас напишут исследования, романы, монографии, вы дадите свет людям по крайней мере еще на одну тысячу лет!

— И какой же третий фактор? — перебил я Любашу.

— Третий фактор характеризует ментальные формы бытия. Эти формы вбирают в себя все альтернативы, исключенные из возможной реализации. Понимаете, здесь удивительная тонкость: реальный мир отклоняется от гармонии переживаний благодаря расходящимся оттенкам. При этом достигается принципиально новый результат. Этот результат, даже если не замечать его собственной спонтанной ментальности, оказывается противостоящим и прежнему обыденному миру, из которого он вышел, и новому альтернативному комплексу различных тональностей. Благодаря этой сложнейшей живой диалектике тот или иной факт или то или иное явление входит в вечность, одновременно отвечает на многие вопросы, соответствует многим альтернативам. Так, Сократ вкладывается в любые системы…

— Потому что был казнен…

— Да не казнен же… А завершил свою ментальную сущность, которая развилась и стала жить спонтанной жизнью в разных сферах Космоса.

— Однако вы поднаторели в философской эквилибристике. Так зачем же это совпадение зла и искусства?

— О Господи, какой вы темный! Разрыв между культурой и жизнью — это вечная проблема, отсюда и все беды: культура оторвана от жизни, а жизнь от культуры — вот и получается замкнутый круг. Хотите, ко мне зайдем? Вот мои окошки черненькие на четвертом этаже.

— Вы не замужем?

— А как я могла бы предлагать вам свою руку и сердце? Смешной вы.

— Вы и не были замужем?

— Была и знаете за кем? За Агенобарбовым. Хотите, раскрою вам один секрет? Вы знаете, кто такой Агенобарбов? О, это страшный человек, Степа. Великий человек. Страшный и великий. Представьте себе, он дальний родственник императора Нерона.

— Может, однофамилец?

— Нет, что вы. Именно родственник. Он способен вызвать Нерона, он иногда беседует с ним.