Юрий Азаров - Паразитарий

• Название: Паразитарий
• Автор: Юрий Азаров
• Жанр: Современная проза

Роман-антиутопия написан Ю. П. Азаровым, выдающимся педагогом современности, художником, писателем, чьи книги переведены и высоко оценены в США, Канаде, Индии, Китае, Японии, в странах Европы, СНГ. Этот роман-антиутопию критики назвали произведением на уровне самых высоких шедевров мировой культуры.

Главный герой романа приговорен к эксдермации — снятию кожи в показательном шоу. Он мучительно ищет выход из своего трагического положения, повсюду сталкиваясь с фарисейской ложью, издевательствами и бесправием.

Анализируя развитие культуры за последние две тысячи лет, автор утверждает: без духовно-правовой идеологии с главенствующими ценностями Любви, Свободы и Социальной справедливости, без общенациональной идеи не может быть ни эффективной политики, ни сильного государства.

В романе органично сочетаются пророческие предсказания, фантасмагории, синтез наук, культур и искусств и реализм остро сатиры. В нем крик художника, предупреждающий о роковых опасностях. Но это крик не отчаявшегося человека, а скорее боевой клич, зовущий на битву с паразитарными устоями бытия во имя торжества высоких общечеловеческих идеалов.

***

Главный герой романа приговорен к эксдермации — снятию кожи в показательном шоу. Он мучительно ищет выход из своего трагического положения, повсюду сталкиваясь с фарисейской ложью, издевательствами и бесправием.

Анализируя развитие культуры за последние две тысячи лет, автор утверждает: без духовно-правовой идеологии с главенствующими ценностями Любви, Свободы и Социальной справедливости, без общенациональной идеи не может быть ни эффективной политики, ни сильного государства.

В романе органично сочетаются пророческие предсказания, фантасмагории, синтез наук, культур и искусств и реализм острой сатиры. В нем крик художника, предупреждающий о роковых опасностях. Но это крик не отчаявшегося человека, а скорее боевой клич, зовущий на битву с паразитарными устоями бытия во имя торжества высоких общечеловеческих идеалов.

***

И вдруг голубое пламя полоснуло по моему сердцу — это девочка лет шести, льняные волосы, розовое личико, алая бархатная курточка, а на лбу комарик, я быстрым движением касаюсь ее лба, а девочка вскрикивает, и от этого крика слезы на моих глазах и режущая боль в груди — невидимым спрутом подкрался обморок, и я вот-вот упаду, а голубое пламя полыхает передо мною, пристально всматриваясь в мои глаза: "Кто ты? Ты с ними?!" И наотмашь по моей щеке широкой, шершавой, жесткой ладонью, это толстенький зеленомундирный ариец Вальтер меня, одиннадцатилетнего, который кинулся защищать Розу Зитцер, — их всех закопали в огороде, у ее мамы была рука без двух пальцев, а ее папа, аптекарь, казался мне совсем стареньким, он был тихий, как майский вечер, всегда молчал и хорошо улыбался моей маме, которая всегда говорила: "Зитцеры — хорошие евреи". Они нас приютили перед самой войной, когда мы от тети Гриши ушли, мама стряпала у них на кухне, помогала Розиной маме, потому что у нее не было двух пальцев, а когда снег сошел, я видел в огороде руку без двух пальцев, и, наверное, рядом была Роза, такая светленькая, такая чистенькая, она всегда улыбалась, когда встречалась со мной… Когда теперь говорят, что точкой отсчета философии, этики, искусства должен быть Освенцим, где пламя пожирает живую плоть, живые души, живую ткань Бытия, я думаю о том, что моей точкой отсчета должна была бы стать Роза Зитцер. Но не стала, потому что ее лик переведен был мною в мое обыденное, стершееся, пошлое сознание, потому что всю свою жизнь я предавал свою Любовь, свою Трепетность, свой Божий Дар.

Книги Азарова — это глубинная психологическая проза.

Лев Аннинский, критик

---

— Нашла, я нашла, — сказала Любаша. — Вот это место у римского историка Светония. Он пишет: "А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору (за этого Дорифора он вышел замуж, как за него Спор), крича и вопя, как насилуемая девушка. От некоторых я слышал, будто он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем-нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свои пороки — поэтому тем, кто признавался ему в разврате, он прощал и все остальные грехи" (Светоний, с. 209).

