Виктория Холт - Мадонна Семи Холмов

• Название: Мадонна Семи Холмов
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Сантакс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87455-031-3

«Символом порока» называли современники златокудрую дочь Папы Римского, красавицу Лукрецию Борджа. В захватывающих романах популярной английской писательницы Виктории Хольт «Мадонна Семи Холмов» и «Опороченная Лукреция» (произведения написаны под другим ее псевдонимом Джин Плейди) героиня предстает не только скандально знаменитой обольстительницей, но и хрупкой, ранимой, а главное – самоотверженно любящей женщиной.

---

Вот таким образом Родриго преодолел первый серьезный кризис в своей жизни. Этот опыт убедил его, что он в любых обстоятельствах, в отличие от бедного Педро Луиса, сможет выстоять.

Родриго унаследовал состояние брата, горестно – но недолго, поскольку не в его натуре было предаваться длительным сожалениям, – его оплакал, и с удовольствием обнаружил, что влияние его осталось прежним, а надежды на папство – непоколебимыми.

Родриго отер лоб надушенным платком. Да, то были опасные времена, и он искренне надеялся, что они никогда не повторятся, однако он смотрел в прошлое без сожалений, и был доволен собою, поскольку сумел не только не дрогнуть перед опасностями, но и преодолеть их.

Пий действительно оказался хорошим другом, правда, порою Пий считал нужным кое в чем порицать Родриго. Он вспомнил письмо, которое Пий как-то ему направил: в том письме он упрекал Родриго в посещении некоего дома, где милые куртизанки услаждали гостей. Среди этих гостей был и молодой и красивый кардинал Родриго.

«Нам стало известно, – писал Пий, – что там происходили непристойные пляски и что не было отказа ни в каких любовных игрищах и что вы вели себя так, как могут вести себя только люди светские».

Родриго покачал головой и улыбнулся, припоминая благоухающие сады Джованни-де-Бичи, пляски, теплые надушенные тела женщин и их соблазнительные взгляды. Он не мог противиться этим женщинам, и они тоже не сопротивлялись.

Да и к упреку Пия тоже вряд ли стоило относиться всерьез: Пий понимал, что у такого мужчины, как Родриго, должны быть любовницы. Смысл письма Пия был в другом: пожалуйста, пожалуйста, кардинал, только не пляшите со срамными девками на публике, а то люди говорят всякое, и это подрывает авторитет святой церкви.

Как же беспечен он был в те славные деньки, как уверен в себе! Он твердо решил извлечь максимум выгоды и из церкви, и из мирской жизни. В церкви он делал карьеру, целью которой был папский трон, но от плотских желаний отказываться не собирался – он был человеком чувственным. В его жизни всегда будут женщины, но, по правде говоря, в этом он не отличается от большинства священнослужителей, которые не воспринимали обет безбрачия всерьез. Как сказал какой-то остроумец, если бы рожденные в Риме дети появлялись на свет в отцовских одеждах, на всех них были бы рясы или кардинальские мантии.

Все всё понимали, однако Родриго, пожалуй, наиболее откровенно предавался плотским утехам.

Но потом он встретил Ваноццу, поселил ее в прекрасном доме, где теперь жили и их дети. Нельзя сказать, чтобы он был верен Ваноцце – да этого от него никто и не ждал, но в течение многих лет она была его фавориткой, и он обожал прижитых от нее детей. И сейчас должен был родиться еще один.

До чего же тяжко ждать! Ему уже пятьдесят лет, а он волнуется как юный двадцатилетний муж, и если б он не боялся слушать крики и стоны Ваноццы, то уже давно помчался бы в ее апартаменты. Впрочем, нужды в этом нет – кто-то постучался в дверь, наверняка с приятным известием.

Перед ним стояла хорошенькая раскрасневшаяся горничная Ваноццы – даже в этих обстоятельствах Родриго не мог не обратить внимания на ее прелести. Надо будет приметить эту девицу…

Она поклонилась:

– Ваше Святейшество… Дитя родилось.

С грацией и порывистостью совершенно молодого человека он бросился к ней и обнял ее своими прекрасными белыми руками.

– Деточка моя, как ты запыхалась! Сердечко так и колотится!

– Да, мой господин. Но… дитя родилось.

– Пойдем, – торжественно объявил он, – поспешим к твоей госпоже.

Он быстрыми шагами устремился вперед, маленькая горничная семенила следом. Она вдруг поняла, что совершенно забыла сообщить ему пол новорожденного, а он не удосужился спросить.

Кардиналу поднесли маленький сверток, он коснулся детского лобика и благословил новорожденного.

Женщины жались по углам, словно боялись, что их обвинят в том, что пол у ребенка оказался не тот.

Дитя было очаровательно, головку украшали светлые кудряшки: Ваноцца подарила ему очередное златоволосое чудо.

– Это девочка, – словно извиняясь, произнесла Ваноцца, глядя на Родриго из просторной постели.

Он приблизился к ней, взял за руку и поцеловал.

– Прекрасная девочка!

– Мой господин разочарован, – устало констатировала Ваноцца. – Он ждал мальчика.

