Константин Коничев - Земляк Ломоносова. Повесть о Федоте Шубине

• Название: Земляк Ломоносова. Повесть о Федоте Шубине
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Архангельское областное государственное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1950

Книга посвящена жизни великого русского скульптора Федота Ивановича Шубина.

---

Как всегда, они и теперь разошлись почти поссорившись и заняли места на балконе сената подальше один от другого…

Шубин хотя и считался, как «дворцовый» скульптор, независимый от Академии художеств, баловнем судьбы, но духом своим он был близок народу. Его всегда раздражали и выводили из терпения царившие в высших кругах ложь и клевета, высокомерие и зазнайство, жадность и расточительность, лесть и низкопоклонство перед заграницей. Больше всего ему казалось обидной несправедливость вельмож и государственных правителей ко всему новому, что вносилось русской мыслью на пользу общего дела. Нередко он вспоминал затравленного под конец жизни Ломоносова. Его не утешала и судьба известного нижегородца – мудрого изобретателя Кулибина, который смог при Екатерине продвинуть в жизнь только «кулибинские» фонари, столь необходимые во время торжеств для иллюминации. Другие ценнейшие изобретения его были отвергнуты и забыты. Так было с русскими самородками, не говоря уже о том, что свободная мысль таких передовых людей, как Радищев, душилась нещадно…

Несмотря на близость к высшим кругам, Федот Шубин жил довольно скромно и часто находился в нужде. Но и нужда его так не угнетала, как угнетала скрытая и явная вражда со стороны завистников и недоброжелателей, занимавших видные должности при Академии художеств.

Известный в то время в Петербурге архитектор Ринальди, зная, что многие вельможи стали остерегаться делать Шубину заказы и что скульптор часто нуждается в средствах, решил уговорить его работать с ним вместе. С этой целью Ринальди пришел к Шубину на квартиру и предложил ему выполнить шестнадцать барельефов для украшения Исаакиевской церкви.

– Федот Иванович, я ничем вас не буду стеснять, – заявил Ринальди, – ни ценой за труд, ни указаниями. Работайте, как вы говорите, по своей собственной выдумке…

– Спасибо за доверие, господин Ринальди, но я боюсь не оправдать ваши надежды. – И, вскинув высоко голову, Шубин пояснил: – Вы, талантливый архитектор, предлагая мне такой заказ, цените мои способности. Да, я могу кое-что сделать для церкви, но признаться, я не люблю принимать заказы на религиозные темы. Разве благородного арабского коня запрягают возить дрова! Нет, нет, я не хотел бы связываться… – Не желая быть слишком резким, Шубин не договорил до конца свою мысль.

– А я не хотел вас обидеть, Федот Иванович, и пришел к вам с добрыми намерениями. Ведь в церкви ваши творения будут видны тысячам обыкновенных людей, а не одним богатым сановникам.

Ринальди попал в точку. Шубин подумал и снова стал отказываться:

– Спасибо, на хлеб себе и семейству как-нибудь добуду. – Если же я отжил как скульптор для знатных персон, то пока мои руки способны держать резец, я все-таки буду трудиться… Не удивляйтесь, господин Ринальди, если в «Петербургских ведомостях» вы не раз встретите мой призыв такого содержания: «На Васильевском малом острове, между Большим и Средним проспектом, на 5-й линии, в доме номер 176 продается (такое-то!) изделие академика Федота Шубина по весьма сходной цене». Нужда чего не делает?! Говорят – нужда и камень долбит и кошку с собакой роднит. Я предпочту умереть с «благородной упрямкой», как говаривал Ломоносов, но кривить душой не хочу, дабы себя не возненавидеть…

– А разве я уговариваю вас душой кривить?! – удивился настойчивый Ринальди.

Кое-как ему удалось уговорить скульптора принять заказ с собственными шубинскими сюжетами на тему жертвоприношения. Шубин погрузился в работу. Работал он долго и упорно. Наконец барельефы, изображающие «жертвоприношение», были изготовлены и привезены из мастерской Шубина напоказ в контору строительства. Иностранные архитекторы восхищались трудами русского скульптора. Сам Ринальди, так страстно мечтавший соединить искусство архитектора с изяществом шубинских творений, увидя его работу, с восхищением сказал:

– Такое художество Ватикан, и Лувр, и Британский музей с великим удовольствием иметь не отказались бы…

Но заказы для Исаакиевской церкви должны были быть одобрены представителями высшего духовенства, которые в клобуках, в шелке и бархате явились для просмотра шубинских творений.

Были и представители от Академии художеств, в том числе и Гордеев – всегда весьма пристрастный ценитель шубинского творчества. Все они бегло просмотрели несколько чьих-то икон с изображением угодников и перешли к барельефам.

