Иштван Рат-Вег - История человеческой глупости

• Название: История человеческой глупости
• Автор: Иштван Рат-Вег
• Издательство: Феникс
• Жанр: Философия
• Год: 1996
• ISBN: 5-87905-021-1

В предлагаемой книге — "История человеческой глупости" — предмет исследования автора — человеческие заблуждения, суеверия, мошенничества, чудачества и поистине безграничная глупость. Книга насыщена любопытной информацией, размышление над которой заставит читателя не только улыбнуться, но иной раз и задуматься о том, кто мы есть и в каком мире мы живем.

---

Наполеона ученый-генеалог следующим образом привел в связь с железной маской: на острове Сент-Маргерит дочь коменданта пожалела бедного узника, жалость обернулась любовью, а любовь — ребенком, мальчиком. Ребенка надо было удалить. Доверенные люди отвезли его на Корсику и там воспитали. Ребенок носил имя матери — Бонапарт (Bonapart). На остальное уже не требовалось много фантазии. Из Bonapart сделали Bonaparte, а затем итализированное Buonaparte. Потомки этого мальчика и были Бонапарты, короче: Наполеон приходится правнуком "железной маске", то есть законному королю Франции, стало быть, он не узурпирует трон, а осуществляет свои права как кровный потомок короля-узника.

Многие верили этой ужасной чепухе. Функ Брентано сообщает текст афиши, в которой предупреждали роялистов по случаю вандомского восстания, чтобы они не верили слухам:

"Неправда, что Наполеон — отпрыск Бурбонов и потому имеет право на трон!"[44]

А что же говорил на это сам Наполеон?

- Глупости, — говорил он, — если кого-то интересует, с каких пор ведет происхождение род Бонапартов, я скажу: с 18 брюмера.

ЕЩЕ ОДНА НЕЗАКОННАЯ ПРАМАТЕРЬ

Одним из самых нескромных делателей генеалогических древ был Антуан дю Пине (1515 — 1584), впрочем, один из самых ученых писателей своего века. Среди его многочисленных книг особенно большой успех выпал на долю переводов Плиния.

Дю Пине было поручено составить для знатного семейства Агу соответствующую генеалогию. Ученый взял за исходную точку волка в семейном гербе. Он сочинил к этому волку никогда не существовавшую Померанскую империю, еще менее существовавшую королевну Вальдуг и никогда не жившего на свете молодого человека по имени Хуго. Любовь, ребенок — это мы уже знаем. Далее ребенка тайно отсылают с нянькой к кормилице, но по дороге на опушке леса из рук няньки ребенка выхватывает волк и уволакивает его к себе в логово, где кормит его наравне со своими волчатами. На другой день король охотится в тех краях, подстреливает волка, находит ребенка. Все выясняется, отцовское благословение, последующий брак. Ребенок вырастает, женится на дочери византийского императора, рожденный в этом браке ребенок идет зятем семью русских царей и так далее, вплоть до саксонца Детра, а то и дальше.

Семья Агу с радостью приняла это приключенческое древо. Не так отнесся к нему Пьер Бейль[45], который выступил с грозными нападками на лжеученого, выдумывающего сказки, словно старая бабка, и называет это недостойным звания ученого.

А если бы он еще прочитал щекотливую повесть[46] известного в XVII веке историка Саксо Грамматикуса[47] о знатной девице, которую во время прогулки похитил медведь! Словом, безобразный зверюга утащил девицу в свою берлогу и держал там несколько месяцев, кормил-поил, а меж тем — любовь и так далее. Охотники подстрелили медведя, воротили домой девицу, которая через пару месяцев произвела на свет нормального, только немного лохматого мальчика. Мальчик получил имя Бьерн (медведь), вырос в большущего мужчину, пробился в вожди племени. Он был справедливым вождем. Это подтверждается тем, что, когда Бьерн узнал, кто убил медведя, он казнил этих охотников со словами: "Правда, я обязан им и благодарен за спасение матери, но мне надо отомстить за смерть отца ".

От потомков этого вождя пошли датские короли.

ВНУКИ ПРЕКРАСНОЙ МЕЛУЗИНЫ

Самую, без сомнения, сумасбродную генеалогию смастерил Этьен де Люзиньян. Это ученый-историк (1537-1590) был дальним родственником авторитетной французской семьи Люзиньян. На их родовом гербе фигурировала Сирена, в левой руке держащая зеркало, правой расчесывающая волосы.

Сирена изображает ту самую прекрасную Мелузину, с которой мы знакомы не только по средневековому рыцарскому роману Жана д'Арраса, но и по названию венгерской парусиновой ткани. Мелузина была феей, она влюбилась в бретонского королевича, стала его женой, но взяла с него слово, что по субботним дням он будет предоставлять ей свободу и не станет доискиваться, что она делает, по субботам закрываясь в своей комнате. Муж некоторое время держал слово, они жили счастливо, народили детей. Однажды разобрало его любопытство и подглядел он в замочную скважину: жена сидела в купальной лохани — наполовину женщина, наполовину змея. Это у нее было как следствие какого-то таинственного заклятия феи. Женщина, за которой подглядели, тут же опять обратилась в фею, совсем как Лоэнгрин в рыцаря Грааля. Так вот, от детей этой феи и королевича и произошли графы Люзиньян и Сассенаж — по крайней мере, так расшифровал историк-родственник.