— Ну и мужик! — рассмеялась Шурочка. — Какая неуемность! И прав, по существу…

Я сник. Ощутил в душе холод.

Агенобарбов поднялся. Он как бы подытожил:

— Убежден: своими кровавыми представлениями Нерон задал человечеству и новую эстетику, и новую философию жизни.

19

— Эстетика Нерона породила новую этику искусства, — продолжал Агенобарбов. — Впервые искусство было поставлено выше жизни. А жизнь, как материал искусства, выворачивалась наизнанку и облекалась в романтические одежды, представая перед зрителем или читателем в доспехах героического сурового реализма. Нерон говорил: "Если все лгут и лицемерят, утверждая, что они готовы отказаться от благ и быть нравственными людьми, то я не хочу лгать, ибо считаю, что всякое следование моральным догматам безнравственно".

— А кто, собственно, первым стал плести чепуху, будто искусство способствует формированию нравственного человека? — это Шурочка произнесла с нажимом, уже не ломая пальцы и не закатывая глаза, она смотрела прямо и чисто. — Нельзя отрицать, что искусство облагораживает преступника, делает его изощреннее, тоньше, преступные средства становятся изящнее, многостороннее. Я утверждаю, искусство никакого отношения не имеет к нравственности. Да и есть ли нравственность вообще? Назовите мне хотя бы одного нравственного человека, и я поклонюсь вам и ему в ноги! Нету такого человека. Что же вы молчите, Сечкин?!

— Что бы я ни сказал, вы все равно не согласитесь. Выше нравственности ничего нет. Только нравственное чувство может разрушить лживый и жестокий паразитарий!

— Паразитарий? А это еще что за штука? Дендрарий, террарий, гербарий, а вот паразитарий — этого я не знала, — пропела Любаша.

Я молчал. Ответил Агенобарбов:

— Гражданин Сечкин считает все наше устройство жизни паразитарным. Мы, служители искусства, паразитируем на невежестве народа, за счет нас паразитируют государственные чиновники и так далее. Он доказывает, что впервые паразитарий сложился как завершенная структура в первом веке нашей эры, как раз в годы правления Калигулы и Нерона.

— Один мой знакомый музыкант, — мечтательно проговорила Любаша, — живьем закопал свою возлюбленную, а потом проехал по могилке автомашиной. На месте захоронения он построил беседку и сочиняет в ней музыку. Знали бы вы, какая это музыка! Чтобы родилась такая музыка, ему необходимо было совершить преступление. Я согласна с Шурочкой: искусство и нравственность — это две никогда не пересекающиеся параллели.

— В Паразитарии… — подсказал я.

Эх, что тут началось:

— Вы эксплуатируете наше доверие!

— Вы и есть настоящий паразит!

— Вы ничем не хотите жертвовать для людей!

— Вы ни во что не верите.

— Не будем торопиться с выводами, — снова повторил свою любимую функционерскую фразу Агенобарбов. — Слушая вас, я уже решил ввести в спектакль эпизод с Лилой. Когда Лила подобно Бландине или Потамьене пошла на Крест, молодой офицер Луций Карудий был ослеплен ее красотой. Он бросился к ней и своим плащом укрыл обнаженное тело девушки. Нерон возмутился, потребовал, чтобы девушку тут же распяли, а затем живьем сожгли, предварительно облив ее оливковым маслом. Ни звука страдания не вырвалось из груди Лилы, когда солдаты вколачивали в ее белоснежные ладони огромные гвозди. Она тихо напевала: "И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих! Господи, услышь молитву мою, помоги нечестивым образумиться! Спаси их, Господи! Дай смерть долгую, чтобы прозрели безумцы, чтобы постыдились навеки. Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. И буду славить имя Бога моего вечно. И язык мой всякий день будет возвещать правду Твою, ибо постыжены и посрамлены ищущие мне зла".

Четверо солдат накинулись на Карудия. Двоих он убил сразу, а двое других, раненые, обратились в бегство. Тогда еще шестеро солдат набросились на Карудия, но и этих, защищая Лилу, победил отважный воин. Толпа ликовала: отвага и любовь — это то, чего она жаждала, ибо одни только казни насытили их сердца жестокостью и они хотели новых страстей! Разъяренный Нерон велел выпустить огромного льва. Но и лев через несколько минут лежал окровавленный у ног римского офицера. Толпа требовала пощады и Карудию и Лиле. И Нерон сдался. Больше всего в мире он любил аплодисменты в свой адрес. И когда он дал знак о пощаде, толпа взревела от полноты счастья. Луций, обернув девушку в плащ, унес ее из кровавого амфитеатра.

