Александр Лукьянов - Чёрная пешка

• Название: Чёрная пешка
• Автор: Александр Лукьянов
• Жанр: Научная Фантастика

«Чёрная пешка» — повесть в жанре научной фантастики, описывающая устройство Островной империи планеты Саракш. Служит апокрифом к роману Стругацких «Обитаемый Остров», вариантом развития событий, предложенным взамен обещанного А. и Б. Стругацкими, но так и ненаписанного романа «Белый Ферзь».

***

"...Об этом ненаписанном романе среди фэнов ходят легенды, мне приходилось слышать рассказы людей, которые точно знают, что роман этот был по крайней мере наполовину написан, пущен авторами "в народ", и кое-кто даже лично держал в руках подлинную рукопись... Увы."

Цит. по: Ю.Шафранский "Островная Империя, какой она могла бы быть"

"...Так вот в этом романе авторов соблазняли главным образом две своих выдумки. Во-первых, им нравился (казался оригинальным и нетривиальным) мир Островной Империи, построенный с безжалостной рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. В три круга, грубо говоря, укладывался этот мир. Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира - все подонки общества стекались туда, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды - гной, шлаки, фекалии социума. Тут было ИХ царствие, тут не знали наказаний, тут жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим кругом Империя ощетинивалась против всей прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары. Средний круг населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, такими же, как мы с вами - чуть похуже, чуть получше, еще далеко не ангелами, но уже и не бесами. А в центре царил Мир Справедливости"Полдень, XXII век". Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими заповедям самой высокой нравственности. Каждый рожденный в Империи неизбежно оказывался в"своем" круге, общество деликатно (а если надо - то и грубо) вытесняло его туда, где ему было место - в соответствии с талантами его, темпераментом и нравственной потенцией. Это вытеснение происходило и автоматически, и с помощью соответствующего социального механизма (что-то вроде полиции нравов). Это был мир, где торжествовал принцип "каждому - свое" в самом широком его толковании. Ад, чистилище и рай. Классика. А во-вторых, авторам нравилась придуманная ими концовка. Там у них Максим Каммерер, пройдя сквозь все круги и добравшись до центра, ошарашенно наблюдает эту райскую жизнь, ничем не уступающую земной, и общаясь с высокопоставленным и высоколобым аборигеном, и узнавая у него все детали устройства Империи, и пытаясь примирить непримиримое, состыковать нестыкуемое, слышит вдруг вежливый вопрос: "А что, разве у вас мир устроен иначе?"

Б.Стругацкий, "Комментарии к пройденному". 199... г .

---

-Знаю, сынок, ты не способен быть осторожным, потому что не можешь быть последним. Но ведь нельзя попасть в плен в океане, нельзя оказаться раненым. Плохая весть о тебе может быть только одной. И я не хочу ее услышать. Помни, что твоя мама будет постоянно волноваться. И будет ходить в храм Глубинного Божества, хоть и не верующая

Об этом курсант Бу помнил всегда. Он еженедельно писал маме из училища одно-два бодрых письма. Став офицером, продолжал писать, а каждый отпуск обязательно проводил дома. А когда матери (а потом и отца) не стало, начал часто подниматься по ступеням старой пирамиды Глубинного Божества на базе Хайцай. Там на верхней площадке он слушал голос мамы. Порой ее шепот звучал в ушах, заглушая и шум дождя, и стук матросских сапог внизу, и шорох жестких пальмовых веток.

Корвет-капитан считал, что его хранит спасительная сила материнской любви. Беседа с матерью превратилась для него в частый обряд. Ритуал восхождения на пирамиду был всегда одинаков, как и получасовое сидение в одной из маленьких безоконных комнаток на верхней площадке. Бу входил смиренно и тихо в сумрачную тишину, прикасался ладонью к оплетенному рельефами алтарю, садился на каменную скамью и устремлял взгляд в серый прямоугольник двери, погружаясь в прошлое. Он вспоминал весь свой жизненный путь: версту за верстой в море, день за днем на суше. Службе он отдавал месяцы, а берегу - дни. Служба есть война. Война есть честь. Честь есть жизнь. Жизнь есть служба.

