Айседора Дункан - Моя жизнь. Моя любовь

• Название: Моя жизнь. Моя любовь
• Автор: Айседора Дункан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 5-8189-0686-8

Жизнь Айседоры Дункан обещала быть необыкновенной с самого начала. В автобиографии она так говорит о своем рождении: «Характер ребенка определен уже в утробе матери. Перед моим рождением мать переживала трагедию. Она ничего не могла есть, кроме устриц, которые запивала ледяным шампанским. Если меня спрашивают, когда я начала танцевать, я отвечаю – в утробе матери. Возможно, из-за устриц и шампанского».

---

Мы выступили вместе в театре «Колумбия» в Сан-Франциско, и этот спектакль я считаю одним из самых счастливых событий моей артистической карьеры. Встреча с Гарольдом Бауэром погрузила меня вновь в ту удивительную атмосферу света и радости, которая встречается только при общении со светлой душой. Я надеялась, что это будет продолжаться и дальше и что нам удастся открыть совершенно новую область музыкальных достижений. Но – увы! – я не приняла в расчет стечения обстоятельств. Наше сотрудничество было прервано насильственно и окончилось драматическим прощанием.

Несмотря на восторг избранной публики, наполнявшей театр, я огорчалась, что мой родной город не откликается на призыв поддержать мой идеал будущей школы. В Сан-Франциско была уже целая толпа моих подражателей и несколько созданных по моему образцу школ, которыми жители, казалось, были вполне удовлетворены и даже, по-видимому, опасались, что мое более строгое искусство может вызвать нежелательные результаты. Мои подражатели были слащавы и приторны и проповедывали ту часть моего учения, которую называли «гармоничной и красивой», отбрасывая все более выдержанное и строгое, т. е. отказываясь от настоящего его значения и истинного источника.

31

В моей жизни встречаются дни, когда все кажется золотой сказкой, унизанной драгоценными камнями, полем, усеянным тысячей цветов, сияющим от любви и счастья утром, когда я не нахожу слов, чтобы выразить свой восторг и радость жизни, когда мысль о школе кажется гениальным откровением и я начинаю верить в возрождение искусства. Но точно также в ней есть и дни отчаяния и тоски. После долгой борьбы за существование школы я со стесненным сердцем, одинокая и потерявшая надежду на будущее, решила вернуться в Париж, чтобы там попытаться достать средства путем продажи моего имущества. Мэри вернулась из Европы и вызвала меня но телефону из гостиницы «Бильтмор». Я описала ей мое положение, и она ответила: «Завтра уезжает мой большой друг Гордон Сельфридж. Если я его попрошу, он, наверное, купит вам билет».

Я была так утомлена борьбой и разочарованиями, постигшими меня в Америке, что с радостью согласилась на это предложение и на следующее утро покинула Нью-Йорк. Но меня преследовало несчастье, и в первый же вечер, гуляя по палубе парохода, где все огни из-за войны были потушены, я упала в люк глубиной в пятнадцать футов и довольно серьезно разбилась. Гордон Сельфридж очень галантно предоставил в мое распоряжение на все путешествие свою каюту и самого себя и был во всех отношених добр и очарователен. Я ему напомнила свою первую встречу с ним двадцать лет тому назад, когда голодная девочка явилась к нему просить в кредит платье для выступления.

Таким было мое первое знакомство с этим решительным человеком. Меня поразило, насколько у меня взгляд на жизнь отличается от взгляда тех художников и мечтателей, которых я знала, словно он принадлежал к другому полу; вероятно, все мои любовники были с женственными наклонностями. Я всегда вращалась в обществе людей более или менее неврастеничных, то чрезмерно мрачных, то под влиянием вина возбужденных неестественной радостью, в то время как Сельфридж отличался необыкновенно ровным и веселым настроением, что меня очень удивляло, потому что он никогда не притрагивался к вину, а я никогда не могла понять, как можно находить жизнь саму по себе приятным явлением. Я всегда считала, что будущее сулит только эфемерные радости, вызванные любовью или искусством, а этот человек находил счастье в самом жизненном процессе.

Я приехала в Лондон все еще больная после своего падения. У меня не было денег для поездки в Париж, я сняла поэтому квартиру на улице Дьюк и послала телеграммы многим друзьям в Париже, на которые не получила ответов, вероятно, вследствие военного положения. Я провела без денег несколько страшных и мрачных недель в этой унылой квартире. Одинокая и больная, я сидела по ночам у темного окна, вспоминая свою закрытую школу, думая о том, что война никогда не кончится, и следя за налетами аэропланов в надежде, что бомба избавит меня от затруднений. Самоубийство заманчиво. Я часто о нем думала, но меня всегда что-то удерживало. Я думаю, что если бы яд продавался в аптеках так же свободно, как противоядие, интеллигенция всего мира в один прекрасный день исчезла бы с лица земли.

