Эдгар Доктороу - Клоака

• Название: Клоака
• Автор: Эдгар Доктороу
• Издательство: Новости
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7020-1064-7

Действие нового романа Э. Л. Доктороу происходит в конце 60-х годов прошлого века. В книге переплетаются история и вымысел, проза жизни и зловещие загадки, философские рассуждения и реалистическое описание язв развивающегося капиталистического общества.

---

К подобным настроениям меня толкнуло еще и то, что, поддавшись эгоизму, я стал невольным союзником доктора Гримшоу, чего мне совсем не хотелось. Преподобный всячески пытался возбудить общественное мнение и заручиться его поддержкой в своих поползновениях передать в суд дело Сарториуса. Гримшоу не интересовался назидательными ритуалами. Он просто хотел, чтобы доктор-злодей был повешен по приговору суда. На пути пастора имелось только одно препятствие — Сарториус был на законном основании помещен в психиатрическую лечебницу до конца своих дней. Он получил статус психически больного человека, что сразу стерло все его остальные ипостаси. Такие люди автоматически лишаются прошлого, настолько сильны становятся их настоящие обстоятельства. В таком исходе были заинтересованы многие силы, которые совместно довершили дело. Врачи, администрация и ведомство окружного прокурора согласились на том, что данное решение наилучшее… хотя это было абсолютно неконституционное решение. Даже для тех, кто слышал часть всей этой истории или был каким-то образом в ней замешан, она стала чем-то малосущественным на фоне разразившегося политического скандала — а это был настоящий фейерверк. Правая рука Твида, инспектор Конноли согласился, причем добровольно, участвовать в публичном расследовании. Другие люди из окружения Твида быстро сориентировались и бежали из страны. Для слушания дела и вынесения приговора образовали большое жюри.

Должен сказать, что меня несколько разочаровал восстановленный в должности капитан Донн. Он снова сидел за своим знаменитым столом в штаб-квартире на Малберри-стрит и принимал посетителей, сложив на столе длинные руки и утопая продолговатым лицом в приподнятых угловатых плечах. Я, вкупе с нашим другом Гримшоу, призвал его вместе с нами составить письменный иск о направлении дела Сарториуса в суд для рассмотрения законности его передачи органам правосудия… Это должно было стать прологом к открытому судебному процессу… Донн отказался присоединиться к нам.

— Я думаю, что правосудие уже свершилось, — сказал он.

— Как же так, сэр, — не согласился с ним Гримшоу, — ведь этот человек остался в живых и может творить дальше свои злодеяния.

— Вы когда-нибудь бывали в лечебнице Блэквелл-Айленд, Ваше преподобие? — поинтересовался Донн.

— Нет, не приходилось, — ответил Гримшоу.

— То, что мы сделали, может быть, и не конституционно, но это максимум возможного. Это дело не для процесса. Справедливость в данном случае уже восторжествовала. Вот все, что я могу сказать.

— Можно добавить, что попраны права общества. — поспешил я вставить слово.

— Если состоится суд, то Сарториуса придется выслушать и выслушать публично. Любой адвокат сразу поймет, что единственная надежда его подзащитного — это его собственные свидетельства. В своей извращенной манере Сарториус может утверждать, что его арест, прервавший работу, послужил причиной смерти его пациентов. И это так… А все наши обвинения стоят на зыбкой почве косвенных доказательств. Кроме того, и это, пожалуй, хуже всего, идеи Сарториуса получат широкую огласку. Его гений станет доступен всеобщему обозрению. Не думаю, что это сослужит добрую службу нашему христолюбивому обществу, — сказал Донн, посмотрев в глаза Гримшоу.

Вы никогда не услышите от меня, что Эдмунд Донн был ограниченным человеком. Возможно, он чувствовал, что, в конечном итоге, права общества были в достаточной мере соблюдены, что, учитывая несовершенное устройство наших душ, властям удалось не мытьем, так катаньем избавить город от нависшей над ним катастрофы. Мы все сумели выйти из этой истории без существенного для нас ущерба. Мы могли испытывать чувство удовлетворения. Удалось спасти жизнь молодого человека. Семья была восстановлена. В естественном ходе вещей Донну удалось обрести женщину, которую он когда-то любил, а теперь получил возможность снова любоваться ею ежечасно и ежедневно, с утра и до вечера, питая надежду обрести ее навсегда, чтобы уже никогда не расставаться с любимым существом.

Так что я не могу сказать, что Донн не осознавал всей глубины тайны, окутывавшей происшедшее. В деле Сарториуса было не простое совпадение интересов денег, власти и науки, нет, в этом присутствовало нечто гораздо более зловещее и глубокое, это было что-то ужасное, что подрывало не только христианские устои, но и устои общества в целом, нарушало преемственность поколений и грозило страшными потрясениями. Это нечто ослепило меня, когда я попытался разобраться, что оно собой представляет.