— Это быль? — спросила Шурочка.

— Во всяком случае, такого рода эпизодов было немало. Историки того времени подтверждают, что смерть распятых девушек или сожженных на столбах порождала у римлян откровенные симпатии к мужеству прекрасных дев, у них рождалась непреоборимая жажда мученичества, благодаря которому христианству удалось победить врагов своих.

— Если мы введем этот эпизод с Лилой в наш спектакль, я буду играть Лилу с удвоенной энергией, — тихо прошептала Любаша.

— И я, — добавила Шурочка.

— Не будем торопиться с выводами, — улыбнулся Агенобарбов.

— Господи, — сказал я, — во имя чего вы хотите страдать?

— Хватит! Довольно словоблудия! — в один голос закричали Шурочка и Любаша. — Надоело! Не хочет с нами сотрудничать, пусть погибает обычным путем, так сказать, в первом чтении!

— А как будут развиваться отношения Карудия и Нерона? — спросила Любаша, не обращая на меня никакого внимания.

— Вот сцена из третьего акта, — сказал Агенобарбов и протянул листок.

"Нерон. — Шурочка прочла. — Я не являюсь поклонником физической силы. Высокому искусству нет нужды опускаться так низко. Вас все равно скоро не станет, Карудий. Не хотел бы я прибегать к общеизвестным формам перевода человеческой судьбы из одной формы бытия в другую. Вы бесконечно мужественны и, надеюсь, это свое мужество могли бы по доброй воле показать римлянам.

Карудий. Каким образом?

Нерон. Сейчас немало иудеев, стремящихся умереть на кресте. Они гордятся тем, что не боятся ни пыток, ни боли, ни смерти. Привели в Рим одного. Бывший римский воин Савл. Теперь его Павлом зовут. Он прямо сказал моим военачальникам: 'Хочу уподобиться моему Учителю. Хочу последовать за ним'. И еще будто он в своих посланиях к римлянам призывал любить меня, римского императора, гонителя христиан, будто говорил: 'Любите врагов своих. Прилепляйтесь к любви, утешайтесь надеждою. В скорби будьте терпеливы, благословляйте гонителей наших, не проклинайте их… И ты считаешь себя христианином, Карудий? И ты благословляешь меня, ненавистного тебе?

Карудий. Когда я услышал заповеди этого пророка, то понял, как ничтожен я. Это я привел его в Рим из Иерусалима. Это он мне сказал, когда мы шли по Аппиевой дороге: 'Если твой враг голоден, накорми его. Если жаждет, напои его, ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром'.

Нерон. И еще я слышал, он говорил, что любой начальник есть Божий слуга, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему зло. И потому надо повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. По совести сказано, Карудий. Что же ты не чтишь своего нового Бога?

Карудий. Чту.

Нерон. Тогда почему ты не хочешь умереть, чтобы показать всем римлянам и всему миру, что мы мужественнее, храбрее и сильнее христиан?

Карудий. Кто сказал, что я не хочу?"

Агенобарбов посмотрел на меня долгим презрительным взглядом, точно говоря: "Вам не нравится Карудий?"

— Нравится, — ответил я. — Мне очень нравится Карудий. — Тот, у кого меч, тот и властелин. Прав был Апостол Павел.

20

Что поделаешь? Любил я этих пустых, бедных, блудливых, лживых, продажных, тупых, коварных, злопамятливых, игривых, пьянствующих на чужой счет, вечно грязных, в прыщах, плохо причесанных служителей прессы!

Они мне были близки по духу, ибо их профессия — влезать в чужие шкуры (мало им своей, шелудиво-немытой!). Они будто говорят: "Подвинься, я влезу к тебе под кожу. Вдвоем легче сговориться". Хорошо, если лезет к тебе какая-нибудь прелестная лилипуточка типа Лизы Вольфартовой, а если просится какой-нибудь боров Колдобин — носитель Слепня Сизокрылого?