Катрин Арлей - Марионетка

• Название: Марионетка
• Автор: Катрин Арлей
• Жанр: Детектив

Любой может стать марионеткой в чужих руках. Опасайтесь этого.

---

— Я пришел попрощаться, поскольку уже завтра вы предстанете перед судьей, вас неизбежно признают виновной, и мне больше не удастся увидеться с вами без свидетелей, а тогда наша беседа не будет представлять для меня ни малейшего интереса.

— О каком завещании говорилось в магнитофонной записи?

Корф рассмеялся.

— Я знал, что это станет для вас сюрпризом. Мое небольшое изобретение записано достаточно давно. Нужно же создать мотив для преступления? Как вам понравилась моя способность к перевоплощению?

— Я знала, что голос не Карла.

— Естественно. Любовь всегда делает людей особенно чувствительными. Но вы должны признать, что имитация достаточно удачна. А какой мастерский ход, когда я попытался выкрасть эту запись! Я видел, что за мной следят, и разыграть эту комедию труда на составило. Но все же весь план едва не сорвался — слишком ретивый полицейский так энергично набросился на меня, что едва не выбил магнитофон из рук в воду. К счастью, я это предвидел и вцепился в него мертвой хваткой.

— Как вы должны боготворить деньги, если вам в голову мог прийти такой план!

— Жизнь коротка, дорогая, потом остается только забвение, разложение и гниль. Нужно наслаждаться, пока она есть.

— Но не за чужой счет.

— А вам никогда не приходило в голову, что за чудовищное преступление — войны? Тысячи людей убиты, искалечены и брошены в тюрьму. И ради чего, я вас спрашиваю?

— Это не одно и то же.

— Конечно, нет. Уязвленное достоинство, свободу и чувство долга нельзя уничтожить за день. Продолжайте верить в справедливость — и умрете с чувством удовлетворенности, поскольку вы невинны.

— Поймите, я так молода… я не хочу умирать.

— А вы думаете, я хочу?

— Я умоляю вас! Я готова на все, только спасите меня!

— Успокойтесь, дорогая. Не надо впадать в слезливую сентиментальность.

— А тогда зачем вы пришли? Вы садист?

— Вовсе нет. Просто надо соблюсти условности, только и всего. Ведь в будущем наши встречи будут только при свидетелях. Если я не расскажу о нескольких деталях, представляющих для вас особый интерес, больше мне для этого случая не представится.

— Мне это не интересно.

— Ну, что вы! Эта апатия не может длиться вечно, и вы немного соберетесь с духом. В моих интересах поддерживать вашу веру в то, что для спасения нужно держаться правды, которая настолько нелепа, что непременно вызовет новые вопросы. А раз уж вы настолько глупы, что решили положиться на нее, вам придется придерживаться своей версии.

— Возможно, со Стерлингом Кейном я вела себя глупо, но мой адвокат сможет загнать вас в угол.

— Неужели не понятно, что у меня есть несколько железных свидетелей, которые обошлись мне в кругленькую сумму? Один из них подтвердит, что с 1946 года вы проживали в меблированных комнатах в Канне с некоей мадам Редо. Эта женщина, чью старость мне пришлось обеспечить, никогда не предаст меня. Вам будет очень трудно доказать появление моего объявления в гамбургской газете, поскольку я там не был уже много лет.

— Но издатели, на которых я работала…

— Они знакомы с фроляйн Майснер, а не с мисс Корф.

— Я не слишком изменилась.

— Несомненно. Но чтобы проверить ваши слова, нужно серьезно усомниться в моей версии, которая подтверждается множеством фактов и показаний свидетелей. А где вам найти такого человека? Не стоит забывать: у вас нет разумных объяснений перевозки трупа, но это просто сущая ерунда в сравнении со следами яда, обнаруженными в одной из ваших сумочек. В глазах общества вы — корыстная, изворотливая, бессердечная убийца. Изображая себя жертвой, вам не добиться доверия, зато не избежать роковых последствий.

— Зачем вы все это мне говорите?

— А что ещё нам обсуждать, кроме вашего недолгого будущего?

— Вы убеждены, что меня приговорят к смерти.

— Меня трудно заподозрить в излишнем оптимизме.

— Но если меня не отправят на электрический стул, что будет с вами? Я могу получить пожизненное, а после суда ещё и подать апелляцию. Интересно, что вы тогда будете делать?

— Ну, всему свое время, дорогая. Но позвольте вас заверить, я предвидел и эту возможность.