Вся эта генеалогия построена на одном-единственном факте: семейство проживало в замке Люзиньян, и, если верить преданию, всякий раз, когда в семье кто-то умирал, появлялась фея Мелузина и с жалобными стонами носилась вокруг замка. Кстати, предание о Мелузине уходит корнями в языческие времена, когда богиней родов была Люцина; роженицы взывали к ней жалобными криками: "Mater Lucina — mere lucine", а уж последнее вскоре превратилось в melusine.

При всем том герб мог быть очень красив: серебряная лохань с лазоревым обручем, а в ней манящее обнаженное тело сирены…

Не всякий дворянский герб был столь живописен. Французский король Карл IX[48] ввел во дворянство мужа своей няньки. Герб нового дворянина вышел таким: на красном поле серебряная корова с короной между рогов. Символ так символ.

В 1430 году венгерский король Жигмонд даровал дворянское звание придворному цирюльнику Михаю Даби. Рисунок для герба выбирал сам новоиспеченный дворянин: три коренных зуба, четвертый как-то заносчиво поднимает рука, протянутая с верхушки геральдического щита.

Еще нагляднее и неожиданнее был герб возведенного во дворянство Иштвана Варальяи, гражданина города Хуста. Габор Батори наградил его за особые заслуги: Варальяи с поразительной ловкостью выполнял операцию, с помощью которой в табунах обычно охлаждают излишний пыл жеребцов. Герб выглядел так: на голубом поле правая рука, поднявшая для удара деревянный молоток, а под ней вполне достоверный рисунок жеребиного украшения, бывшего объектом операции[49].

УЧЕНАЯ АРИСТОКРАТИЯ

В XVI и XVII веках немецкие университеты тысячами штамповали магистров и докторов наук, они-то и образовали новое сословие — ученую аристократию. Ученые мужи пользовались большим уважением; князья ценили их, народ ломал перед ними шапки. И они крепко уверовали в себя; никогда ученые не задирали нос так высоко, как в ту пору. Только вот беда: новая аристократия не могла сослаться на такие знатные, покрытые патиной[50] имена, как старая, дворянская. Они отправились на штурм бессмертия под грузом простых, даже презираемых в обществе имен своих родителей, и уж, конечно, эти имена звучали жесточайшей какофонией по отношению к драгоценным латинским текстам:

Schurtzfleisch und Lammerschwanz!

(Шурцфляйш и Ламмершванц!)

С такими именами нельзя взобраться на Олимп, Музы просто вышвырнут оттуда. Итак, надо было изыскивать способ пригладить эти лохматые имена и придать им вид, приемлемый в салонах.

Один из таких способов был крайне примитивен: к немецкому имени добавляли латинское окончание -ус. Так Конрад Самуэль Шурцфляйшиус, ученый, преподаватель Виттенбергского университета освободился от позорного признака своего низкого происхождения; окончание -ус позволило ему стать достойным членом благородного сословия ученых.

Авторы научных книг пользовались этой наклейкой -ус несколько веков и действительно добились уважения к своим именам: в обществе стали считать, что, если фамилия оканчивается на -ус, то это наверняка человек ученый; простым смертным это не дозволялось. На обложках книг, при цитировании работ имена ученых писались исключительно с окончанием на -ус, оно не только элегантно звучало, но и имело практическое значение, потому что такое имя можно было просклонять. Если кого-то звали, например, просто Буллингер, то это имя в латинских текстах было обречено на вечную застылость как неподвижный номинатив, а вот Буллингерус, напротив, обладал приятной гибкостью и в склонении уже звучал с такого рода разнообразием: Буллингерум, Буллингери, Буллингеро. Более того, если в научной литературе встречались имена нескольких представителей этого семейства, то их тоже можно было склонять всех вместе: Буллингерос, Буллингерорум.

Однако воистину странно, что никому не приходило в голову, какое ужасное варварство приклеивать латинское -УС к немецкому имени и протаскивать это чудище в единую гармонию текстов, написанных на. языке классиков, даже если эти тексты и писались уже почти на кухонной латыни. Простые немецкие фамилии еще как-то проходили. Галлерус, Геснерус, Моллерус, Хоппелиус, Моргофиус, Герхардус, Форстерус и еще многие сотни латинизированных немецких имен постепенно стали привычными, и даже современный читатель вполне мирится с ними, даже не замечая всей их гротескности. Но уже Буксторфиус, Нирембергиус, Равенспергиус, Швенкфельдиус, Пуфендорфиус звучат куда более цветисто; что же касается фрейбургского профессора математики Шреккефухсиуса, то его имя можно выставлять вместо пугала на винограднике.