Джон Мастерс - Ночные гоцы

• Название: Ночные гоцы
• Автор: Джон Мастерс
• Жанр: Исторические приключения

---

Придушенный голос из шкафа принадлежал Кэролайн. Он, как в тумане, выступил вперед. Вместе с Пиру и старостой, дергая и толкая, они сумели поставить шкаф прямо. Дверцы распахнулись. Изнутри выпала Кэролайн и рухнула на пол, рыдая так, будто у нее разрывалось сердце. На ней не было ничего, кроме простыни, и та задралась до талии. Он тупо уставился на тугой изгиб ее ягодиц. Потом, позабыв, из-за чего все это заварилось, быстро нагнулся, завернул ее в простыню и прижал к себе. Она вцепилась ему в шею, и, уткнувшись в плечо, продолжала рыдать, пока он ласково шептал нелепые слова:

— Ты попала в шкаф, ты попала в шкаф, все в порядке…

Толпа зрителей в дверном проеме в этот момент не существовала. Она открыла глаза, перевела взгляд с него на них, ахнула и соскользнула на пол, изо всех сил придерживая простыню обеими руками. Она пробормотала:

— Я… я услыхала шум. Что-то звякнуло. Я испугалась, что ты намерен делать. Но я не хотела тебя будить…

Испуганные глаза Робина были широко открыты. Жена старосты инспектировала шкаф. Она потрясла головой и сказала:

— Мы нащли его на Хребте десять лет назад, когда возвращались из гостей. Должно быть, выпал из повозки какого-то сахиба. Он явно проклят и я его сожгу.

Староста пытался вытащить из двери отломившийся конец штыка. Пиру неожиданно сузившимися глазами смотрел то на Родни, то на Кэролайн.

Родни мягко спросил:

— И что случилось?

— На твоей кровати лежали камни. Я кинулась наружу, чтобы узнать, куда ты делся, открыла дверь и тут… какие-то мохнатые штуки скользнули по лицу, потом что-то ударило меня в нос, и я… я…

Она наконец-то увидела шкаф по-настоящему. Взволнованный успокаивающий шепот Родни наконец-то проник в ее сознание. Она осеклась, посмотрела вниз, на собственные ноги, подняла глаза на него и рассмеялась. Она заходилась от смеха, вцепившись ему в руку, чтобы сохранить равновесие. Он внезапно представил себе, как она в темноте сражается со шкурами, и его изможденное лицо исказилось. Он улыбнулся, и почувствовал, как сводит болью живот. Бесстрастная фанатичка января, подвижница, стоявшая выше всех человеческих слабостей, которая весь февраль в одиночку вела крестовый поход, неземная святая мая — она оказалась обычной, глупой девчонкой, которая напугала себя до истерики, а он поднял всю деревню воплями про пожар и убийство!

Он тоже расхохотался. Снаружи в передную комнату набились жители деревни; поверх их голов он видел пламя факелов, горевших во дворе и слышал взволнованный рокот и бормотание: «Чтослучилосьчтослучилось…» Ох, если бы они только видели, как шкаф прыгал по полу! Раскачиваясь и дергая Кэролайн за руку, он прокричал:

— Ты ошиблась! Ты ошиблась!

Поток невероятного облегчения вместе со смехом вырвался со дна желудка. Вокруг были славные, чудные люди, способные оценить хорошую шутку. Кэролайн вела себя как дурочка, а мир заливался смехом. По ее лицу от смеха текли слезы, и она едва могла говорить. Она откинула голову:

— Да-а, я ошиблась… немножечко!

На лице Пиру появилась загадочная ухмылка, и морщинки четче обозначились у уголков его глаз. Робин, заразившись их настроением, заулыбался и стал тянуть к ним ручки. Староста недоуменно улыбнулся и начал смеяться, хотя было ясно, что он так и не понял, в чем соль шутки. Толпа во дворе подхватила его смех. Качались факелы, все что-то вопили, коровы громко мычали. Миссис Хэтч перевела взгляд с босой ноги Родни на едва прикрытую простыней Кэролайн. Она фыркнула, тряхнула головой и сказала:

— Ну, в жизни бы не подумала!

И унесла Робина, подмигивая и улыбаясь во весь рот.

Жена старосты, проследив за вглядом миссис Хэтч, зашлась от смеха. Схватив Родни за руку, она прикричала прямо ему в ухо:

— Сахиб, сахиб, зачем было так торопиться! Девственницы легко пугаются!

Шутка ушла в толпу, и смех стал в два раза громче. Родни внезапно сел на кровать, а Кэролайн прислонилась к двери, переводя дыхание. Он посмотрел на нее дружеским взглядом. Господи, как все удачно получилось! К нему вернулся рассудок. Кэролайн вела себя как дурочка… временами, и, конечно, они останутся и помогут жителям Чалисгона. Ничего приятного в этом не было, но он снова мог смеяться, и он рассмешил Кэролайн.