По его лицу скользнула ироническая улыбка. Хильда вздрогнула и промолчала; к горлу подступила тошнота. Тягостное молчание повисло в воздухе, и Хильда просто физически стала ощущать его тяжесть. Антон Корф, напротив, насладился им вволю и стал прощаться.

— Завтра мы предстанем перед судьей и, боюсь, больше никогда не встретимся наедине. Позвольте мне дать совершенно беспристрастный совет победителя побежденному. Не стоит придавать всему этому слишком большое значение. Главное — вы хоть недолго, но пожили в свое удовольствие. Думайте только об этом, больше вам вспоминать в своей жизни нечего.

— Мне ещё никогда не приходилось встречать такого мерзавца, как вы.

— Меня это не удивляет. В вас говорит посредственность.

— Желаю вам, слышите, столько зла, сколько вы причинили мне.

— Это вполне нормально, но имеет не больше значения, чем новогодние пожелания.

— Убирайтесь! Я стыжусь, что когда-то вы мне нравились, с тяжелым вздохом она откинулась на спинку стула.

— Прощайте, Хильда.

Корф бросил на неё последний взгляд и постучал в дверь, вызывая надзирателя.

Хильду увели обратно в камеру.

Больше она не читала газет. В совершенно искаженном на потребу обывателю виде её собственная история её пугала и заставляла усомниться в своей вменяемости. Сидя на кровати и прислушиваясь к гулким ударам сердца, она пыталась представить враждебные лица, которые завтра будут её разглядывать. На неё обрушится град каверзных вопросов, готовя ужасную ловушку, от которой не убережет даже адвокат: ведь она здесь совершенно чужая, да и Антон Корф его заранее проинструктирует. Ее имя было покрыто позором, завтра ей предстоит в одиночку сражаться против всех. Но для чего? Зачем снова ворошить эту грязь?

Хильда чувствовала себя безумно уставшей. Положение было безвыходным. Если каким-то чудом ей удастся избежать смерти, то десять-пятнадцать лет примерного поведения позволят на пороге старости провести несколько месяцев на свободе. Ей уже тридцать четыре, из тюрьмы выйдет старая, удрученная невзгодами женщина без сил и средств к существованию. И это ещё самая радужная перспектива…

Она сидела на кровати, уставившись в одну точку и сдерживая нахлынувшие рыдания, которых не стоило бояться, они не могли ей помешать выполнить задуманное. Ей не хотелось в этом признаваться, но она уже знала, как поступить.

Невыносимо после всех её усилий оказаться в безвыходном положении и стать жертвой собственной глупости. Неужели мало женщин нашли себе мужа по брачным объявлениям? Так почему же именно ей было уготовано фиаско? Она устала искать логический ответ на все эти бесконечные «почему».

Хильда подошла к окну и прислонилась разгоряченным лбом к холодным прутьям решетки, через которую была видна лишь глухая серая стена. Повернув голову, она посмотрела на такую же серую дверь, через которую входила надзирательница. Соседние камеры с обеих сторон пустовали. При желании ей могли принести радиоприемник, книги и сигареты. Все, что угодно, только бы отвлечься от одиночества, ведь официально она пока ещё была только подозреваемой и находилась здесь в ожидании суда.

Вопреки утверждениям Стерлинга Кейна, у них не было неопровержимых доказательств, а только лишь косвенные свидетельства не в её пользу. К вечеру она уже полностью овладеет собой и добьется своего. К тому же её не лишили возможности распоряжаться деньгами, и можно будет что-нибудь придумать, ведь удача ещё повернется к ней лицом, а с сильными мира сего лучше обращаться с осторожностью.

Но завтра, когда Антон Корф начнет шаг за шагом складывать части головоломки, а адвокат, которого она увидит впервые, возьмет на себя её защиту, когда судья начнет интересоваться тривиальными, никому не нужными вещами, бедную Хильду ждет пугающая участь заключенной женской тюрьмы. Она станет водиться с детоубийцами, проститутками и сифилитичками, обмениваться с ними своими секретами и рецептами! Никакого одиночества, только временная изоляция за неподчинение правилам внутреннего распорядка. Она будет носить тюремную робу, научится ненавидеть надзирательниц, тайно передавать записки, стучать миской по решетке в дни исполнения приговоров и дожидаться своего собственного. Потом изоляция в камере смертников под непрерывным наблюдением надзирательниц, сменяющих друг друга у дверей её клетки.

Ей придется спать, умываться и отправлять свои надобности под равнодушными взглядами надсмотрщиц, которые станут открывать рот лишь для того, чтобы отдать приказ или напомнить ей, что вечная жизнь — не для грешниц.