Я отправился на Блэквелл-Айленд от пристани на Пятьдесят девятой улице. Паром оказался обыкновенным слабосильным колесным пароходиком, шлепавшим по воде лопастями, приводимыми в движение маленьким паровым движком, установленным прямо на палубе. Суденышко едва преодолевало течение могучей Ист-Ривер. В воздухе висела промозглая сырость — на дворе стоял ноябрь. Холодный ветер бесцеремонно хозяйничал под одеждой, напоминая моим костям об их почтенном возрасте. Я терпеть не могу неопределенностей, поэтому хочу сказать, что если я и не был единственным, кто посетил Сарториуса в его заточении, то все же наверняка я был последним, ибо несколько дней спустя доктор погиб от руки сотоварища по приюту для умалишенных.

Сарториус был одет в серую робу без пояса, как и все пациенты заведения. Взгляд его был острым и пронизывающим, несмотря на сидевшее на носу уродливое, какое-то бесформенное, пенсне. Голова Сарториуса была начисто выбрита, не было и черной бороды. Ноги босые. Короче, мне показалось, что я вижу перед собой какие-то жалкие остатки доктора. От прежнего Сарториуса сохранились одни глаза. Нас разделяла натянутая от пола до потолка мелкоячеистая проволочная сетка. Он неподвижно сидел на скамье, резко выделяясь на фоне других обитателей психиатрической лечебницы — эти маньяки всех мастей и оттенков непрерывно кричали, бегали взад и вперед, размахивали руками, рыдали от отчаяния или беспрерывно смеялись. Некоторые из обитателей заведения были в смирительных рубашках, некоторые — в кандалах. Начальство держало этих людей не в отдельных камерах — нет, все они находились в анфиладе высоких сводчатых залов с рядом расположенных под самым потолком небольших окон, стены и потолок, сложенные из кирпича, были окрашены охрой. Огромный объем помещения гасил звуки, и крики сливались под сводами в какой-то приглушенный стон, похожий на заупокойную молитву. Но это было вполне официальное учреждение, и доктор Сарториус, по-видимому, чувствовал себя здесь весьма уютно — врач, прошедший через военно-полевые госпитали, операционные и институт смертников, созданный по его собственному проекту. Он молча сидел и наблюдал… Если бы я даже не знал, кто он такой, я все равно обратил бы внимание на этого человека, который один из всех не корчился на полу, изображая из себя пловца, не кричал без перерыва проклятия, не смеялся, уставившись в потолок безумным взглядом, не бегал из стороны в сторону, не мерил шагами воображаемую клетку и не вздымал кверху руки, грозя небесам.

В центре зала на стене висела пожарная кишка, из которой стены и пол периодически обдавали аммиачным раствором, очевидно, для дезинфекции. Во всем заведении стоял резкий удушливый запах. Служитель, приведший меня сюда, стукнул дубинкой о железную скобу, чтобы привлечь внимание Сарториуса. Что больше всего меня расстроило — это полное самообладание и отрешенность, с какой держался несгибаемый доктор. Он подошел к решетке и спросил меня, зачем я пришел. Как это ни смешно, я почувствовал себя польщенным тем, что Сарториус меня узнал.

— Я хочу доставить вам удовольствие и вытащить вас в суд, — сказал я.

— Это было бы сплошным лицемерием. Я же удовлетворяю свой интерес с помощью вот этого средства. — Он широким жестом указал на переполненный людьми зал. — Это скопище в гораздо большей степени отражает нравы общества, чем суд. Кроме того, в мои намерения не входит отделять себя от этих людей. Я постараюсь, насколько это окажется мне по разумению и силам, понять их и разделить с ними их ритуалы. Так что, если вы приедете сюда через месяц, вы не сможете отыскать меня в этой толпе. Я стану неотличим от них.

— С какой целью вы собираетесь это делать?

— Здесь у меня нет другого материала для опытов, кроме меня самого.

— И что же это будет за опыт?

Он не ответил. Ячейки сетки делали его изображение фрагментарным, как будто это была картина, выполненная из мелких точек, отчеканенных на листе металла. Он повернулся ко мне спиной и скрестил на груди руки. Так мы стояли, наблюдая за умалишенными — он изнутри общей камеры, я — из безопасного коридора.

— Вы видите эту роскошь? — поинтересовался Сарториус. — Природа не знает запретов и везде находит дорогу. Она проникает всюду. Мать природа везде пускает свои корни, производит намного больше того, в чем нуждается… Она распутно расточает свои силы, которых только прибывает от такого безрассудства… конечно, иногда это приводит к гибели отдельных индивидуумов. Но вы только посмотрите, какое богатство — природа постоянно предлагает новые решения, постоянно экспериментирует, ищет новое и с новым мышлением подходит ко всему старому и отжившему, вдыхая во все жизнь и придавая всему новый смысл.