Михаил Арцыбашев - Рассказ об одной пощечине

• Название: Рассказ об одной пощечине
• Автор: Михаил Арцыбашев
• Издательство: Терра
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1994

После десятилетий хулений и замалчиваний к нам только сейчас наконец-то пришла возможность прочитать книги «запрещенного», вычеркнутого из русской литературы Арцыбашева. Теперь нам и самим, конечно, интересно без навязываемой предвзятости разобраться и понять: каков же он был на самом деле, что нам близко в нем и что чуждо.

---

Ну, после этого связь наша продолжалась долго. Это была связь безобразная, без всякого чувства, просто потому, что мне была нужна женщина, а ей нравились моя молодость и свежесть. Однако, по молодости лет, по неиспорченности, я тяготился этим и старался думать, что мы все-таки любим друг друга. Однажды я даже сказал ей, что меня не удовлетворяют такие отношения, и при этом грубо выразился, что ей «только этого и нужно!».

Лидия Михайловна посмотрела на меня с самым искренним презрением, а затем дня три мучила меня, отказывая в ласках и ехидно повторяя, когда я приставал к ней:

«Зачем? Ведь вам этого не нужно! Это грязь!»

И доводила меня до того, что я готов был отказаться от всех своих убеждений, лишь бы она отдалась мне. И она уступила, но с таким видом, точно сделала мне величайшее снисхождение.

Странно, я чувствовал к ней непобедимое влечение и в то же время презирал ее от души. Каждый раз, когда она уходила от меня, я испытывал положительное отвращение и давал себе слово прекратить эту связь, но и сам прекрасно чувствовал, что ничего из этого не выйдет, что завтра я опять буду добиваться того же…

Мучили меня и отношения к Ниночке и профессору. Когда я подходил к Ниночке, мне казалось, что я замараю ее какой-то гадостью, а когда профессор по-прежнему ласково и внимательно вступал со мной в разговор, я заикался, бледнел, краснел и вел себя, должно быть, непозволительно глупо, так что он даже смотрел на меня с недоумением. Я не мог глядеть ему в глаза, презирал себя, а потому скоро начал чувствовать к нему ненависть. Иногда мне даже было лестно думать, что я его обманываю… Ты, мол, великий человек, знаменитый ученый, а я — ничтожество, заурядный студентишко, а вот твоя жена принадлежит мне. Мне стало приятно унижать его в своих глазах, точно этим я мстил ему за собственную подлость. А он ничего не замечал, был ласков со мною и по-прежнему обожал свою Лидию Михайловну.

Ух, подлая баба!.. Сначала она немного боялась, но потом обнаглела так, что лезла ко мне чуть ли не на глазах у мужа. Должно быть, ей даже нравилось рисковать.

Однажды, я помню, профессор на минуту вышел на террасу, а она подсела ко мне с поцелуями, я испугался и даже отстранился, а она нарочно обнимала меня, забавляясь моим испугом… В это время профессор вошел, и так быстро, что она едва успела отскочить на соседний стул, причем села чуть не мимо стула… Должно быть, он заметил что-нибудь, потому что круто повернулся и вышел.

Несколько минут мы с ней сидели, не смея взглянуть друг на друга. Потом она встала и пошла за ним, а меня никакие силы небесные не заставили бы встать… Я сидел на том же месте и ни с того ни с сего начал кашлять… Знаете, я когда и теперь вспоминаю об этом кашле, то меня в краску бросает!..

Я слышал, что они быстро и резко говорят между собой, и чувствовал себя хуже и хуже… Профессор был взволнован, но со мной, по обыкновению, ласков, только мне показалось, что он как-то уж чересчур ласков.

Потом я узнал, что она его же во всем обвинила: оказалось, что у него грязное воображение, что она просто испугалась его, что он так неожиданно вошел, а то что он еще неожиданнее вышел, было якобы уже совсем глупо и гадко, так как я мог подумать, что он в самом деле приревновал… Одним словом, она запутала его так, что бедный профессор раскаялся во всем и просил у нее прощения, а со мной удвоил ласковость и внимательность.

Это случалось не раз, и всегда она оборачивала дело так, что выходила чище снега горного!.. И вы знаете, она, ей-Богу, сама искренно верила, что чиста!.. Вы смеетесь? А я говорю, что так… Вы знаете, я сам однажды спросил ее: не догадывается ли муж?

«Ему и в голову это не может прийти, он слишком хорошо меня знает!» сказала она с великолепным высокомерием. Понимаете, она мне, своему любовнику, говорила, что муж слишком хорошо ее знает, чтобы допустить, что у нее есть любовник!..

Ну-с, так прошло почти все лето, и наконец разразилась катастрофа.