Вот и сейчас командир "Единорога" вошел в знакомую тихую полутьму. В молитвенной комнатке, конечно, было пусто. Он снял островерхий шлем, стряхнул с синей ткани капли воды, сел в угол. Сегодня Кашалот решил подольше побыть здесь. В пустую комнату командирского общежития идти не хотелось. Через сутки начнется очередной рейд. "Единорогу" предстоит выполнить задание разведки. В условленном месте на хонтийском побережье будут поджидать три группы – семь человек, двое и еще один. Следовало забрать их на борт, разместить и, не допуская никаких контактов с командой, доставить в лагерь-приемник. Особых шансов проявить себя не предвиделось, ну что же - жизнь есть служба.

Саракш

Хонти. Пограничная зона. Обитель "отцов-путеуказателей".

04 часа, 16 дня месяца Фиалок, 9590 год от Озарения

Абалкин и Лунин быстро оценили обстановку. Подводная лодка, находившаяся в заливе, не имела к ним никакого отношения. Когда проводник пришел в себя и вновь заговорил на своем привычном чудовищном жаргоне, то шепотом пояснил, что это обычный корабль десанта. Морские пехотинцы, вероятно, совершают на побережье случайный набег. Они и слыхом не слыхивали ни о каких операциях имперской разведки так что, ежели Ходуля, Лев и Всеслав попадут в их лапы, то повешение на ближайшем дереве будет самым счастливым исходом. Но все может повернуться и хуже: вспомнить хотя бы находку в поварской. Прогрессоры переглянулись. А потому, продолжил проводник, надо подняться со второго этажа маяка-колокольни под самую крышу. Десантники туда, ясно, не полезут, а вот пару-тройку осколочных гранат кинуть с земли на второй уровень – с них станется. Просто так, на всякий случай…

Перемещение осуществили быстро и бесшумно. Под полуобрушенной черепичной кровлей гуляли отвратительные сквозняки, каменный пол был холоден. Тревожный, вполуха, сон скорее утомил, чем освежил. Проснулись рано, когда было еще темно. Дождались рассвета, всухомятку позавтракали без всякого аппетита.

Гурон насторожился, приложил пальцы к губам и подполз к краю смотровой площадки. Всеслав устроился рядом, вынул бинокль.

Внизу можно было различить легкое движение. К овальной растрескавшейся чаше фонтана подошел человек в форме командира имперского флота. Знаки на петлицах в тумане едва виднелись, но это явно был не унтер, а офицер средних чинов. Он огляделся, сладко потянулся, снял островерхий шлем и старательно счистил с него прилипшую мокрую паутинку. Потом обвел взглядом двор, медленно поднял голову, рассматривая башню. В какой-то миг Лунину показалось, что их взгляды встретились, что офицер увидел его, хотя такого быть не могло. Лицо островитянина было неприятным. Вроде бы правильное, с пропорциональными частями. Волевой подбородок, нос с заметной горбинкой. И вместе с тем смотреть на это лицо не хотелось. Отталкивали и холеные рыжеватые бакенбарды, опущенные со щек почти на шею, и выбритые надо лбом волосы, и выражение ледяной надменности во внимательных карих глазах.

Офицер надел головной убор, вынул кортик, срезал с орехового куста ветку, счистил кору, превратив прут в гибкий хлыст. Посмотрел на часы. Прокричал что-то в туман. Оттуда послышались невнятный шум, шарканье ног по траве и расплывчатой массой выдвинулась колонна людей, сопровождаемая десантниками с карабинами наперевес.

На первом этаже послышались голоса. Десантники вошли в башню, но, разумеется, отказались от мысли вскарабкаться по отвесным стенам наверх. Им и в головы не пришло, что кто-то мог бы проделать подобное. Возможно поэтому и мысль о гранатах, которой так опасался проводник, у них не появилась.