Родриго рассмеялся – смех у него был удивительно музыкальный, заразительный, многим он нравился именно из-за того, как умел смеяться.

– Разочарован? Я? – Он окинул взором собравшихся в комнате женщин. Они осмелели, подошли поближе. – Разочарован тем, что родилась девочка? Но вы все… каждая из вас знает, как я люблю слабый пол, я испытываю к нему такую нежность, какую не способен испытывать к лицам моего пола.

Женщины рассмеялись, и Ваноцца вместе с ними, но острый глаз ее приметил растерянность, которая появилась на хорошеньком личике горничной, когда взор Родриго остановился на ней.

Ваноцца тут же решила, что, как только они вернутся в Рим, она уволит эту девицу – напрасно Родриго на нее заглядывается.

– Значит, мой господин доволен нашей дочерью? – прошептала Ваноцца и сделала знак женщинам оставить ее с кардиналом наедине.

– Я искренне верю, – сказал Родриго, – что буду любить эту очаровательную девчушку куда больше, чем ту веселую банду, которая сейчас населяет наши детские. Мы окрестим ее Лукрецией, и, как скоро вы, мадонна, окрепнете, возвратимся в Рим.

Вот так одним прекрасным апрельским днем в родовом замке Борджа в Субиако появилось на свет дитя, чье имя прославится в веках – Лукреция Борджа.

ПЛОЩАДЬ ПИЦЦО-ДИ-МЕРЛО

Как же радовалась Ваноцца возвращению в Рим! В месяцы, последовавшие за рождением Лукреции, Ваноцца чувствовала себя счастливейшей женщиной в мире: Родриго захаживал к ней еще чаще, чем обычно, поскольку в детской комнате поселилась теперь златоволосая девчушка, а он в ней души не чаял.

Она была очаровательная и совсем не крикливая, она тихонечко лежала в колыбельке и одаривала каждого, кто над ней склонялся, прелестной улыбкой.

Мальчикам она тоже понравилась. Они становились по обе стороны колыбели и всеми способами старались рассмешить сестренку. Они постоянно из-за нее спорили – Чезаре и Джованни вообще были отчаянными спорщиками, дай только повод.

Ваноцца и ее женщины не могли без смеха слушать их препирательства: «Это моя сестра!» «Нет, это моя сестра!» Им пришлось даже объяснять, что она в равной степени приходится сестрой обоим.

Глаза Чезаре вспыхнули негодованием:

– И все-таки она больше моя, чем Джованни. Она любит меня больше, чем его!

На что няня ответила, что, когда Лукреция подрастет, она сама решит, кого любит больше.

Джованни с презрением глядел на брата: он-то понимал, почему Чезаре хочет, чтобы Лукреция любила его сильнее. Чезаре был убежден, что Джованни перепадает от дяди Родриго куда больше сластей, чем ему, к тому же прекрасный и могущественный дядя Родриго, приходя, всегда первым целовал и ласкал Джованни и только потом переходил к Чезаре.

Вот потому-то Чезаре и решил, что все остальные должны выказывать ему большую любовь. Мама действительно любила его сильнее, чем брата. Няньки тоже уверяли его в этом, впрочем, может потому, что если бы они заикнулись об обратном, он бы нашел способ им отомстить, а они понимали, что обижать Чезаре куда опаснее, чем Джованни.

И Лукреция, как только подрастет и сможет выказывать свое предпочтение, выберет, несомненно, его. Именно так и будет! Вот почему он проводил у ее кроватки куда больше времени, чем Джованни, и куда чаще, чем брат, совал ей руку, чтобы она вцепилась в нее своими крохотными пальчиками.

– Лукреция, – шептал он, – это Чезаре, твой брат. Ты любишь его сильнее… Сильнее всех на свете.

Она таращила на него свои голубые глазенки, а он командовал:

– Улыбнись, Лукреция, ну улыбнись же!

И, к огромному удивлению женщин, Лукреция беспрекословно выполняла приказания Чезаре. Когда же ее просил посмеяться Джованни, Чезаре прятался за спину брата и корчил оттуда такие страшные рожи, что Лукреция пугалась и разражалась слезами.

– Он настоящий демон, этот Чезаре, – говорили друг дружке женщины. Ему самому, хотя он был всего пяти лет от роду, они бы не решились такое сказать.

Как-то раз – Лукреции было тогда уже шесть месяцев, – Ваноцца возилась у себя в саду с виноградными лозами и цветами. У нее были садовники, но она сама любила копаться в земле, и потому цветы ее были прекрасны – она любила свой сад и свой дом почти так же сильно, как своих детей. Да и любой гордился бы таким домом, выходящим фасадом на площадь, огромной светлой комнатой с большим окном, такой непохожей на мрачные темные комнаты в других римских домах. У нее была и еще одна большая редкость – цистерна для воды.

Горничная – не та, которая понравилась Родриго, а другая, ту девушку Ваноцца давно прогнала, – сообщила ей, что пришел кардинал в сопровождении еще какого-то господина. Девушка еще не успела договорить, как кардинал появился в саду собственной персоной. Он был один.