Надо вам сказать, что связь мне стала совсем в тягость, да и надоела она мне со своим холодным развратом… Гадко как-то стало… Мы начали ссориться, по целым дням не говорили, и все эти дни она была как фурия… Страшно сказать, все свои неприятности с любовником эта женщина вымещала на муже. Он видел, что она нервничает, не сводил с нее глаз, а она устраивала ему сцены, когда не смела устроить их мне. Жизнь стала невыносимой. Ниночка совсем напугалась, профессор был сам не свой, а она день ото дня становилась все растерзаннее, все наглее и дошла до того, что при муже очень откровенно бранилась со мной. Как он ничего не замечал, не понимаю!.. Любовь!.. Слишком уж страшно было бы ему заметить, должно быть.

Как-то раз, поздно вечером, профессор пришел ко мне во флигель, сел и закурил. Мягко и осторожно стал он расспрашивать меня о моей жизни, о моих намерениях. Я солгал ему, что у меня есть невеста. Он ласково и грустно улыбнулся.

«Ах, милый мой, милый… Что ж, и вам не избежать того же, мимо чего не проходит никто из нас… Ничего не поделаешь. Но помните одно: никогда не позволяйте себе любовь к женщине поставить во главу своей жизни. Женщина-существо другого мира. Она не понимает того, чем может и должен жить мужчина… Отсюда все разлады и несчастия семейной жизни. Женщина отравит вам душу, растерзает сердце, опошлит ваш ум, унизит вашу гордость, и все это сделает так мило и грациозно, что вы и не заметите. Бойтесь любви, милый мой юноша, она приходит незаметно и вырастает в нечто сильнее воли, совести и рассудка. Есть паразитарное растение: оно появляется на коре большого дерева в виде незаметного нежного мха и сначала кажется таким нежным, слабым, беспомощным, но когда привьется, быстро пускает корни в живое тело, проедает кору, обвивает все дерево, сушит его и губит… Так и женщина: когда она подходит к мужчине, она звучит как арфа, подчиняется его мыслям, чувствует его чувствами, с ловкостью хамелеона перенимает все, что ему кажется святым и дорогим, и когда таким образом вопьется ему в душу, станет частью его сердца, тогда сбрасывает маску и обнаруживается во всей своей узости, грубости и злости… А когда корни любви уже в самом сердце, тогда она не только изуродует жизнь человеку, она изуродует его самого: то, что он любил, она научит ненавидеть, то, что он уважал, заставит презирать, пробудит в самом самоотверженном мужском сердце мелочность, жадность, своекорыстие и пошлость… Бойтесь женской любви».

Так или почти так говорил мне профессор, и по его лицу было видно, что говорит он сам с собой, почти и не замечая меня, случайного собеседника, в тяжкую минуту душевного надрыва…

Я слушал точно прибитый!.. Особенно резнула меня по сердцу фраза: «Заставит презирать то, что уважали!»

Я вспомнил свое прежнее чистое, прекрасное отношение к нему и то скверное, маленькое, гаденькое чувство, с каким я расчесывал в душе наслаждение обмана, его унижение и свое превосходство над ним в обладании его женой.

Когда он ушел, я схватился за голову и точно прозрел. Во всей гадости и мерзости увидел себя, проклял Лидию Михайловну и в сотый раз, но уже всей душой, поклялся бежать отсюда.

Ночью она, по обыкновению, вылезла в окошко своей спальни и пришла ко — мне, наглая, бесстыдная, торжествующая… Со смехом она стала рассказывать, как разуверила мужа в одном случайном подозрении. Я выгнал ее…

Мы поссорились, и однажды за обедом, злая и бешеная, она начала придираться к Ниночке; профессор заступился за испуганную плачущую девочку; Лидия Михайловна начала кричать на него, осыпая бранью, как кухарка. Что-то совершилось в эту минуту, я не могу вспомнить как, но только муж что-то сказал ей, а она схватила тарелку и пустила ему в голову.

Она сидела рядом со мной, и в ту секунду, когда она бросила тарелку, горло мне сдавила судорога, и, не помня себя, я со всей силы ударил ее по щеке…

Она упала и дико, неистово закричала… И, не давая опомниться никому, страдая и плача, я закричал сам:

«Она моя любовница… дрянь!.. Так ей и надо!..» Потом бросился бежать… Собрал свои вещи и пешком ушел на станцию…

V

После рассказа доктора разговор не вязался, и мы скоро решили идти спать.

Постель нам устроили в сарае на свежем душистом сене. Доктор скоро захрапел, а я лежал на спине, смотрел на полоски лунного света, чеканившиеся на противоположной стене, и думал о профессоре, о его жене, о мужчинах и женщинах и о всей нелепости человеческой жизни.

Должно быть, и Милину не спалось, потому что он все ворочался, будто его блохи кусали.

Я стал уже дремать, когда услышал шорох и как будто тихие голоса. Я открыл глаза и увидел Милина, тихо отворявшего дверь сарая.

— Куда вы? — сонно спросил я.

— Душно, хочу посидеть на дворе, — ответил он и вышел.

Должно быть, я сейчас же заснул и спал долго. Проснулся я от скрипа двери. Кто-то быстро вскочил в сарай. Это был Милин. Уже светало, и щели в сарае были светлые. Мне показалось, что лицо Милина испуганно и бледно. Впрочем, может быть, это казалось от бледного синенького света утра.