В отчаянии я телеграфировала Лоэнгрину, но не получила ответа. Импресарио устроил несколько гастролей для моих учениц, собиравшихся делать карьеру в Америке. Впоследствии они выступали в качестве танцовщиц Айседоры Дункан, но я не получала никакого дохода от этих спектаклей и вскоре очутилась в отчаянном положении. Случайно я познакомилась с одним милым французским дипломатом, который сжалился надо мной и повез меня в Париж. Там я поселилась в Палэ д’Орсэ и обратилась за необходимыми средствами к ростовщикам.

Каждое утро в пять часов нас будил громкий гул разрыва снаряда «Большой Берты» – подходящее начало для мрачного дня, полного грозных вестей с фронта. Смерть, кровопролитие и человеческая бойня отравляли дни, а по ночам все со страхом ждали налета неприятельских аэропланов. Единственным отрадным воспоминанием этого времени является встреча со знаменитым пианистом Гарросом в доме наших общих друзей, где он играл Шопена, а я танцевала. Он меня проводил пешком домой из Пасси до Кэ д’Орсэ. Мы шли во время воздушного налета и следили за аэропланами, что не помешало мне танцевать для своего спутника на площади Согласия. Он сидел на краю фонтана, аплодируя мне, и падавшие невдалеке от нас ракеты освещали его грустные темные глаза. В ту ночь он мне признался, что мечтает о смерти и ищет ее. Спустя короткое время ангел смерти действительно унес его далеко, далеко от этой жизни.

Дни проходили уныло и монотонно. Я с радостью стала бы сестрой милосердия, но понимала бесполезность прибавить лишнего человека к длинной очереди желавших ухаживать за ранеными. Поэтому я решила вернуться к искусству, хотя на сердце лежала такая тяжесть, что, казалось, ноги не выдержат ее. У Вагнера есть песня, которую я люблю, «Ангел», и в ней говорится о душе, поверженной в полное горе и уныние, к которой является ангел света. Такой светлый ангел пришел ко мне в те мрачные дни в образе Вальтера Руммеля, пианиста, введенного в мой дом одним из моих друзей. Увидев его, я подумала, что это молодой Лист, вышедший из рамы портрета. Он был высок, строен, с каштановым локоном, ниспадавшим на лоб, и с глазами, похожими на глубокие ослепительно сверкающие колодцы. Я слушала его игру и назвала своим Архангелом. Мы работали в фойе театра, которое Режан любезно предоставила в мое распоряжение.

Читатель не должен забывать, что эти записки обнимают целый ряд лет, и что когда меня охватывала новая любовь к простому смертному, ангелу или демону – безразлично, я верила, что это единственный, которого я так долго ждала, и что эта любовь окончательно меня возродит. Но, вероятно, любовь всегда порождает такую уверенность. Каждое увлечение моей жизни могло бы послужить темой для романа, который бы имел хороший конец и продолжался бы вечно, как кинематографическая лента со счастливым исходом!

Летом мы стали искать тихого уединения на юге. Около порта Сен-Жан на мысе Феррато мы поселились в малонаселенной гостинице и устроили ателье в пустом гараже, где целый день и вечер мой друг играл божественные мелодии, а я танцевала. Счастливое время настало для меня, время, озаренное присутствием моего Архангела, полное музыки и в непосредственной близости от моря. Это походило на мечты католиков о жизни в раю после смерти. Жизнь – маятник: чем глубже страдание, тем сильнее счастье; безумная печаль сменяется еще более безумным порывом радости. Изредка мы покидали наше убежище, чтобы дать благотворительный спектакль в пользу обездоленных или концерт для раненых, но большей частью оставались одни, и через музыку и любовь, через любовь и музыку моя душа возносилась к высшему блаженству. В соседней вилле жил почтенный священник со своей сестрой г-жой Жиральди; сам он когда-то был миссионером в южной Африке. Они были нашими единственными друзьями, и я часто им танцевала под вдохновенную и возвышенную музыку Листа. К концу лета мы нашли ателье в Ницце и, когда было заключено перемирие, переехали в Париж.

Война кончилась. Мы наблюдали шествие в честь победы под Триумфальной аркой и кричали: «Мир спасен!» Мы все на время стали поэтами но – увы! – подобно тому, как поэт очнулся от своих грез, чтобы искать хлеба с сыром для возлюбленной, так и мир пришел в себя и погрузился в коммерческие расчеты.

Мой Архангел взял меня под руку и повел к «Бельвю». Дом разваливался, но все-таки, подумали мы, почему не привести его в порядок? И провели несколько месяцев в бесплодной погоне за средствами для осуществления этой невозможной затеи. Наконец мы убедились, что это невыполнимо, и согласились на предложение французского правительства, которое хотело купить дом, считая, что он подходит для фабрики удушливых газов в предвидении будущей войны. Я уже видела превращение моего «Дионисиона» в госпиталь и теперь должна была примириться с мыслью, что он станет орудием подготовки будущих войн. Потеря «Бельвю» была для меня большим ударом…