– Чья сия работа и что она изображает? – полюбопытствовал петербургский митрополит и посмотрел вопрошающе на Ринальди.

– Это работы господина надворного советника и академика Федота Ивановича Шубина, – ответил Ринальди и показал на стоявшего рядом с ним скульптора.

– Так. А что изображено здесь? – повторил свой вопрос митрополит.

– Жертвоприношение, – односложно ответил хмурый Шубин, не вдаваясь в пояснения.

– Хм, жертвоприношение? – промычал себе под нос митрополит и вместе со свитой стал внимательно рассматривать барельефы.

Гордеев, распахнув лисью шубу, увивался вокруг митрополита и на что-то тому намекал.

Когда работа была осмотрена, митрополит вздохнул и, обратись к членам комиссии, сказал:

– Жертвоприношение в барельефах Шубина не заслуживает похвалы и недостойно быть помещено в храме святого Исаакия…

Гордеев украдкой злорадно покосился на Шубина. Странно, тот был спокоен и невозмутим. «Может глуховат стал Федот, не расслышал владыку» – подумал Гордеев. Ринальди побагровел и, поперхнувшись, спросил:

– Ваше высокопреосвященство, почему?.. Поясните!

– Жалею, что вы, господин архитектор, не видите сами причин, заставляющих отвергнуть барельефы, – как бы удивляясь, проговорил митрополит и при напряжённом молчании присутствующих продолжал: – Изображения Шубина не убеждают смотрящего на них в любви к богу. Вы взгляните глубокомысленно на лица этих людей, что приводят животных к жертвенникам, дабы отдать их в жертву всевышнему. Разве написано на лицах радение бескорыстно служить богу? Не вижу радения! Паче того, лица высечены на мраморе с видом сожаления, якобы люди не жертву богу приносят, а у них насильно отбирают их последнюю домашнюю животину…

Дальше митрополит не нашел слов для пояснения и сказал лишь, что он не может дать своего позволения освятить барельефы, ибо то искусство, которое не служит богу и государю, служит лукавому.

Шубин горестно усмехнулся.

Ринальди попытался доказать митрополиту и его свите, что барельефы – это вовсе не иконы, не для моления они и назначались, а для декоративного украшения стен церкви. Но решение митрополита было непреклонно.

– Федот Иванович, скажите вы слово в оправдание своих трудов! – взмолился Ринальди к скульптору.

– Ну, что я скажу? – развел руками Шубин. – Барельефы… они сами говорят за себя. Правда, она, что шило в мешке, ее не утаишь…

А когда духовные приемщики удалились, Шубин стал успокаивать расстроенного архитектора:

– Напрасно, господин Ринальди, волнуетесь за мои труды. Я же вам говорил. Не вышло у меня по их вкусу… Да и как угодить? Ведь в жизни мне не приходилось видеть жертвоприношений, зато приходилось наблюдать в деревне, как у тягловых государевых крестьян за оброк отбирали последнюю скотину… Вот я и вспомнил. Митрополит по-своему, пожалуй, не без ума. Что же делать? Не годится молиться – годится горшки закрывать. Я уже стал привычен к неприятностям, а вот вам ущерб принес и огорчение. Этого я не хотел бы…

Но Ринальди нашел выход из положения:

– Не будем огорчаться, Федот Иванович, – сказал он. – Ваш труд не пропадет. Барельефы поместим в лучшем зале мраморного дворца, что ныне строим для Орлова…

Он так и сделал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Нередко Шубина навещал художник Иван Петрович Аргунов, крепостной графа Шереметева. Он писал портреты скульптора и Веры Филипповны. Шубин и Аргунов подолгу засиживались в длинные зимние вечера и беседовали весьма откровенно. Обычно начинал словоохотливый и не менее, чем Шубин, дерзкий на язык Аргунов:

– Мы вот, Федот Иванович, пыхтим, трудимся, а за труды нам достаются лишь, как бедному Лазарю, – крохи, падающие с господского стола. А вот граф Потемкин на пикник триста тысяч истратил!

– Ну, так что ж, чего тут удивительного! – раздраженно воскликнул Шубин. – На то он и Потемкин. Пикник – мелочь. А на поездку в Крым сколько у них ушло? Миллионы! Платье для Потемкина царица заказала сшить, бриллиантами велела украсить, и обошлось платьице в двести тысяч. А дворец для Потемкина? А Орлову, Безбородко и другим разве мало достается? – И качая поникшей головой, Федот сказал: – Бедная матушка Россия, каких матерых кровососов она держит на своей шее!

– Именно! – поддержал Аргунов. – А главное – мы можем с тобой вздыхать и скорбеть об участи России сколько угодно, но облегчить ее участь не в силах наших. – И вдруг неожиданно и затаенно притихшим голосом спросил: – Слыхал ли ты о книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»?