Колонна подходила к овражку между холмами, находившемуся за оградой в полусотне шагов от башенки храма. Конвоиры в плащ-палатках подгоняли смертельно напуганных людей, плетущихся в сером тумане. В сыром полупрозрачном воздухе безмолвные фигуры несчастных, измученных людей казались призрачными, эфемерными. Всеслав различил бледные невыразительные лица, глаза, смотрящие в землю. Среди пленников были старики, дети, меньше мужчин и женщин среднего возраста. Большинство - в гражданской одежде, но на нескольких юношах со связанными руками серели разорванные мундиры ополченцев. В толпе мелькали пижамы пациентов больницы, двое из них ковыляли на костылях. Люди спотыкались, иногда падали под язвительные смешки имперских матросов, с трудом поднимались и шли дальше, молча и понуро, словно привидения. Матросский смех казался столь же неестественным в этом сизом тумане, как и унылое шарканье подошв хонтийцев и топот кованых ботинок конвоя по мокрой траве.

Шелестящий шум замирал по мере того, как люди подходили и останавливались на краю промоины. Имперцы окружили пленников хотя никто из тех и не помышлял о сопротивлении или бегстве. Они бессильно опустились на росистую траву и притиснулись друг к другу, стараясь хоть чуть-чуть согреться.

Отдохнуть не удалось. Островитяне принялись поднимать сидящих ударами прикладов и пинками. Толпу теснили к кромке оврага. Лунину вспомнились донесения в фондах секции "Саракш", свидетельства массовых расправ имперцев с местными жителями.

-Вперед.- не повышая голоса, отчетливо приказал по-хонтийски офицер с хлыстиком.

Среди пленных наступила полная тишина, гнетущая и безысходная. Хонтийцы с ужасом смотрели друг на друга, на конвоиров. Затаенная надежда перешла в бездонное отчаяние.

-Вперед! –громче повторил офицер. Без акцента.

Десантник, ворочая в углу рта тлеющую сигарету, ударами кулака по спинам пленников равнодушно отсчитывал десять человек. Хонтийцы выстроились на краю промоины. Некоторые из смертников смотрели на имперцев, другие поворачивались к палачам напряженными спинами в ожидании смерти.

Десантники, не спеша, прицелились. Остальные наблюдали, спокойно покуривая сигареты.

-Делайте. - раздался приказ офицера. Рассыпался трескучий залп. Послышались предсмертные стоны, затем все стихло. Хонтийцы повалились в овраг.

-Следующий десяток! Быстро!

Посыпались удары прикладами автоматических карабинов, уколы штыками в ягодицы.

-Восемь, девять, десять. Все. Готовсь! Огонь!- командовал офицер.

На краю оврага остался лежать старик в пижаме. Он был еще жив и царапал глину скрюченными пальцами.

Десантник прицелился в голову.

-Отставить!- скомандовал офицер. Он без спешки приблизился к раненому и столкнул его сапогом в могилу. Старик пытался ухватиться за осыпающийся край промоины, а потом исчез в глубине.

Мужчин больше не оставалось. Калек с костылями и ополченцев скинули в овраг живыми. Пришла очередь женщин. Треск выстрелов, вскрики и стоны. Плач заживо погребенных смешивался с мужскими стонами.

-Следующие, выходи!

Расправа завершилась. Матросы забросили карабины за плечи, отошли в сторону, достали сигареты, флягу, колбасу. Они курили, разливали спиртное в пластиковые стаканчики, пили и закусывали.

Не стрелявшие десантники приблизились было к оврагу, но по приказу офицера тут же поспешно отпрянули. Из кустов с хрустом выломился матрос с нелепыми пузатыми оранжевыми баллонами за спиной и черным шлангом в руках. Огнеметчик сердито рявкнул на замешкавшихся морпехов, пощелкал рычажками, направил сипло гудящую жирную струю пламени в овраг.