Он сказал:

— Я рад, что ты ошиблась, потому что иначе ошибку сделал бы я.

— Или две, — ответила она, и выскользнула из комнаты, покраснев до корней волос.

Гл. 22

Или три, или четыре. Его ошибкам не было числа, а она не была ни несносной занудой, ни святой. Просто молодая женшина. Смертная женщина. Сегодня миссис Хэтч выставила его из комнаты, где лежала больная холерой Кэролайн, и велела до заката не возвращаться.

С опущенной головой он прошел по деревне, перебрался через ручей и стал медленно подниматься по откосу туда, где когда-то в другой жизни они ранним утром поджидали оленей. Поднявшись футов на двести, он повернулся, прислонился к дереву, которое росло в расщелине, и стал рассматривать лежащую внизу деревню. На пологом берегу ручья жгли погребальные костры, и стоял жирный столб дыма. Несколько человек сидели у костров на корточках; солнце еще не село и пламя почти не просматривалось. Легко было вообразить, как смерть тихим ветерком крадется по закоулкам и проступает только в дрожащем от жара воздухе над кострами.

На склоне над ручьем притулились, тесно прижавшись друг к другу, деревенские дома. Над деревней плыл смертный дым, и она открывалась ему не как убежище людей, которых случай вынудил жить рядом, а как хранилище силы, нужной, чтобы противостоять эпидемиям, голоду, диким зверям и изматывающему одиночеству сухого сезона. Здесь было чище, чем в равнинных деревнях; большинство домов были побелены, но встречались желтые и розовые. Сверху на них слово лоскутное одеяло было наброшено разноцветье крыш: плоские квадраты выцветшей глины, темные конусы побитой непогодой соломы, розовые откосы каменных плиток. Он нашел дом старосты по большой крыше и окнам, глядящим на склон. Именно эти окна он в свое время старательно обследовал, чтобы убедиться, что, когда придет время, миссис Хэтч сможет протиснуть сквозь них свое тучное тело. Он и впрямь был не в себе; но даже если бы весь его бред оказался чистой правдой, они были бы в меньшей опасности, чем сейчас. После шестидневной битвы он хорошо изучил врага, и понимал, что против него всё их оружие — просто игрушки.

Миссис Хэтч отказалась оставаться в Чалисгоне, если Робина не отошлют прочь, так что Пиру запряг телегу и отвез его в джунгли, вверх по течению ручья. Они будут оставаться там, пока не прекратится зараза и не закончится битва — или пока трое оставшихся в деревне не будут мертвы. Родни подумал, что в это время Робин, скорей всего, спит. В джунглях ему будет одиноко; разве что Пиру отвлечет его, подражая голосам птиц и выстругивая из щепок животных. Если понадобится, Пиру и сам сможет доставить его в Гондвару.

Его сын был в безопасности, насколько это вообще было возможно. Другие дети оставались в деревне, играть и умирать. И сейчас в проулке между домами были видны крохотные, искаженные расстоянием фигурки. Он знал, что это два мальчика веточками чертят в пыли каракули. До него доносились их пронзительные крики. На камне у ручья девочка стирала одежду, ритмически раскачиваясь в такт ударам валька.

Чуть выше на дома наступала молодая поросль, и следы вырубки показывали, что когда-то эта земля была возделана. Тонкая линия разрушенного оросительного канала, выделявшаяся особенно густым подростом, шла по склону, повторяя все его изгибы. В джунглях еще встречались фундаменты домов, кое-где были разбросаны отесанные камни, попадались и квадратные, выложенные плиткой ямы. Ниже по ручью картина была точной такой же. Княжество пришло в упадок, и некогда процветавший город превратился в добычу змей и других ползучих тварей, и был отдан на произвол муссонных дождей.

Превратился? Чалисгон ни во что не превращался; он был предан, как была предана вся Индия, людьми, у которых хватало власти, но не хватало любви. И никакой разницы, была ли их кожа белой или смуглой, потому что Индия была бесконечно многообразна. Чужеземцами в ней были те, кто не берег прошлого и не пестовал будущего; и прежде всего те, кто не любил. И чем больше мог сделать человек, тем обширнее должна была быть сеть его заботы. В этой крохотной деревушке люди сражались с болезнями, засухой и солнцем. У них не было ни времени, ни возможности узнать, что происходит за пределами деревни, а тем более — полюбить или возненавидеть. Они становились чужеземцами, пройдя десять миль. Но и ему, и другим англичанам больше не было нужды оставаться чужеземцами. Задача была проста: полюбить, как отец любит сына, сын — отца, влюбленный — свою любимую, а священник — свою паству. Здесь годилась любая разновидность любви, и любые изъяны в ней были бы прощены. Здесь, где тень одного смуглого человека оскверняла другого, гордость англичан своим расовым превосходством не значила ровно ничего. Индия принимала ее, как принимала ненасытный голод тигра или безжалостное великолепие Моголов.